Конокрад - Михаил Щукин

– Если будет чем жевать, – добавил возчик и покачал головой.

Но зубы строптивому сидельцу в участке не вышибли, с ним по-другому обошлись.

Из общей камеры, пальцем не тронув, перевели в одиночную, где он спокойно переночевал. Утром ему принесли кружку чая без сахара и большой ломоть хлеба. До обеда не тревожили. А в обед заявился в камеру сам Гречман. Прихлопнул за собой дверь, обитую толстым железом, и спросил, расправляя усы:

– Ну что, орел, крылья подрезать будем?

Вася-Конь благоразумно промолчал.

– Тогда отвечай – где так лихо драться научился? И что это за прием такой, сроду не видел, а?

– Борьба такая, «пьяного валять» называется. Старая борьба, теперь мало кто знает…

– А ты от кого научился?

– Да нашлись добрые люди…

– Ну-ну… Спасибо добрым людям, после и мне спасибо скажешь – за науку. Ступай! – Гречман распахнул тяжелую дверь и показал рукой в полутемный коридор: – На волю отпускаю, радуйся, что легко отделался!

Вася-Конь и впрямь обрадовался, кинулся в открытые двери, но едва он только оказался в коридоре, как сверху на него набросили кусок старого невода, даже крепкая тетива на нем была с грузилами; опутали и сшибли с ног. Прижулькнули к полу, руки заломили за спину и связали, а после вздернули и снова поставили на ноги. Дальше – и того хуже. Не давая опомниться, притащили в общую камеру, где уже стояла широкая скамейка, и на этой скамейке его разложили, сдернув штаны. Пороли плохо оттаявшими таловыми прутьями исключительно по заднему месту, пороли с оттягом, просекая кожу до живого мяса. Окончательно протрезвевшие к тому времени закаменские драчуны и берские возчики смотрели молча и со страхом, никто из них даже голоса не подал, а Вася-Конь от бессилия и злобы грыз зубами край скамейки и задавливал в себе нутряной крик.

Отходили его на славу, так, что, когда натянул на себя штаны, они быстро сделались мокрыми от крови.

– Теперь ступай, – хохотнул Гречман, – теперь ты у нас ученый.

И Васю-Коня выпустили на волю.

Неделю он провалялся на топчане у Калины Панкратыча кверху воронкой, скрипел зубами и придумывал полицмейстеру возмездия – одно страшней другого. Калина Панкратыч, словно читая его мысли, приговаривал, смазывая ему задницу конопляным маслом:

– Ты не вздумай, Василий, с ним тягаться, перетерпи, придави гордыню, с кем не бывает…

Но Вася-Конь и думать не думал, чтобы безмолвно утереться. Не бывать такому!

Вот уже и поротая задница зажила, и заботы подоспели другие, а он все не мог забыть нанесенную обиду и мучился, не находя достойного способа отомстить. Может быть, со временем и остыл бы Вася-Конь; может, и зарубцевалась бы обида, как раны на коже, но тут подоспел внезапный случай, после которого и закрутилось колесо новых неприятностей. И настиг тот случай Васю-Коня опять же в трактире на Трактовой улице, куда он забрел, чтобы попить чайку и отведать любимых ватрушек с творогом. Сидел на своем обычном месте, за столом в углу, прихлебывал чаек, наблюдая за публикой, и скоро уже собирался уходить, как вдруг увидел, что в трактире появился новый посетитель – моложавый господин с тросточкой, в хорошем пальто с бобровым воротником и в каракулевой шапочке пирожком, которая сидела на голове чуть набок, с особым, слегка небрежным шиком. Господин огляделся не торопясь, снял шапочку и уверенно направился, помахивая тросточкой, к дальнему столу, за которым сидел Вася-Конь. Подошел, вежливо склонил голову и спросил:

– Вы Василий?

– Ну, я, – насторожился Вася-Конь, – а вы кто будете?

– Хороший человек, – улыбнулся моложавый господин, – такой же хороший, как и вы, и желаю с вами сойтись поближе.

– Откуда меня знаешь? – еще больше насторожился Вася-Конь.

– Земля слухом полнится, – уклончиво ответил незнакомец, – и вот я здесь.

Он снял с себя пальто, аккуратно свернул его, положил на лавку, сверху – шапочку; тросточку прислонил к краешку стола. Пригладил зачесанные назад черные волосы и радушно улыбнулся:

– А я вас другим представлял…

– Это каким?

– Да уж таким… Знаменитый конокрад, лихой человек, и наружность у него должна быть зверской; а у вас, оказывается, обличие, как у молодого бога…

– Слушай, господин хороший, тебе чего надо? Ты кто такой? Чего подъехал ко мне?

– Ой, как много вопросов сразу! Давай по порядку, степенно. Половой! – он громко щелкнул длинными белыми пальцами и, когда подоспел половой, заказал ему водки и немудреной закуски.

В движениях, в голосе, во всей манере вести себя видна была спокойная уверенность человека, который хорошо знает себе цену и которого с намеченной им дороги не так просто свернуть. Он словно не замечал настороженности Васи-Коня и будто не слышал его сердитого голоса. Выпил рюмочку водки и, не притрагиваясь к закуске, закурил длинную папиросу, выпустил дым вьющимися колечками, полюбовался на них и лишь после этого снова заговорил, сразу перейдя на «ты»:

– Василий, ты меня не бойся, я же не полицейский и даже не тайный агент.

– А кто ты?

– Какая тебе разница? Я могу и соврать, но ты все равно не поверишь. Зови меня просто – Николай Иванович. А теперь давай к делу. Хочешь отомстить Гречману? Молчи; я знаю, что хочешь, еще как хочешь! И я тебе помогу. Мало этого – еще и заплачу хорошо. Вот задаток… – Николай Иванович неуловимо быстрым жестом сунул руку в карман пиджака и вытащил толстую пачку «красненьких». Положил деньги на стол, накрыл чистой тарелкой и подвинул Васе-Коню: – Не отказывайся, дело плевое, а деньги серьезные.

Вася-Конь поглядел на донышко тарелки, помолчал и спросил:

– Чего я должен сделать?

– Да так, пустячок, сущий пустячок… Надо у Гречмана увести его гнедую тройку. Тихонько, без шума: вот – была, а теперь – нету. Понимаешь?

– И куда ее после, тройку эту, девать?

– Подгонишь к тому месту, которое я укажу, получишь остаток денег и – свободен. К нашему обоюдному удовольствию.

Вася-Конь подумал и кивнул, придвинул тарелку к самому краю стола, приподнял ее, перегнул пачку «красненьких» пополам и сунул в карман. «И как это я сам не догадался? – удивлялся он. – скраду коней, пусть пешком погарцует… Да и деньги не лишние».

Договорились они с Николаем Ивановичем встретиться на этом же месте через неделю. Встретились, все обговорили, и в третью ночь после Рождества Вася-Конь, как всегда, в одиночку и без помощников, разобрал стену полицейской конюшни, вывел лошадок, обратал их и даже не поленился бревна положить на место. А после, заскочив на одного из жеребцов охлюпкой, отогнал свою ночную добычу, как было оговорено, к неприметному домику на окраине, постучал условленным стуком в окно, и сразу же на стук вышел из калитки Николай Иванович. Поглядел на коней, довольно потер руки и негромко приказал:

– Открывай!

Ворота в тот же миг распахнулись, и в глубине пустого двора Вася-Конь разглядел легонькую кошевку. «Значит, запрягать будут; выходит, кони им для дела нужны», – догадался он. Для какого дела и кто такой Николай Иванович – об этом Вася-Конь даже и не задумывался. Получил деньги, сунул их, не считая, в карман полушубка и направился пешком на ночевку к Калине Панкратычу, которому ни слова не сказал о своем ночном деле. Он о своих делах вообще никому не рассказывал.

Весь следующий день Вася-Конь проспал, вечером поужинал и умудрился после этого прихватить еще и добрую часть ночи. Пробудился перед рассветом, послушал заливистый храп Калины Панкратыча и так захотел есть, что не успевал слюну сглатывать.

Поднялся, начал наводить ревизию в чугунках, но там – хоть шаром покати. Даже хлеба не оказалось. «Дожились, едреный корень, до ручки дожились…» – еще на раз взялся проверять чугунки, но Калина Панкратыч, проснувшись, хриплым голосом известил:

– Василий, не греми зазря, нету ничегошеньки. На базар надо было сходить, да мне выползать не захотелось. Попей водички.

Но и воды в железном бачке оказалось совсем на донышке, да и та с каким-то мусором. Деваться некуда; хочешь не хочешь, а пришлось вылезать из избушки на белый свет и отправляться на базар. Там Вася-Конь накупил, не скупясь, самой разной провизии – как раз полмешка оказалось; свистнул подвернувшегося мальчишку и подрядил его за пятачок доставить покупки до избушки Калины Панкратыча. А сам, оставшись налегке, пошел поглазеть по базару, пощелкивая каленые семечки.

Базар уже вовсю шумел, несмотря на ранний час, и кругом шла бойкая торговля: продавцы зазывали покупателей, громко расхваливали им свой товар, а те, в свою очередь, отчаянно торговались, желая сбить цену хотя бы на копейку. Вася-Конь, сплевывая семечную шелуху под ноги, прошел рыбный и мясной ряды; хотел уже заворачивать к винной лавке, решив угостить водочкой Калину Панкратыча, но в этот момент вдруг увидел: рассекая толпу, как мелкую рыбешку, к нему движется пристав Чукеев, а за ним, почти невидные за широкой спиной, поспевают еще двое городовых.