Война, какой я ее знал - Джордж Паттон

Когда мы прибыли на полигон, я пригласил султана в мою персональную машину командующего и, после того как оркестр сыграл один за другим гимны трех наших стран, помог его величеству подняться в нее. Генерал Ногэ поспешил известить меня, что ни один иностранец не имеет права ехать в одной машине с султаном, но султан возразил, заметив, что это его дело и что мы поедем вместе. Я занял место справа от султана, а тот пригласил Ногэ сесть слева. Кронпринц уселся перед нами, держась за поручень. Как уверяют, это был первый в истории случай, когда султан ехал в одной машине с иностранцем.

Объезд мы совершали очень медленно, останавливаясь у каждого орудия, танка или вспомогательного технического средства, и я, выжимая все из своего знания французского, старательно объяснял султану назначение той или иной единицы техники. Как я имел возможность убедиться, он владел этим языком куда лучше, чем я. Когда мы подъехали к передвижной прачечной, я обнаружил, что не помню правильного французского термина, и честно признался: «Не помню, как эта штука называется». — «Вы имели в виду передвижную прачечную?» — поинтересовался султан на прекрасном английском, развеяв мои последние сомнения относительно того, знает или не знает он наш язык.

Поработав экскурсоводом в этом музее наземных средств вооружения, я повез своего спутника на летное поле, где полковник Бим[27] подготовил отличную экспозицию самолетов. Султан продемонстрировал неподдельный интерес к военной авиации, а кронпринц забирался во все самолеты по очереди и крутил там ручки, нажимал на кнопки и щелкал тумблерами.

После воздушных сил настал черед флота, и мы отправились в порт, где обошли причалы. Затем адмирал Холл пригласил султана и самых знатных вельмож из его свиты, включая визирей, на борт эсминца «Уэйнрайт» и устроил для них небольшие военно—морские учения.

Так как большинству визирей было за девяносто, не все из них оказались в состоянии подняться по крутому трапу, и я остался с ними поболтать и обменяться шутками. Заявляю с полной ответственностью: гипотеза относительно отсутствия у арабов чувства юмора абсурдна.

Мы возвратились во дворец, где вновь вошли в залу для официальных приемов; там мне пришлось опять обращаться к султану на французском через главу дипломатического корпуса, который переводил мои слова не нуждавшемуся нив каких переводах господину на арабский, затем его речь на французский и так далее. Под конец беседы султан с широкой улыбкой поинтересовался, не могли бы я оказать ему великую честь явиться во дворец на завтрак 13–го числа, то есть на следующий день. Я ответил, что подобное приглашение огромная честь для меня, и спросил, нельзя ли мне будет захватить за компанию и генерала Кларка.[28] Завершив официальное общение, мы отправились к себе.

Вскоре после ужина глава дипломатической службы известил меня, что я не могу взять с собой Кларка на завтрак во дворец. Я рассердился и сказал, что тогда и я никуда не пойду, но Кларк попросил меня не обращать внимания на прихоти арабов и все—таки откликнуться на приглашение. Послушавшись его, я поступил правильно, поскольку, как мне стало известно позднее, арабы не хотели приглашать Кларка на завтрак потому, что считали его слишком высокой особой, чтобы принимать его у себя без официального приглашения просто как моего компаньона. Подобное объяснение меня вполне удовлетворило.

Мы прибыли во дворец в 1.30, где в почетном карауле стоял батальон местной французской пехоты, два военных оркестра и рота чернокожих стражников.

В залу меня пригласили одного, где вновь началась хорошо знакомая тягомотина с обращениями на французском, переводами на арабский и тому подобное. Однако на сей раз султан почти сразу же перебил переводчика и обратился на французском языке прямо ко мне. После нашего приватного общения, длившегося, как мне показалось, довольно длительное время, в залу были допущены все прочие участники приема.

Практически одновременно распахнулись огромные двухстворчатые двери, сработанные, как мне думается, из палисандрового дерева, и было объявлено о начале церемонии. Зала, где проходил завтрак, показалась мне самым роскошным помещением, в котором мне только приходилось бывать. Стены из черного и белого мрамора высотой в пять метров, далее фигурная лепнина и резной позлащенный деревянный потолок. Пол был из черного мрамора, как и четыре боковых панели. Вдоль стен стояли дорические полуколонны. Я признался султану, что в жизни не видел ничего красивее, и ему, как я мог заметить, пришлись по вкусу мои слова.

Мне ответили место между султаном и кронпринцем, а все прочие были распределены по группам, состоявшим из арабов, французов и американцев. Для нас приготовили традиционный французский завтрак, состоявший примерно из десяти перемен блюд. Он продолжался не менее трех часов и завершился кус—кусом и мороженым. Я беседовал то с султаном, то с кронпринцем на французском, и оба они понимали меня.

После еды мы, прогулявшись по прекрасному саду, подошли к украшенному мозаиками строению. Интересно в нем было то, что мозаики и орнаменты из палисандрового дерева покрывали пол и стены здания не только внутри, но и снаружи. Перила лестниц и балюстрад были из витой бронзы. Выпив там кофе, мы через двойные шеренги чернокожих стражников проследовали в следующее строение из мрамора, носившее название Павильон Радости. Он стоял в глубине залитого солнцем сада, где пели фонтаны.

Отделанный внутри мрамором и лепниной, Павильон Радости как бы разделялся на две половины помостом, покоившимся на дорических колоннах белого мрамора. Мы сидели на правой половине, а особы более низкого ранга — на левой, где находился также оркестр из местных музыкантов.

Передо мной и султаном прямо на полу на ножках высотою сантиметров тридцать стояли резные серебряные блюда и подносы с девятью различными типами сладостей — всего тысячи две всевозможных приторных деликатесов. Пока мы беседовали, слуги подвинули подносы и блюда поближе к нам. Как я заметил, никто, включая и султана, не взял себе более одного кушанья. Пока мы угощались, нам подали мятный чай.

Когда мы прикончили по второй чашке мятного чая, слуги унесли сладости, явился фотограф и сделал снимки. Когда я уже собирался уходить, султан попросил меня задержаться и вручил мне «Большой Крест Хуссама Алауита» на ленте цвета тыквы, шириной сантиметров десять, с белой окантовкой. Лента как бы рассекала орденоносца наискосок от правого плеча к левому бедру, над которым висела увесистая медаль. В комплект входила огромная серебряная звезда — ее можно было носить всегда, а ленту надевать только в особых случаях. Султан заявил, что наградил меня за мои заслуги перед его страной. Я же ответил, что сделанное мной для Марокко не сравнится с той честью, которой удостоил меня его государь, наградив орденом. Похоже, я опять попал в десятку. Сказано же: «Les lions dans leurs tanières tremblent à son approche».[29]

Генералы Кейз, Уилбер[30] и Уилсон,[31] а также адмирал Холл получили Большой Офицерский орден (он ниже степенью, чем Большой крест). Полковники Гэй[32] и Конард[33] удостоились Командорского ордена — соответственно менее высокой награды, чем Кейз, Уилбер и Уилсон.

Потом мы прошли к расположенному за залой приемов великолепному бассейну, каких, должен признать, я никогда прежде не видел. В помещении горели красные и зеленые прожекторы. Все поражало воображение: мостки из полированного алюминия, вышки для прыжков в воду, уровень которых устанавливался по желанию простым нажимом рычажка, гребные тренажеры, боксерские мешки, груши и прочее оснащение. Как сообщил мне один из визирей, которому я, по—видимому, особенно понравился, подобные залы имелись во многих городах Марокко. Их, как он сказал мне, посещают женщины; у них нет возможности выходить куда—либо, и такие бассейны единственное место, где они могут заниматься физкультурой.

Затем мы, проследовав через двойные шеренги чернокожих стражников, вернулись в церемониальную залу, где султан в одно мгновение «забыл» французский язык. Я же, пробыв там всего минуту—другую из вежливости, стал собираться домой. Когда я поднялся, султан выразил надежду, что наша встреча — начало долгой дружбы между нами, а также между нашими странами. Я со своей стороны заверил его величество, что сделаю все от меня зависящее, чтобы продолжение наших отношений стало столь же успешным, как и их начало. После чего откланялся.

Поездка в Маракеш и охота на кабанов

КАСАБЛАНКА

1 февраля 1943 г.

Паша Маракеша в течение длительного времени настаивал на том, чтобы я нанес ему визит, и вот во второй половине дня I февраля мы с генералом Уилбером, полковниками Гэем, Уильямсом, Дэвисом[34] и капитаном Джексоном[35] полетели в Маракеш. На летном поле нас встретили один французский генерал и паша с батальоном пехоты. Мы первым делом позвонили командующему французским сектором генералу Мартену, а затем отправились во дворец.