Третья Империя - Михаил Юрьев

Естественно, в этот период довольно значительные изменения претерпели в том числе идеология и внешняя политика. Еще перед началом великопостного противостояния, в начале 2008 года, Россия объявила о выходе из двух связанных друг с другом европейских организаций — Совета Европы и Парламентской Ассамблеи Совета Европы (если бы она не вышла сама, ее бы выгнали). Судя по тогдашней прессе, Запад это застигло врасплох, хотя трудно понять, как могло быть иначе. Когда другая европейская организация, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, созданная еще в 1970-х годах, причем в большой степени самой Россией (Второй Империей), приняла в ответ на это резолюцию о фактическом политическом бойкоте России, та вышла и из этой организации. «Мы вам не нравимся? — риторически спросил Владимир II в интервью французскому телевидению. — Ну так пойдите на нас войной и завоюйте нас. Ведь вы, европейцы, уже пробовали это — и при Наполеоне, и при Гитлере; что ж, как говорят у нас, Бог троицу любит. Или откажитесь от покупки наших энергоносителей, нефти и газа, чтобы мы умерли с голоду. (Это была издевка — отказ от российской нефти в те времена вызвал бы скачок цен, который обрушил бы европейскую экономику; российский газ вообще нечем было заменить.) А нет, так знайте, что вы похожи на собаку, которая оглушительно лает, потому что боится укусить; у нас про таких говорится: «Моська, знать, она сильна, если лает на слона». Конечно, ритуальные фразы о том, что Россия есть часть европейской цивилизации, по-прежнему произносились, но к ним добавилась новая позиция. Она была четко выражена в послании Владимира II к Федеральному Собранию 2008 года: Россия есть отдельная, древняя и самодостаточная, цивилизация, которая вовсе не стремится в «политическую Европу» — хотя географически и исторически является частью Европы и желает с ней добрососедских отношений. Не только интеграция в Европу не является главной целью российской внешней политики, но наоборот, одной из главных целей является недопущение таких попыток. Поскольку Владимир знал, что менталитет русской нации в значительной степени ориентирован на символы и символические действия, он сделал ряд таких действий. Приведу один пример: коммунисты ввели в России в 1918 году григорианский календарь, как на Западе, в то время как до этого был юлианский; в Церкви же остался юлианский, поэтому государство и Церковь жили по разному летоисчислению. Это различие, вероятно, раздражало относительно небольшое количество воцерковленных людей, но большинству было безразлично; время от времени раздавались маргинальные призывы так называемых обновленцев сделать церковный календарь григорианским. Владимир ликвидировал это различие своим указом — но ровно наоборот, сделав государственный календарь юлианским, так что и поныне даты в России отличаются от наших на 13 дней (как до 1917 года). Другой пример: была изменена форма автомобильных номеров, которые к этому времени были латинизированного европейского образца. «Мы что, для того выиграли кровопролитную войну у немцев, — сказал Владимир II, — чтобы нас теперь с нашего же согласия называли «рус»?» (Обозначение страны на номерах было «rus».) Были и другие символические шаги, малосущественные сами по себе, но четко дававшие понять, что любовь с Западом, в частности с Европой, закончилась — причем любовь односторонняя, поскольку со стороны Запада, и в частности Европы, ее отродясь и не было.

Здесь я хотел бы прервать свой рассказ, дорогие соотечественники, и как историк и социолог немного порассуждать о некоторых закономерностях истории. Ну зачем Западу, особенно США, было пытаться «додавливать» Россию, что привело его в конечном итоге к собственному краху, хотя тогда он этого еще не знал? Ну почему было не протянуть, наоборот, руку дружбы или хотя бы уважения? Политическая система, как и вообще система ценностей, была в России примерно такой же, как в самих США (в те времена для Америки это было очень важно), а различия не выходили за пределы таковых со своими союзниками, например с Европой. Проамериканские настроения еще в конце 1990-х и даже в начале 2000-х годов были весьма сильны среди русского народа, а тем более среди элит; и дай им хоть небольшой шанс, русские были бы лучшими друзьями Америки и ее надежнейшими союзниками, и антиамериканские взгляды без всяких усилий стали бы в России маргинальными. И для этого вовсе не надо было оказывать России значимую финансовую помощь, как это делалось в Германии и Италии после Второй мировой войны: русские, в отличие от западноевропейцев, — цивилизация не торговая и потому ценят не столько деньги, сколько статус. Сейчас совершенно ясно, что более чем достаточно было тогда вести себя с Россией как с великой державой, пусть переживающей не лучшие времена, и в частности объявить так называемое постсоветское пространство (совершенно, к слову сказать, не нужное самому Западу, кроме как для того, чтобы насолить России) зоной интересов ее и только ее — тем более что это ее же бывшая территория! Ну и приструнить свою прессу в ее маниакальной ненависти к России (а возможно — теперь уже не разобраться — просто перестать ее в этом науськивать и поощрять). Нет, делали все возможное, чтобы зачем-то при всяком удобном и неудобном случае унизить, а в перспективе уничтожить Россию, при том что реально она ничем Западу не угрожала и даже не мешала, — и в своей слепоте вели к уничтожению собственную цивилизацию. Для чего? Обычно говорят, что сила кружит голову — но наше с вами государство, Американская Федерация, и больше, и сильнее тогдашних США во всех смыслах — и в экономическом, и в военном. Мы самые большие на Земле и по территории, и по размеру экономики, и нет никого в мире, кто мог бы считать себя выше нас, — а меж тем ничего такого с нами не происходит. Я думаю, что кружит голову не сила сама по себе, не высокое положение, а его монопольность. Когда кто-то что-то монополизировал, ему начинает казаться, что иначе существовать уже невозможно или, по крайней мере, весьма затруднительно (хотя это вовсе не так), и все свои силы он начинает тратить на недопущение появления конкурентов. Именно в этом опасность любой монополии, а не в том, что она вредна и неэффективна, — если бы не ее действия по недопущению конкуренции, она быстро развалится сама именно в силу своей неэффективности. Мы знаем из опубликованных архивов США, что главным соображением того времени было желание не дать России, как и вообще кому-либо, стать реально сильным государством, а самим навечно оставаться единственной силой в мире — но так не бывает; это только вызывает обратную реакцию, которая тем сильнее, чем сильнее были потуги предотвратить это. Потому что, если бы Господь хотел, чтобы все человечество жило под одной державой, Он бы дал построить вавилонскую башню и не смешал языки. А Запад, особенно США, хотел править всем миром, причем не владеть, а именно править, не владея, — при том что США, при их природных богатствах и экономической мощи, были в те времена единственными, кому остальной мир был как раз не особо нужен. И именно такой подход Запада, а не что-либо иное предопределил его гибель — так же как почему-то вообще в истории всякая цивилизация, достигнув пика своего могущества, начинает своими действиями рыть себе могилу.

Но вернемся в 2009 год, в разгар холодной войны. Это была достаточно странная война, в том смысле, что она, несомненно, была войной в психологическом аспекте, то есть все население по обеим сторонам Атлантического океана считало себя в войне со всеми вытекающими последствиями — но и только. Торговля между Россией и Западом практически не изменилась, потому что России больше неоткуда было взять денег на приобретение многих видов промышленного оборудования и потребительских товаров. А энергоносители, цветные металлы и другое сырье и полуфабрикаты, то есть то, что составляло основу российского экспорта на Запад, Западу взять было больше неоткуда (во всяком случае, без катастрофических ценовых последствий). Все те товары, которые можно было купить в соответствующих количествах вне России (например, сталь), Запад, как выяснилось, и до войны не давал продавать у себя российским компаниям, даже если у тех они и были дешевле, — а соответственно те, которые взять было негде, приходилось покупать у России. Экспорт в Россию также не был особенно ограничен, причем даже не столько из-за интересов своих экспортеров, сколько потому, что все понимали, что, если русским не позволить тратить вырученные ими доллары и евро (тогдашняя валюта Евросоюза), они прекратят экспорт по причине его бессмысленности. Естественно, все товары так называемого двойного назначения, то есть которые можно использовать в военной промышленности или непосредственно в армии, русским не продавались — но, как опять-таки выяснилось, они им не продавались и в период 1992–2008 годов; это не бросалось в глаза только потому, что военная промышленность и вообще оборона России была в это время не в центре интересов руководства страны. Гражданские лица с обеих сторон по-прежнему могли просто так поехать в страну-противника: Америка не могла выступать против этого, поскольку в защищаемой ею системе ценностей свобода международного передвижения была на одном из главных мест; Россия также не возражала.