Девушка, которая играла с огнем - Ларссон Стиг

«Господи, неужели она здесь и раньше бывала, пока я спал?» – подумал он.

Нильс Бьюрман так и не понял, был ли это блеф. Он откашлялся и открыл рот, но она жестом прервала его.

– Я вот почему тебя разбудила. Скоро я уеду на долгое время. Ты же должен продолжать писать рапорты о моем благоденствии по-прежнему каждый месяц, но вместо отправки копий на мой домашний адрес посылай их на мой адрес в Hotmail. – Она достала из кармана куртки сложенный кусок бумаги и положила на край кровати. – Если управление опекунским советом захочет со мной свидеться или мое присутствие зачем-либо понадобится, пиши на этот электронный адрес. Понял?

– Понял…

– Заткнись. Не хочу слышать твой голос.

Бьюрман стиснул зубы. Он вообще не осмеливался с ней связываться, потому что в противном случае она обещала ознакомить с фильмом средства массовой информации. Уже несколько месяцев опекун продумывал, что скажет ей, когда Лисбет с ним свяжется. Ему было ясно, что сказать в свое оправдание фактически нечего, и единственное, что ему оставалось, – это взывать к ее великодушию. Если бы Лисбет дала ему шанс высказаться, он попытался бы убедить ее, что действовал в состоянии временного умопомрачения, что он раскаивается и хочет искупить свою вину. Он был готов ползать перед ней на коленях, лишь бы растрогать ее и тем самым отвести опасность, исходящую от нее.

– Я должен сказать… – жалобно начал он, – я хочу просить у тебя прощения.

Лисбет подозрительно прислушалась к его неожиданной мольбе, потом наклонилась над спинкой кровати и смерила его ненавидящим взглядом.

– Слушай, ты, скотина. Я тебя никогда не прощу. Но если будешь вести себя как надо, отпущу тебя на все четыре стороны в день, когда моя недееспособность будет отменена.

Она выждала, пока опекун не опустил глаза. «Она заставляет меня ползать на коленях», – подумал он.

– Все, что я сказала тебе год назад, остается в силе. Если не подчинишься моим условиям, сделаю фильм достоянием гласности. Попробуешь связаться со мной не так, как я тебе сказала, обнародую фильм. Если погибну от несчастного случая, о фильме станет известно. Тронешь меня еще раз – убью.

Бьюрман верил ей. Места для сомнений или переговоров не оставалось.

– И вот что еще. Когда я тебя отпущу, можешь делать, что хочешь. Но до того дня не смей даже показываться в марсельской клинике. Поедешь туда и начнешь курс лечения – получишь новую татуировку, только я набью ее тебе на лоб.

«Черт, как она пронюхала?..» – подумал он.

В следующую секунду ее уже не было. Бьюрман услышал легкий щелчок, когда она поворачивала ключ во входной двери. Вот уж точно, будто привидение.

С этого мгновения он возненавидел Лисбет Саландер столь пламенно, словно в его мозгу запылал раскаленный металл. Он стал одержим жаждой уничтожить ее. Он представлял себе, как она умирает, как он заставляет ее ползать перед ним на коленях и как она молит о пощаде. Но он будет неумолим. Он представлял себе, как стиснет руками ее шею и станет душить, пока она не задохнется. Или как выдавит глаза из глазниц, вырвет сердце из грудной клетки. Как он сотрет ее с лица земли.

Удивительно, но в этот самый момент Бьюрман почувствовал, что к нему возвращается способность действовать, что он поразительным образом обрел душевное равновесие. Он все еще был одержим Лисбет Саландер, и на ее существовании фокусировалась каждая секунда его бодрствования. Но он осознал, что вновь способен рационально мыслить. Чтобы уничтожить ее, ему нужно привести в порядок свой разум. Так в его жизни появилась новая цель.

В тот день, когда он перестал представлять ее смерть, но начал планировать ее.

Микаэль Блумквист прошел всего в двух метрах за спиной адвоката Нильса Бьюрмана в кафе «Хедон», лавируя между столиками с двумя стаканами обжигающе горячего кофе с молоком, и направился к Эрике Бергер. Ни он, ни Эрика никогда не слышали об адвокате и не обратили на него никакого внимания.

Сморщив нос, она отодвинула пепельницу, освобождая место для стаканов. Микаэль повесил пиджак на спинку стула, придвинул пепельницу на свой край стола и закурил. Эрика терпеть не могла табачный дым и бросила на мужчину страдальческий взгляд. Тот деликатно выпустил струю дыма в сторону.

– Я думала, ты уже бросил, – сказала она.

– Временный рецидив.

– Я буду избегать сексуальных партнеров, пахнущих дымом, – пообещала она и очаровательно улыбнулась.

– No problem, есть и другие девушки, не столь капризные, – возразил Микаэль и улыбнулся в ответ.

Эрика осуждающе возвела взгляд к потолку.

– Так в чем у тебя дело? Я ведь встречаюсь с Чарли через двадцать минут. Мы идем в театр.

Чарли – это Шарлотта Розенберг, Эрикина подруга детства.

– Меня беспокоит наша практикантка. Она – дочка какой-то твоей подруги, у нас уже две недели и проработает в редакции еще восемь недель. Я ее уже просто не выдерживаю.

– Я заметила, что она бросает на тебя плотоядные взгляды, но надеюсь, что ты, естественно, ведешь себя как джентльмен.

– Эрика, девушке семнадцать лет по паспорту и десять по уму, да и то с лихвой.

– Видимо, она под впечатлением от встречи с тобой, и ей, вероятно, свойственно идолопоклонничество.

– Вчера вечером, в половине одиннадцатого, она позвонила мне в домофон и хотела подняться ко мне с бутылкой вина.

– Ух ты! – воскликнула Эрика.

– Вот так-то. Был бы я лет на двадцать моложе, не мешкал бы ни секунды. Но ты подумай: ей семнадцать, а мне скоро сорок пять.

– И не напоминай. Мы же ровесники.

Микаэль Блумквист откинулся на спинку стула и стряхнул пепел с сигареты. Конечно, он отдавал себе отчет в том, что дело Веннерстрёма придало ему звездный статус. За прошедший год он получал приглашения на разные празднества и помпезные мероприятия из самых невероятных мест. Было очевидно, что его приглашали для того, чтобы вписать в круг своих знакомых. Теперь при встрече с ним обменивались поцелуями те, с кем раньше он едва здоровался за руку, а также те, кто хотел бы изображать из себя его верного друга и соратника.

Это относилось не к его коллегам-журналистам – их он уже хорошо знал и был с ними либо в отличных, либо в плохих отношениях, – а главным образом к так называемым деятелям культуры, актерам, ведущим разных теледебатов и полузнаменитостям. Это было престижно – заполучить Микаэля Блумквиста в качестве гостя на презентации или на частном обеде. Приглашения и попытки вовлечения то в одно, то в другое мероприятие сыпались на него целый год. У Микаэля уже вошла в привычку формулировка: «Был бы очень рад, но, к сожалению, уже занят на другом мероприятии».

Это, конечно, была палка о двух концах. К неприятным моментам относилось усиленное распространение сплетен. Один знакомый вдруг позвонил, озабоченный слухами о том, что Микаэль обращался к врачам за помощью по поводу наркотической зависимости. На самом деле весь его наркотический опыт сводился к тому, что он подростком выкурил пару сигарет с марихуаной, а лет пятнадцать назад попробовал кокаин вместе с одной голландской девушкой, певшей в рок-группе. У него было больше опыта в потреблении алкоголя, но он напивался всего несколько раз на ужинах или вечеринках. В ресторанах и барах иногда заказывал крепкое пиво, но охотно пил и некрепкое. В домашнем баре держал водку и несколько подаренных бутылок виски, но доставал их до смешного редко.

Микаэль был холост, и о его случайных связях и романах было хорошо известно как в кругу его знакомых, так и за его пределами, что давало повод к сплетням. Его многолетний роман с Эрикой Бергер часто служил поводом для досужих домыслов. За последний год эти байки пополнились новыми: что он порхает из кровати в кровать и пользуется своей известностью, чтобы перетрахать всех, кого встретит в стокгольмских ресторанах. Один малознакомый журналист даже спросил у него как-то, не следует ли Микаэлю обратиться за помощью к сексопатологу, и добавил, что один известный американский актер уже наблюдался в клинике в связи с таким же недугом.