Пятая женщина - Хеннинг Манкелль

— По-моему, он участвовал в каких-то драках, довольно давно.

Валландер задумчиво слушал его.

— Пожалуй, съезжу-ка я в поместье Эриксона, — сказал он. — Заявлено о его исчезновении, нужно выполнить все формальности.

Валландер отправился к себе в кабинет, взял куртку и положил в карман адрес поместья «Уединение». Следовало бы, конечно, сначала заполнить бланк и зарегистрировать заявление. Но Валландер решил сделать это позже. Из полицейского участка он вышел в половине третьего. Дождь продолжался, но теперь он уже не лил, а сеял, как из мелкого сита. Сырость пробирала насквозь. Валландер поехал на север. Отыскать поместье не составило труда: его местоположение вполне соответствовало названию, дом стоял очень уединенно, на самой вершине холма. Распаханные поля полого спускались к морю, которое начиналось где-то за горизонтом. На дереве галдела стая ворон. Валландер заглянул в почтовый ящик. Там было пусто. «Наверно, почту вынул Свен Тирен», — подумал он и зашел во двор, вымощенный булыжником. Здесь во всем чувствовалась заботливая рука хозяина. Валландер немного постоял, прислушиваясь к тишине. С трех сторон двор окружали постройки. Когда-то он представлял собой замкнутый четырехугольник. Но потом одну постройку снесли, а может, она пострадала при пожаре. Особенно поразила Валландера соломенная крыша дома. Да, Свен Тирен, безусловно, прав: такой каприз может себе позволить только богатый человек. Валландер подошел к двери и позвонил. Потом постучал. Затем открыл дверь и переступил через порог. Прислушался. На табуретке возле стойки для зонтиков лежала почта. На стене висели бинокли. Один футляр был открыт и пуст. Валландер медленно обошел дом. От кофеварки все еще пахло пригоревшим кофе. Вот он оказался в большой двухярусной гостиной без потолка — над головой виднелись стропила крыши; здесь внимание Валландера привлек листок бумаги, белевший на коричневой поверхности письменного стола. Начинало смеркаться. Чтобы разглядеть написанное, ему пришлось взять листок в руки и подойти к окну. Это было стихотворение о пестром дятле.

Внизу стояла дата: 21 сентября 1994 года. 22 часа 12 мин.

В тот вечер Валландер с отцом ужинали в ресторане неподалеку от Пьяцца дель Пополо.

А сейчас он стоял один в пустынном доме, и дни, проведенные в Риме, казались ему далекими и неправдоподобными.

Валландер положил бумагу на стол.

«В среду, в десять часов вечера Хольгер Эриксон написал стихотворение и даже указал точное время его завершения. На следующий день Свен Тирен привез мазут и никого не застал дома. Дверь оказалась не заперта».

Тут Валландер прервал свои рассуждения и вышел из дома проверить бак с мазутом. Счетчик показывал, что бак почти пуст.

Валландер вернулся в дом. Сел на старинный деревянный стул и огляделся. Чутье подсказывало ему, что Свен Тирен прав. Хольгер Эриксон не просто уехал из дома. Он действительно пропал.

После недолгого размышления Валландер встал и принялся искать в стенных шкафах запасные ключи от дома. Найдя, запер дверь и уехал.

Дождь снова усилился. Около пяти Валландер уже был в Истаде. Он заполнил бланк. С этой минуты Хольгер Эриксон официально считался пропавшим. Утром следующего дня полиция всерьез займется его поисками.

Валландер поехал домой. По дороге он остановился и купил пиццу. Вечером съел ее, сидя перед телевизором. Линда ему так и не позвонила. В начале двенадцатого он пошел спать, лег и почти сразу заснул.

Часа в четыре утра он проснулся: у него началась рвота. Он побежал к туалету, но не успел. Начался понос. Живот ужасно болел. То ли Валландер отравился пиццей, то ли — может даже еще в Италии — подхватил какую-то желудочную инфекцию, кто знает? В семь часов он, совершенно обессиленный, позвонил в полицию сказать, что не сможет сегодня прийти. Трубку взял Мартинсон.

— Ты знаешь, что произошло? — спросил он.

— Я знаю только, что из меня со всех концов хлещет без остановки, — ответил Валландер.

— Ночью затонул паром, — сказал Мартинсон. — Где-то возле Таллина. Говорят, погибли сотни людей. Большинство шведы. Наверняка среди них были и полицейские.

Валландера опять начало мутить. Но он продолжал стоять у телефона.

— Полицейские из Истада? — тревожно спросил он.

— Не наши. Но все, что случилось, ужасно.

Валландер не верил своим ушам. Как это затонул паром и погибли сотни людей? Не может быть. Да еще поблизости от Швеции.

— Я не могу больше говорить. Меня сейчас вырвет. На моем столе лежит бумага о человеке по фамилии Эриксон. Он исчез. Кому-нибудь нужно заняться этим делом.

Валландер бросил трубку и только успел добежать до туалета, как его опять стошнило. Потом он хотел лечь, но тут зазвонил телефон.

Звонила Мона. Его бывшая жена. И Валландер сразу забеспокоился. Она звонила, только если что-то случалось с Линдой.

— Я разговаривала с Линдой, — начала Мона. — Ее не было на пароме.

Валландеру потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем идет речь.

— Ты имеешь в виду паром, который затонул?

— А что же еще? В катастрофе погибли сотни людей, конечно, я позвонила дочери, узнать, все ли у нее в порядке.

— Ты права. Извини, я сейчас туго соображаю. Дело в том, что я болен, меня все время рвет. Какая-то желудочная инфекция. Давай поговорим в другой раз.

— Я позвонила, просто чтобы тебя успокоить, — сказала Мона.

Разговор закончился. Валландер вернулся в кровать.

Несколько мгновений он думал про Хольгера Эриксона. Про паром, который, оказывается, затонул ночью.

У Валландера был жар, и скоро он впал в забытье.

А потом и дождь прекратился.

4

Через несколько часов он начал грызть ремни.

Ему казалось, что он сходит с ума. Видно ничего не было: глаза закрывала плотная темная повязка. Слышать он тоже не мог. Уши чем-то заткнули, и затычки давили на барабанные перепонки. Но звук все равно шел. Изнутри него самого. В ушах шумело, и шум этот рвался наружу. Однако страшнее всего была вынужденная неподвижность. Неподвижность сводила его с ума. Он представлял себе, что падает, хотя знал, что лежит на спине. От бесконечного падения кружилась голова. Начались галлюцинации, а значит, начинает разрушаться его личность. Безумие разъединяло его сознание и тело, они уже не подчинялись ему.

А он хотел вернуться к действительности. Отчаянно заставлял себя думать. Старался сохранить разум и спокойствие, чтобы разобраться в происшедшем. Почему он связан? Где находится? Чтобы не поддаваться панике и сопротивляться безумию, он придумал следить за временем. Считал часы и минуты, заставляя себя заниматься делом, у которого не было начала и не предвиделось конца. Откуда начинать отсчет? Он очнулся в полной темноте: с повязкой на глазах, связанный по рукам и ногам, не зная, где он и как сюда попал. Словно вернулся из небытия. Именно тогда где-то внутри него впервые зашевелилось безумие. Несколько мгновений он пытался не поддаваться панике и рассуждать здраво, отчаянно цепляясь за любые ощущения, которые могли помочь ему понять происходящее.

Ведь кое-что все-таки было.

Например, то, на чем он лежал. Оно было в действительности. Он чувствовал спиной, что лежит на чем-то жестком. Под левым бедром рубашка задралась, и тело касалось опоры. Она была шершавой. Попробовав пошевелиться, он поцарапал себе кожу. Он лежал на цементном полу. Почему? Как он попал сюда? Он мысленно вернулся к той, нормальной жизни и попытался восстановить события, которые предшествовали внезапно обрушившейся на него темноте. Тут сразу начались неясности. Что с ним происходило, он знал. Но одновременно не знал. В ужасе он пытался различить, где заканчивалась реальность и начиналась игра воображения, и не мог. Тогда он принимался плакать. Сильно, взахлеб, но недолго — его ведь никто не слышал. А он никогда не плакал в одиночестве. Есть люди, которые плачут, только когда их никто не слышит. Он таким не был.

Ну а в том, что его никто не услышит, он нисколько не сомневался. Он не знал, где находится, не знал, что еще, кроме ужасного цементного пола, есть там, куда он попал, но точно знал, что рядом никого нет.

За пеленой подступавшего безумия сохранилась память о происшедших с ним событиях. Все остальное у него отняли: и собственное «я», и даже брюки.

Был вечер накануне его отъезда в Найроби. Около полуночи он закрыл сумку и сел к столу, чтобы последний раз проверить, все ли документы на месте. Он помнит мельчайшие подробности. Сам того не подозревая, он уже тогда стоял одной ногой в страшной ловушке, уготованной для него неизвестными. Паспорт лежал на столе слева. В руке были билеты на самолет. Пластиковый футляр для кредитных карточек, чеков и денег лежал на коленях — он собирался заняться им позже. Тут зазвонил телефон. Он снял трубку.