Истребитель подводных лодок - Дональд Макинтайр

В противолодочной борьбе контакт с противником обычно устанавливается на близкой дистанции и исход боя решает хорошая морская подготовка.

Я был сравнительно молодым командиром, и перспектива просидеть всю войну на эскадренном миноносце, входящем в состав главных сил флота, почти не имея шансов вступить в непосредственное соприкосновение с противником, казалась мне просто ужасной. Я никак не мог смириться с малоинтересной службой по охранению корабельных соединений флота, к тому же меня ни в какой степени не устраивало всегда быть на побегушках у "старших братьев" - линейных кораблей и авианосцев.

Вскоре моя заветная мечта осуществилась. Зимой 1940 года я был, наконец, переведен на Атлантический театр военных действий.

Однако первые несколько месяцев сразу же разочаровали меня. Встречи с противником были редкостью, и причина этого заключалась в ошибочной тактике, принятой нашим командованием. Нас непрерывно гоняли от одного места потопления судна к другому, и только для того, чтобы узнать, что немецкая подводная лодка давно уже скрылась.

Это была одна из самых тяжелых зим, проведенных нами на Атлантике. Как и большинство других эскортных кораблей и охотников за подводными лодками, мы провели ее главным образом в дрейфе в условиях ужасных штормов. В то же самое время к нам нескончаемым потоком поступали приказания, которые заставляли нас выходить то на поиск немецкой подводной лодки, атакующей одиночное торговое судно, то в район обнаружения перископа, который якобы видели патрульные самолеты.

Я до сих пор помню один из таких выходов, когда "Хесперус" вместе с "Харрикейн" (кораблем того же типа) бесцельно патрулировал, время от времени направляясь к месту обнаружения немецкой подводной лодки. Барометр стремительно падал вниз, что говорило о приближении циклона.

Ветер и волнение непрерывно усиливались, и вскоре мы легли в дрейф, поддерживая такие обороты машины, которые позволяли управляться рулем.

Метеорологические условия продолжали ухудшаться. Пронзительный ветер усиливался с поразительной быстротой. Высоко над нами вздымались огромные водяные валы. Их верхушки разносились ветром и превращались в водяную пыль. Для суровой Атлантики это была обычная погода.

Управлять кораблем становилось все труднее. Чудовищные волны с колоссальной силой обрушивались на эскадренный миноносец, и его носовая часть глубоко зарывалась в волну, черпала тонны воды, которая с грохотом перекатывалась на корму, смывая все на своем пути.

Передвижение по верхней палубе было теперь далеко не безопасно. В связи с этим команду разделили на две группы. Находившимся на корме не разрешалось переходить на нос, а находившимся в носовой части корабля - на корму.

В носовой части, кроме меня, находился еще вахтенный офицер. Мы продержались двое суток, с трудом урывая время на еду и сон.

Громадные волны то поднимали наш корабль высоко вверх, то со страшной силой бросали его вниз. Из-за этой ужасной качки наш гирокомпас вышел из строя, а картушка магнитного компаса так быстро бегала из стороны в сторону, что рулевой не имел возможности удерживать по компасу корабль на курсе.

В результате нам приходилось управлять рулем с мостика, подавая команды стоявшему внизу рулевому. Самое важное было не допустить, чтобы корабль стал лагом к волне.

Однако волны каждую минуту могли повернуть корабль, поэтому управление с помощью одного руля оказалось недостаточным. Приходилось давать короткие толчки машинами то одного, то другого борта, и только таким способом можно было удержать корабль носом к волне.

Для всего этого требовался хороший глазомер, так как если бы толчок оказался несколько сильнее, чем это было необходимо, корабль мог с ужасающей силой врезаться в надвигавшуюся стену воды. Такая обстановка требовала крайнего напряжения сил.

Ночные часы были самыми мучительными. Мы видели только белые гребни приближающихся водяных валов, когда они перекатывались и разбивались где-то высоко над нами. С этой невообразимой высоты они, казалось, должны были наверняка с грохотом обрушиться на нас и раздавить корабль, как яичную скорлупу.

В темном небе непрерывно сверкали молнии, к тому же лил проливной дождь.

Я хорошо помню, как во время этого шторма, часами стоя на мостике, я без конца смотрел на гребни мчавшихся на нас валов. Храбрый "Хесперус" мужественно встречал каждый вал, а я, цепляясь за поручни, в страхе уговаривал его: "Карабкайся! Карабкайся!" И он чудом выкарабкивался, и мы спаслись.

Думая обо всем этом, я обычно вспоминаю картину, висевшую в каюте командира нашего Дивизиона. На ней был изображен миноносец в море в штормовую погоду. Внизу стояла надпись: "О боже, будь милостив ко мне. Волны так велики, а мой корабль так мал".

В эти тяжелые дни наши корабли, так необходимые для эскортирования конвоев, занимались бесполезными поисками в бескрайних просторах бушующего океана.

Тем временем длинная и суровая зима близилась к концу, и те из нас, кто находился в море, чувствовали, что ужасные дни, когда наши корабли использовались не по назначению, должны были скоро кончиться. Уже в феврале 1941 года дало себя знать влияние адмирала Нобла, который только что создал свой штаб в Ливерпуле. Он упростил организацию береговых штабов и корабельных соединений, перегруппировал все наши силы и внес много нового в планы боевых действий.

Новые веяния носились в воздухе. Наши неожиданные переходы через океан теперь не были такими бесцельными, как раньше. Штаб же с каждым днем становился все более самостоятельным.

Ходили самые разнообразные слухи. Говорили, например, что в скором времени начнется формирование новых эскортных групп, которые, пройдя совместную подготовку, будут действовать как самостоятельные подразделения, имеющие постоянный состав. Это дало бы возможность обеспечить конвои хорошо сработавшимися эскортными группами в отличие от групп, составленных из случайных, наугад подобранных кораблей.

В феврале адмирал Нобл решил сам отправиться в Атлантику и посмотреть, каким образом можно улучшить существующую организацию. Адмирал следовал на эскадренном миноносце, которым командовал капитан 3 ранга Коучмен, назначенный на время этого перехода командиром эскорта.

В течение всего перехода в действия кораблей эскорта вмешивался береговой штаб, по вине которого мы, командиры кораблей, имели много неприятностей. Командир эскорта не мог самостоятельно принимать решения. Вопреки его желанию, корабли эскорта, подчиняясь приказаниям штаба, занимались бесполезными поисками противника. Корабль Коучмена с адмиралом на борту один остался в охранении транспортов.