Русские музы для француза, или Куртизанки по натуре (Лидия Нессельроде, Надежда Нарышкина) - Елена Арсеньева

– Я не люблю читать стихи в присутствии отца, я стесняюсь, – пробормотал Александр-фис.

– Ваш отец пьет чай и не будет на вас смотреть.

Тогда Александр начал читать:

Мы ехали вчера в карете и сжималиВ объятьях пламенных друг друга: словно мглаНас разлучить могла. Печальны были дали,Но вечная весна, весна любви цвела.

Раскроются цветы – и в сад приду я снова,Я в летний сад приду взглянуть на пьедестал:Начертано на нем магическое слово —То имя нежное, чьим пленником я стал.

Скиталица моя, где будете тогда вы?Покинете меня? Вновь разлучимся мы?О, неужели вы хотите для забавыСредь лета погрузить меня в кошмар зимы?Зима – не только снег, не только мрак и стужа,Зима – когда в душе свет радости погас,И в сердце песен нет, и мысль бесцельно кружит,Зима – когда со мной не будет рядом вас!

После этого визита Дюма-отец написал: «Я покинул этих прелестных и беспечных детей в два часа ночи, моля бога влюбленных позаботиться о них». Но бог влюбленных подвел его, а стихи младшего Александра оказались пророческими: уже в марте 1851 года Дмитрий Нессельроде, до которого наконец-то дошло, что избранная им дуэнья Мария Каллергис справилась со своими обязанностями с точностью до наоборот, сам приехал в Париж и силой увез Лидию из этого «Вавилона». Всем встречавшимся русским он высокомерно заявлял, что «какой-то наглый французишка осмелился компрометировать это неопытное и очаровательное дитя своими ухаживаниями, но его призвали к порядку».

На самом деле Александра-фиса к порядку если и пытались призвать, то безуспешно. Вывернув свои карманы и отцовский кошелек, а также взяв у Дюма-пэра заемные письма к его друзьям, он кинулся в погоню за своей «дамой с жемчугами». В погоне за ней он промчался через Бельгию и Германию, несколько раз пересекал путь Нессельроде. Но ни разу ему не удалось приблизиться к Лидии. Свои перипетии он описывал в письме к одной приятельнице, Элизе Ботте де Корси:

«Дорогой друг, мы прибыли в Брюссель. Бог знает, куда она повлечет меня теперь. Сегодня вечером я три или четыре раза видел ее, она казалась бледной и печальной, глаза у нее были заплаканные. Вы огорчились бы, увидев ее. Словом, я влюблен – и этим все сказано!..»

Александр был более чем влюблен. Когда-то он не захотел играть при Мари Дюплесси, обожавшей читать «Манон Леско», роль кавалера де Грие. Он всегда тяготел к благопристойности и теперь мечтал не просто увести Лидию от мужа, но даже жениться на ней! Однако не мог не понимать, сколь серьезны предупреждения многоопытного Дюма-пэра: «Берегись русской полиции, которая дьявольски жестока и может, несмотря на покровительство наших прекрасных полек, а может быть, и благодаря ему, живо домчать тебя до границы… Будь осторожен!»

Русские агенты не тронули Дюма-сына, однако, добравшись до Мысловицы, границы русской Польши, он столкнулся со строжайшим приказом его в Россию не пропускать. Две недели провел Александр на постоялом дворе, пытаясь найти обходные или прямые пути в Россию, однако это было напрасно. Единственным его развлечением стало неожиданное чтение. В руки ему совершенно случайно попала поразительная переписка знаменитой писательницы Жорж Санд со знаменитым композитором Фридериком Шопеном, со времен их десятилетней любовной связи хранившаяся у друга сестры покойного композитора. Об этом Александр написал мадам Санд, та пожелала вернуть свои признания, и Александр просто-напросто украл эти письма у их нынешнего хранителя. И привез их в Париж… Увы, это был его единственный трофей, потому что прорваться в Россию оказалось решительно невозможно. Пришлось с этим смириться…

Обросший усами и бородой, вяло улыбаясь на попытки мадам Санд проявить свою благодарность всеми мыслимыми и немыслимыми способами (двадцатипятилетний Александр-фис очень, ну очень нравился этой пятидесятилетней даме!), он ждал хоть какой-то вести от Лидии. Ладно, предположим, вся переписка ее перлюстрируется, но хоть окольными путями она может дать о себе знать! Хотя бы засушенный цветок прислать! Александр, увы, оказался сентиментален… Таковыми же получились и стихи, написанные в ознаменование разлуки с Лидией:

Год миновал с тех пор, как в ясный день с тобоюГуляли мы в лесу и были там одни.Увы! Предвидел я, что решено судьбоюНам болью отплатить за радостные дни.

Расцвета летнего любовь не увидала:Едва зажегся луч, согревший нам сердца,Как разлучили нас. Печально и усталоМы будем врозь идти, быть может, до конца.

В далекой стороне, весну встречая снова,Лишен я был друзей, надежды, красоты,И устремлял я взор на горизонт суровый,И ждал, что ты придешь, как обещала ты.

Но уходили дни дорогами глухими.Ни слова от тебя. Ни звука. Все мертво.Закрылся горизонт, чтоб дорогое имяНе смело донестись до слуха моего.

Один бумажный лист – не так уж это много.Две-три строки на нем – не очень тяжкий труд.Не можешь написать? Так выйди на дорогу:Идет она в поля, и там цветы растут.

Один цветок сорвать не трудно. И в конвертеОтправить лепестки не трудно. А тому,Кто жил в изгнании, такой привет, поверьте,Покажется лучом, вдруг озарившим тьму.

Уж целый год прошел, и время возвратилоТот месяц и число, что ровно год назадВстречали вместе мы, и ты мне говорилаОб истинной любви, которой нет преград.

«Мы будем врозь идти, быть может, до конца…»

Да, «прелестным и беспечным детям» уготовано было судьбой именно это, но в самом ли деле «печально и устало», как пророчил покинутый возлюбленный?

Что касается Лидии, однозначно нет. Конечно, сначала она ужасно рвалась обратно в Париж, однако Дмитрий не отпускал ее от себя ни на шаг, несмотря на все рыдания и стенания. Однако Лидия была истинная дочь своей матери и вскоре рассудила, что туманить слезами сияющие очи, покрывать красными пятнами лилейное чело и заставлять распухать точеный носик из-за какого-то мужчины совершенно бессмысленно, потому что на свете их, мужчин, такое множество, что нужно лишь повнимательней присмотреться, дабы найти достойную замену. И она ее нашла-таки, едва вернувшись в Петербург! История умалчивает об имени этого счастливца, известно лишь, что он был гвардейский поручик… скорее всего, он был избран Лидией лишь для того, чтобы утешить ее изголодавшуюся по истинной страсти плоть. Увы, Дмитрий Нессельроде был и умен, и богат, и чинами не обделен, и муж законный, однако, несмотря на все это (а быть может, именно поэтому), не мог он сделать Лидию счастливой в супружеской постели, а без этого плотского восторга она, «испорченная» страстным Александром Дюма-фисом, жить уже не могла. Поручик был голубоглаз и обладал пышной пшеничной шевелюрой… этого было довольно, чтобы Лидия решила в его объятиях воскресить воспоминание о своей парижской любви. Однако она не принадлежала к числу тех, кто учится на ошибках, и еще не поняла, что от Дмитрия Карловича надобно не просто таиться, но таиться очень тщательно. Любовники были пойманы на месте преступления… Дмитрий немедленно вызвал соперника на дуэль, которая кончилась печально для обоих: муж был ранен в руку, любовник отправился на Кавказ. По иронии судьбы, он служил там под командованием Александра Барятинского, который через несколько лет окажется в той же постели, откуда наш поручик был с позором извлечен. Но пока вернемся к Лидии и раненому Дмитрию Нессельроде.