Обвенчанные утром - Лиза Клайпес

Подушечкой большого пальца он нежно провёл по коже под её подбородком. От этого успокаивающего движения, её голова откинулась назад прежде, чем она поняла, что делает.

— Я никогда не видел таких глаз, — немного рассеянно произнёс Лео. — Они наполнили мне о том, как я впервые увидел Северное море.

Он провел кончиками пальцев по линии её подбородка.

— Когда ветер гоняется за волнами, вода приобретает такой же серо-зелёный цвет, как у ваших глаз… и потом она становится такой же голубой на горизонте.

Кэтрин лишь подумала, что он снова насмехается над ней. Она хмуро посмотрела на него:

— Что вам от меня надо?

Лео долго молчал прежде, чем ответить, лаская мочку её уха, слегка массируя её.

— Я хочу знать ваши тайны. И я получу от вас ответы тем или иным способом.

Услышав это, она стремительно хлопнула его по руке.

— Прекратите. Вы, как обычно, развлекаетесь за мой счёт. Вы, распутный негодяй, беспринципный грубиян, и…

— Не забудьте «безнравственный распутник», — добавил он. — Это одно из моих любимых выражений.

— Убирайтесь!

Он лениво отошел от туалетного столика.

— Ладно, я уйду. Вы, очевидно, опасаетесь, что если я останусь, вы не сможете удержать в узде своё желание ко мне.

— Я желаю лишь искалечить и расчленить вас, — ответила она.

Лео улыбнулся и пошёл к двери. Остановившись на пороге, он бросил взгляд через плечо.

— Ваши очки снова запотели, — любезно сообщил он, и выскочил из комнаты прежде, чем она успела найти, чем бы в него швырнуть.

Глава 5

— Лео, — заявила Амелия, когда на следующее утро Лео вошел в комнату для завтраков, — тебе нужно жениться.

В ответ Лео послал ей предостерегающую улыбку. Его сестре следовало бы знать его лучше — он не предрасположен к серьёзным беседам в такую рань. Он предпочитал не спеша встречать новый день, в то время как Амелия всегда сразу брала быка за рога. К тому же, он плохо спал прошлую ночь, мучимый эротическими видениями с участием Кэтрин Маркс.

— Ты же знаешь, я никогда не женюсь, — возразил он.

Из угла донёсся голос Маркс. Она сидела в небольшом кресле, солнечный луч, отражаясь от её светлых волос, заставлял сверкающие золотистые пылинки танцевать вокруг неё.

— Тем лучше, так как ни одна здравомыслящая женщина не пожелает иметь с вами дело.

Лео, не колеблясь, принял вызов:

— Здравомыслящая женщина… — вслух принялся размышлять он. — Не думаю, что когда-либо мне доводилось встречать такую.

— Даже если б и встретили, то как вы смогли бы её узнать? — парировала она. — Вас вряд ли заинтересовал бы её характер. Вы были бы слишком заняты, изучая её… её…

— Её что? — поторопил он Кэтрин с ответом.

— Размер её платья, — наконец выпалила она, и он рассмеялся над этой чопорной фразой.

— Для вас совершенно невозможно называть части тела своими именами, да, Маркс? Грудь, ноги, бёдра — почему о человеческой анатомии нельзя говорить прямо, без околичностей?

Её глаза сузились:

— Потому что это ведет к непристойным мыслям.

Лео ухмыльнулся:

— Мои мысли всегда такие.

— А мои — нет, — парировала она. — И я не желаю, чтобы они принимали подобное направление.

Он вздернул бровь:

— У вас не бывает непристойных мыслей?

— Почти никогда.

— Но когда они появляются, о чем они?

Она бросила на него возмущённый взгляд.

— Я когда-нибудь фигурировал в этих мыслях? — настаивал Лео, вызывая краску на её лице.

— Я же сказала, у меня не бывает таких мыслей, — запротестовала она.

— Нет, вы сказали: почти никогда. Что означает, что одна или две где-то там-таки прячутся.

Амелия поспешила вмешаться:

— Лео, прекрати её мучить.

Но едва ли Лео её услышал, его внимание было целиком сосредоточено на Кэтрин:

— Я не стану думать о вас плохо, если так оно и есть, — сказал он. — На самом деле, я буду даже больше ценить вас за это.

— Не сомневаюсь, что будете, — выпалила Кэтрин, — Вы, вероятно, предпочитаете женщин вообще без каких-либо добродетелей.

— Добродетели для женщины — то же самое, что перец для супа. Небольшое количество улучшает вкус, но стоит только переперчить, и блюдо уже никому не доставит удовольствие.

Кэтрин плотно сжала губы и многозначительно посмотрела куда-то ему за спину, обрывая перепалку.

В наступившей тишине Лео заметил, что вся семья ошеломлённо смотрит на него.

— Я что-то натворил? — потребовал он ответа. — Что происходит? И что, чёрт возьми, вы все там читаете?

Амелия, Кэм и Меррипен разложили на столе какие-то бумаги, а Уин и Беатрис внимательно просматривали статьи в массивном томе по юриспруденции.

— Только что доставили письмо от нашего лондонского поверенного, мистера Гэдвика, — ответил Меррипен. — Похоже, некоторые юридические моменты не были до конца прояснены, когда ты вступал в наследство.

— В этом нет ничего удивительного, — протянул Лео и направился к буфету, на котором стоял завтрак. — Имение и титул были брошены в мою сторону, как оберточная бумага. Вкупе с проклятием Рэмси.

— Проклятия Рэмси не существует, — запротестовала Амелия.

— О? — мрачно усмехнулся Лео. — Тогда почему последние шесть лордов Рэмси столь скоропалительно покинули этот мир в порядке наследования?

— Чистое совпадение, — уверила она. — Очевидно, та ветвь семейства отличалась невезучестью и была обречена на вырождение. Это известная проблема среди аристократов.

— Ну, хорошо, у нас, конечно, этой проблемы нет, — Лео переключил свое внимание на Меррипена. — Объясни, что там у нас за юридические неувязки. И по возможности кратко. Не люблю думать в такую рань, это меня травмирует.

Меррипен, сидевший за столом, выглядел несчастным.

— Этот дом, — начал он, — и участок земли, на котором он расположен — около четырнадцати акров — не были изначально частью имения Рэмси. Они были присоединены позже. Говоря юридическим языком, это копигольд[5], который является отдельной собственностью внутри основного поместья. И в отличие от остальной части поместья, копигольд может быть заложен, куплен или продан по желанию лорда.

— Хорошо, — сказал Лео, — поскольку лорд — это я, и я не хочу закладывать или продавать что-либо, всё в порядке, не так ли?

— Нет.

— Нет? — Лео нахмурился. — Согласно закону о майорате, лорд всегда сохраняет за собой свои земли и имение. Это неотчуждаемая собственность. И ничто не может изменить этого.