Русские музы для француза, или Куртизанки по натуре (Лидия Нессельроде, Надежда Нарышкина) - Елена Арсеньева

Письмо Закревского возмутило молодого императора, в то время еще бывшего строгим поборником (хотя бы официально!) семейных устоев и даже не помышлявшего, что спустя не столь уж много лет он сам эти устои поколеблет так, как никто до сих пор не колебал. Александр II начертал на покаянии Арсения Андреевича: «После подобного поступка он не может оставаться на своем посту».

Итак, граф Закревский был снят с поста генерал-губернатора (а ведь он правил Москвою одиннадцать лет, и правил отменно!). Сохранилось свидетельство современника: «Устранение графа Закревского, последовавшее так неожиданно, – всех удивило; самого же графа – глубоко огорчило. Он горько плакал…» Герой Аустерлица (орден Святой Анны) и Бородина (орден Святого Владимира), граф Арсений Закревский пал жертвой двух объединившихся куртизанок – жены и ее достойной наследницы – дочери.

Отставной свекор Лидии, канцлер Нессельроде писал отставному мужу Дмитрию примерно в это время: «Свадьба Лидии – совершившийся факт, подтвержденный признанием самого Закревского, который содействовал этому браку. Он благословил новобрачных и снабдил их заграничными паспортами. Император вне себя. Закревский более не московский губернатор; его сменил Сергей Строганов. Вот все, что мне покамест известно… Будучи не в силах появиться вчера при дворе, я не видел никого, кто мог бы сообщить мне достоверные подробности о впечатлении, сделанном этой катастрофой. Подробности необходимы мне для того, чтобы я мог посоветовать тебе, как действовать дальше. Предпримет ли правительство что-нибудь? Или же тебе, со своей стороны, придется принять меры, подать прошение в Синод, чтобы испросить и получить развод?..»

Впрочем, дальнейшая судьба Дмитрия Васильевича Нессельроде не имеет никакого значения для нашей истории…

Итак, Лидия нашла счастье в семейной жизни, прочно вычеркнув из памяти все ошибки своей бурной молодости, и в числе прочих – некоего «наглого французишку» по имени Александр Дюма-фис. Однако справедливости ради следует сказать, что она вовсе не мучила его неизвестностью относительно того, что сердце ее принадлежит теперь другому. Еще восемь лет назад Александр был об этом извещен. Нет, желанного письма (или засушенного полевого цветочка) он так и не дождался. Сообщить ему об отставке Лидия поручила не кому иному, как своей бывшей компаньонке по «обществу по разврату на паях» – Надежде Ивановне Нарышкиной, этой прекрасной тигрице, сирене, куртизанке… etc., давно и несправедливо забытой нами. И вот теперь настало время восстановить справедливость и вновь вернуться к ее судьбе.

В республиках античных времен существовал строгий порядок: гетеры не имели права покидать пределы своего государства, не испросив разрешения архонтов, которые давали его, только если были уверены, что испросившая его вернется обратно. Отчасти это понятно: хорошая гетера считалась национальным достоянием, от которого столпы власти вовсе не стремились избавиться. Вопрос о нравственности или безнравственности тут не стоял.

В 1850-е годы в России существовал схожий порядок, правда, имеющий отношение не только к гетерам: всякое лицо, покинувшее Россию и уехавшее за границу, должно было раз в год вернуться на родину, чтобы продлить свой иностранный паспорт. Волей-неволей подчинялась этому правилу и прекрасная куртизанка по имени Надежда Нарышкина. Она приезжала и впрямь без особой охоты, однако надо же было пополнить кошелек, повидать добрейшую матушку, которая на расстоянии любила дочь куда крепче, чем когда та была под боком, и не жалела денег для нее и для внучки Ольги, увезенной Надеждой в Париж, а также еще для одной девочки… Маменька единственная из всего семейства Кноррингов—Нарышкиных была в курсе появления на свет незаконнорожденной малютки Луизы и дала Надежде страшную клятву не открывать этой тайны отцу девочки, Александру Васильевичу Сухово-Кобылину. Забегая вперед, следует сказать, что она будет держать слово и сообщит Александру Васильевичу о том, что у него в Париже живет дочь, только на смертном одре. После этого Сухово-Кобылин приложит все усилия, чтобы восстановить права отцовства над дочерью… С личного императора Александра III соизволения он сможет сделать это только в 1883 году, еще успеет выдать ее замуж за графа Исидора Фаллетана и порадоваться рождению ее дочери Жанны.

Но Бог с ними, с Луизой и ее отцом, они были прочно вычеркнуты Надеждой Нарышкиной из памяти, а потому и нас пока интересовать не должны.

Итак, Надежда ежегодно приезжала в Россию, в Москву, и, натурально, встречалась со своей бывшей соседкой по небезызвестному дому на рю д’Анжу. Беседы двух красавиц протекали более чем странно. Теоретически Лидия должна была расспрашивать Надежду о Париже, об общих знакомых и прежде всего – о том, как поживает бывший идол ее сердца, автор «Дамы с камелиями» (успевший, заметим себе, написать уже и обещанную «Даму с жемчугами»!), небезызвестный Александр Дюма-фис. Однако дело обстояло с точностью до наоборот! Лидия вообще жила по принципу: с глаз долой – из сердца вон (в точности как ее матушка Аграфена Федоровна, в чем мог некогда на собственном опыте убедиться замечательный поэт Евгений Боратынский, выкинутый вон из этого сердца ради «солнца русской поэзии»), а поскольку Александр Дюма-фис был от нее далеко, очень далеко, она о нем вспоминала раз в год по обещанию – вернее, отвечая на настойчивые вопросы Надежды Нарышкиной, которая хотела досконально знать все о привычках, вкусах, пристрастиях Александра. Лидия давно, еще в Париже, подозревала, что Надежда неравнодушна к ее любовнику, однако, как ни безнравственны были три красавицы с улицы Анжу, они все же не опускались до вульгарного отбивания мужчин друг у дружки. Но теперь Александр был, фигурально выражаясь, свободен от постоя… так почему бы Надежде не отточить на нем свои чары?

– Почему бы и нет? – пожала плечами Лидия. – В самом деле – почему бы нет?! Для начала сообщи ему, что я больше не вернусь в Париж, и вообще – я давно полюбила другого.

Вообще следовало бы сказать – «других», но Лидия решила не обращать внимания на частности.

– Да-да, так и скажи, – напутствовала она Надежду. – Сообщи, что он теперь свободен, а стало быть, волен распоряжаться своей жизнью как угодно, любить кого угодно… хотя бы тебя!

На этой светлой ноте подруги расстались, и Надежда, едва прибыв в Париж, немедленно процитировала мсье Дюма-фису слова его бывшей возлюбленной.

Услышав о том, что Лидия «давно полюбила другого», молодой драматург отуманился так, что Нарышкина мысленно простилась с надеждами. И все же у нее достало храбрости произнести последнюю фразу: «Он волен любить кого угодно… хотя бы тебя!»