Сто рентген за удачу - Вадим Филоненко

Территорию старой вырубки, на которой мы сейчас находились, постепенно осваивали тонкоствольные лиственницы, березы и рябины, вдалеке темнел сосновый бор, но в целом местность была открытая, если не считать кустов черной смородины, некогда высаженных возле будки путевого обходчика. Сейчас они разрослись в настоящую плантацию, украсились темными спелыми ягодами, но мне даже не пришло в голову сорвать хоть одну и съесть — не надо проверять их анализатором, чтобы понять — они ядовиты. В АТРИ вообще почти ничего нельзя есть из дикой природы — грибы, ягоды и мясо животных способны убить так же верно, как цианид, вот только мучиться придется подольше…

Я наладил охранный периметр — установил несколько сигнальных растяжек, а также крохотные беспроводные инфракрасные видеокамеры. Теперь электронные часовые будут следить за окрестностями и оповещать, если в радиусе трехсот метров появятся излучающие тепло объекты.

Закончив с периметром, я залег в кустах смородины и принялся изучать в бинокль окрестности, особое внимание уделяя протянувшемуся неподалеку железнодорожному полотну, вернее, двум покосившимся, сошедшим с рельсов вагонам. В них запросто могли устроить себе лежку упыри. К тому же вдоль полотна любили рыскать стаи панцирных собак. Короче, хищников в округе обычно хватало, только успевай отстреливать. Но сегодня было на удивление тихо, и мне вдруг показалось, что мы — единственные живые существа на несколько километров вокруг.

Это ощущение напрягало, заставляло нервничать. Хотелось уйти отсюда, и побыстрее. Но двигаться ночью по АТРИ равняется самоубийству. Вернее, мы с Потапом вдвоем прошли бы, но со стажерами… Нет, лучше пересидеть в бункере до утра.

Через два часа меня сменил Потап:

— Ну, как тут? Спокойно?

— Даже чересчур, — ответил я. — Ни единой твари вокруг. Словно вымерло все.

Воцарилась пауза. Потап обеспокоенно посмотрел на юго-восток — туда, где возвышался над тайгой и сопками неправдоподобный Останкинский шпиль — одна из неразгаданных загадок АТРИ.

В геологическом смысле Останкинский шпиль — типичный базальтовый голец, ученые не раз брали с него пробы. Ну да, форма необычная и высота чрезмерная, но не это является главной особенностью пика. Начать с того, что его реальную высоту так и не удалось измерить, вернее, измеряли неоднократно, но результат каждый раз получался разным. Грешили на измерительные приборы.

Не знаю… Возможно, так и есть. Приборы в АТРИ вообще работают крайне нестабильно. Но никакими приборами не объяснишь, почему Останкинский шпиль виден практически из любой точки АТРИ, даже за две сотни километров от него. Виден и днем и ночью — как сейчас. В темное время суток Шпиль начинает светиться изнутри неярким мерцающим светом, будто гигантский маяк.

Кстати, в период первого — сталинского — освоения АТРИ, этот пик так и нарекли — Маяк коммунизма, и лишь десятилетия спустя переименовали в Останкинский шпиль. Хотя и сейчас порой используют укороченное старое название — Маяк.

Мы с Потапом внимательно изучали Шпиль. Перед сиянием возле него обычно возникает Двойник. Бывают и другие признаки приближающихся аномальных явлений, но сейчас ничего такого не наблюдалось. Хотя в какой-то миг мне вдруг почудилось…

— Потап, ты видишь? Вокруг Маяка едва заметное странное свечение, будто нимб над головой святого…

— Нимб? Нет, ничего такого не вижу. Маяк как маяк.

У меня внезапно защипало в глазах, наверное, слишком долго и пристально вглядывался вдаль. Я сморгнул, и тотчас нимб исчез. А может, его и не было вовсе…

— Показалось, — пробормотал я.

— Бывает… — откликнулся Потап. — Утром двинем обратно к Ванаваре. Придется прервать маршрут. Летягу нужно срочно доставить в госпиталь.

— Само собой. Кстати, как он там?

— Держится молодцом, но досталось парню крепко.

Мы помолчали.

— Ладно, пойду спать. — Я зевнул и направился к люку.

Проснулся оттого, что кто-то спускался по лестнице. Я открыл глаза, одновременно нащупывая рукоять табельного «Ярыгина», но тут же оставил оружие в покое — в бункер вошел Джигит.

Я посмотрел на часы: начало четвертого, значит, как раз его смена. Джигиту оставалось дежурить чуть меньше часа, а потом его должен сменить Гаяр.

— Что случилось, стажер? — вполголоса спросил я, — Почему оставил пост?

— Да там, наверху, что-то непонятное творится, — шепотом ответил Джигит. — Пойдите гляньте, товарищ капитан.

Прихватив автомат, пошел за стажером к лестнице. На полпути остановился. Почувствовал какое-то смутное беспокойство. Словно что-то забыл сделать или взять…

Я оглянулся и посмотрел на спящих ребят. Гаяр дрых безмятежно, как ребенок, и даже улыбался во сне. Летягу, напротив, явно мучили кошмары. Он морщился, постанывал, ворочался с боку на бок. А Потап даже во сне не терял бдительности. Его рука застыла в сантиметре от приклада автомата «Гроза». И хотя спал он крепко, в случае тревоги ему хватило бы секунды, чтобы проснуться и перейти в боевой режим. Из моего снаряжения в бункере оставался только рюкзак и подсумки-контейнеры для хабара. Взять с собой? Нет, без них сейчас, пожалуй, можно обойтись.

Переборов непонятную тревогу, я отвернулся и пошел по лестнице.

— Бедуин, — позвал сверху Джигит. — Скорее! Оно растет.

Я выбрался на поверхность и сразу заметил на юге беззвучный клубящийся черно-красный «гриб», словно от ядерного взрыва, который вспухал над верхушками сосен примерно в том месте, где находились заброшенные корпуса бывшего завода «Октябренок». Тишина вокруг стояла настолько полная, что если бы не дыхание, мое и Джигита, я решил бы, что я оглох.

— Чего это такое? — прошептал Джигит.

— Не знаю…

Внезапно земля качнулась, ушла из-под ног, словно палуба во время шторма. Я машинально сделал несколько шагов вперед, пытаясь удержать равновесие, а Джигит уцепился за меня, чтобы не упасть.

— Товарищ капитан!.. Бедуин!.. — судя по разинутому рту стажера, он кричал, но мне его слова показались шепотом.

С моим слухом явно творилось что-то не то. Зато зрение вдруг необычайно обострилось. Сейчас я видел далекий лес так, будто смотрел на него ярким солнечным днем в мощный бинокль. Впрочем, вокруг и в самом деле ощутимо посветлело, словно внезапно наступили белые ночи.

Странный «гриб» не развеялся, а, напротив, стал плотнее. Более того, он начал двигаться, причем в нашу сторону и с весьма приличной скоростью! Несся, не разбирая пути — прямиком сквозь тайгу, ломая деревья, оставляя за собой широкую просеку и глубокую борозду перепаханной земли.

— Тревога! Поднимаем всех! Уходим! — Я выпустил короткую очередь в небо, пытаясь подать сигнал Потапу и остальным, а Джигит бросился к люку.

Земля продолжала раскачиваться, будто гигантские качели. Стажер потерял равновесие и упал, попытался подняться на четвереньки, но тут горизонтальная до сих пор поверхность взвилась на дыбы — мы в один миг словно оказались на склоне отвесной горы. Удержаться не было никакой возможности, и мы с Джигитом покатились кубарем прочь от люка, сминая ветки смородины, набивая шишки и синяки на кочках и россыпях камней.

Вначале мы двигались параллельным курсом, но потом меня выкинуло на железнодорожное полотно, а стажера отбросило левее — к домику путевого обходчика, и я потерял его из виду.

Я катился по рельсам со скоростью хорошего курьерского поезда. Бился головой о стыки, молясь, чтобы выдержал шлем. Пересчитывал ребрами шпалы. Слышал, как трещит ткань комбинезона, цепляясь за металлическую сетку, которой укрепляли железнодорожную насыпь. Сейчас сетка кое-где вылезла наружу, перекрутилась, образуя весьма неприятные препятствия. Мне казалось, что я лечу в адскую пропасть, у которой нет дна.

И все же наступил момент, когда падение прекратилось — поверхность вновь стала горизонтальной. Блаженство продолжалось несколько секунд, а затем все повторилось — я снова оказался в верхней точке горы и покатился обратно.

Не успел достигнуть «дна», как наклон вновь изменился. Казалось, мною играют в пинг-понг. После пятого или шестого раза я полностью потерял ориентацию. Туда-сюда… Туда-сюда… А потом меня с размаху швырнуло на что-то очень твердое, и я потерял сознание.

Очнулся от резкой боли, которая буквально прошивала все тело насквозь. Земля больше не качалась. Мир вокруг переменился. Стало светлее. Нет, не так. Скорее, желтее. Казалось, в одночасье исчезли абсолютно все краски, кроме двух: желтой и серой. Небо, земля, растительность и даже мой комбинезон выглядели так, словно их щедро присыпали речным песком вперемешку с пеплом. Гигантского «гриба» не было и в помине — то ли развеялся, то ли ушел дальше на юг.

Я попробовал встать. Тотчас напомнила о себе боль. Теперь она сосредоточилась в боку и в правой ноге, вернее, в голени, чуть повыше лодыжки. Шнуровка на правом берце оказалась вспорота, будто бритвой. Тонкий глубокий порез шел насквозь через кожаный «язык» ботинка, штанину комбинезона и оставлял царапину на голени. Но эта едва заметная ранка не могла быть источником боли. Дело в чем-то другом. Я осторожно ощупал ногу. Похоже, перелом. К счастью, закрытый и, судя по ощущениям, вернее, по их отсутствию, без большой внутренней кровопотери — то есть острые края сломанной кости не порвали вену или крупные кровеносные сосуды, иначе я испытывал бы сейчас озноб, сильнейшую слабость и усиленное сердцебиение одновременно. Что ж, мне «достался» не самый плохой вариант. Если найду шину и замену костылям, смогу даже медленно ковылять, а пока придется ползти.