Этика: конспект лекций - Даниил Аникин

Если кто притронется к ним в юности и запомнит мимохо–дом, он не потеряет времени… Эти сочинения лепят и оживля–ют детский разум и удивительным образом подготавливают к познанию божественных Писаний, врываться в которые с не–мытыми руками и ногами – своего рода святотатство…». «Из философов я бы предпочел, чтобы ты следовал платоникам, потому что они и многими своими предложениями, и самими особенностями речи стоят ближе всего к профетическому и евангельскому стилю.» «Если ты предпочитаешь быть крепче духом, а не подготовленнее для спора, если ты больше ищешь пищу духовную, чем щекотку для ума, то лучше всего разверни древних, у которых благочестие явственнее, просве–щенность богаче и древнее, а речь не бессильна, не грязна и толкование больше соответствует священным тайнам.». «Если ты из языческих книг возьмешь самое лучшее и, как пче–ла, облетая все сады древних, минуешь ядовитый сок, а высо–сешь только спасительный и благородный, то возвратишь свою душу жизни всеобщей.».

Таким образом, мыслитель приравнивал по значению язы–ческую культуру Древней Греции и Рима к христианской культуре. Вторая, по его мнению, возникла на основе первой. Продолжили, развили этические идеи древних и итальянские гуманисты XV века. У Эразма эта тенденция к преемственно–сти идей особенно глубоко и тонко обозначена.

Он стремился в своих размышлениях к гармоничному со–четанию античных и христианских морально-философских идеалов. Поэтому Сократ, например, был им практически приравнен к Христу. В книге «Домашние беседы» Эразм утверждал, что «многие изречения древних язычников по сво–ей моральной ценности приближаются к положениям Свя–щенного Писания». Он смело утверждал, что «может быть дух Христов разлит шире, чем мы считаем, и к лику святых при–надлежат многие, кто в наших святцах не обозначен».

Таким образом, Эразм полагает, что знание универсально. Оно не изменит своей сути в зависимости от источника. Для веры необходимо любое знание, если оно будет соответство–вать духу христианства.

В вопросе соотношения веры и знания мыслителя можно отнести к концепции «двух истин», или концепции о двой–ственности истины, возникшей в XII—XIII вв. Согласно этой концепции, истина, формулируемая человеческим разумом и относящаяся к природе, является истиной в философии (совпадавшей с наукой), в то время как истина Священного Писания или совсем не доступна человеческому разуму, или постигается им только частично, имеет отношение лишь к сфере человеческой морали, которая ориентирована не на реальную земную жизнь, а на вечную жизнь в посмертном су–ществовании.

В «Книге антиварваров» – высказывания Эразма о том, что ученые пользуются доказательствами при исследовании вопроса, а благочестие базируется на вере. Но для Эразма бо–лее свойственна ориентация на благочестие, т. е. на сферу мо–рального поведения человека, и на знание.

Эразм, как и многие другие гуманисты, полагал, что схола–стика в своих стремлениях объяснения христианского веро–учения зашла в тупик. Основаниями этого, по Эразму, можно считать невежество схоластов, которые ограничиваются лишь трудами Аристотеля, излишним увлечением напыщенными идеями, образованием множества разноречивых направлений Эразм в своих этических произведениях осуждает современ–ную ему схоластическую теологию.

Он уверен в том, что ее формализм является самоцелью, за–слоняет собой ясный и простой смысл Святого Писания, под–вергая тем самым сомнению очевидные истины. Он говорит о буквоедстве схоластов, об использовании теологами Писа–ния в духе нравов своего времени. В «Похвале глупости» Эразм указывает: «.что до богословов. люди этой породы весьма спесивы и раздражительны. с помощью своих „рас–членений“ и диковинных, только что придуманных словечек они выскользнут откуда угодно.

По своему произволу они толкуют и объясняют сокровен–нейшие тайны: им известно, по какому плану создан и устро–ен мир, какими путями передается потомству язва первород–ного греха, каким способом, какой мерой и в какое время был зачат предвечный Христос в ложеснах девы. Существует еще бесчисленное множество еще более изощренных тонкостей касательно понятий, отношений, форм, сущностей и особли-востей, которых никто не может отличить простым глазом. Все эти архидурацкие тонкости делаются еще глупее из-за множества направлений, существующих среди схоластиков, так что легче выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, фомистов, альбертистов, оккамистов, скоти-стов.». Но хотя Эразм и указывал в данном произведении на таких известных схоластов, как Фома, Альберт, Дунс, Скот, Оккам, объектом его язвительной критики становятся, глав–ным образом, носители официальной философии, которые преподавали на университетских кафедрах. Именно они до–вели до полного абсурда формализм чисто словесной мудро–сти.

В «Оружии христианского воина» Эразм заявляет: «Из тол–кователей Священного Писания более всего выбирай тех, ко–торые дальше всего отходят от буквы… Ведь я вижу, что новей–шие теологи весьма охотно цепляются за буквы и на всякие хитрые тонкости затрачивают больше труда, чем на раскрытие тайн.»; «К какому роду людей ни обратишься, человек дей–ствительно духовный повсюду увидит много достойного сме–ха, а еще больше – достойного слез. Он обнаружит, что очень многие воззрения чрезвычайно искажены и весьма сильно расходятся с учением Христовым. Многие ученые увеличи–вают эту заразу, искажая, как говорит Павел, слово Божье и приспосабливая Священное Писание к нравам времени.».

Для изменения сложившейся ситуации Эразм предлагает очистить христианское вероучение от всего наносного и не–нужного, привнесенного в него схоластикой, и возвратиться к идеям и идеалам первоначального христианства и к истокам первоначального знания. «Вернуться к истокам истинной ве–ры, искать их там, где они еще были божественно чисты и не-замутнены никакой догмой» – вот чего хотел Эразм от новой гуманистической теологии. Под истоками Эразм понимает как Священное Писание и труды отцов церкви, так и языче–скую культуру.

Для Эразма возврат к истокам, началам всего был не про–сто идеей, а реальной практической деятельностью. Он созда–ет новый перевод Нового Завета, очищенный от ошибок, пе–реиздает античных авторов.

Интересен тот факт, что идея необходимости знания для веры воплощалась не только в работах Эразма, но и в его жиз–ни. В период Реформации католическая церковь стремилась привлечь его на свою сторону, использовать его знания и огромный авторитет. Сам Папа обратился к нему с прось–бой: «Выступи в поддержку дела Божьего! Употреби во славу Божию свой дивный дар! Подумай, что от тебя зависит с Божь–ей помощью вернуть на путь истинный большую часть тех, ко–го соблазнил Лютер, укрепить тех, кто еще не отпал, и предо–стеречь близких к падению».

2. Скептическая этика М. Монтеня

На данном этапе этика еще сохраняет достаточно прочные преемственные связи со средневековым мировоззрением Своеобразным способом утверждения новых идеалов высту–пает при этом скептицизм. Наиболее интересным примером этого является позиция Мишеля Монтеня (1533—1592 гг.), ко–торый сумел в образно-эмпирической форме отразить многие антиномии морального сознания, дать позднейшим теорети–кам морали «труднейшую проблему: каково может быть осно–вание добродетели, если она не покоится ни на личных, ни на общественных потребностях человека, а вступает в противо–речие с теми и другими?».

Монтень полагал, что человек не должен смиряться перед судьбой, Богом, провидением, он способен полностью отве–чать за свои поступки. Стоицизм Монтеня ориентировался прежде всего на природу, на естественное, носил эпикурей–ский характер; ему были чужды жертвенность, отречение во имя потусторонних идеалов: «Презрение к жизни – нелепое чувство, ибо в конечном счете она – все, что у нас есть, она – все наше бытие…

Жизнь ведет нас за руку по отлогому, почти неприметному склону, потихоньку да полегоньку, пока не ввергнет в это жал–кое состояние, заставив исподволь свыкнуться с ним. Вот по–чему мы не ощущаем никаких потрясений, когда наступает смерть нашей молодости, которая, право же, по своей сущно–сти гораздо более жестока, нежели кончина еле теплящейся жизни или кончина нашей старости.

Ведь прыжок от бытия-прозябания к небытию менее тяго–стен, чем от бытия-радости и процветания к бытию-скорби и муке». Уважение к природе как мировоззрение очень харак–терно и для большинства мыслителей эпохи Возрождения. Основная цель человека – вслушиваться в природу.

А самое верное средство для человека, которое помогает преодолевать ему трудности, – умеренность, только она по–зволяет избегать ему уничтожающих личность излишеств, по–зволяет ей находиться в тех пределах, которые поставлены при–родой. «Мудрецы затратили немало усилий, чтобы предостеречь нас от ловушек наших страстей и научить отличать истинные, полновесные удовольствия от таких, к которым примешивают–ся заботы и которые омрачены ими. Ибо большинство удо–вольствий, по их словам, щекочет и увлекает нас лишь для то–го, чтобы задушить до смерти, как это делали те разбойники, которых египтяне называли филетами. И если бы головная боль начинала нас мучить раньше опьянения, мы остерегались бы пить через меру. Но наслаждение, чтобы нас обмануть, идет впереди, прикрывая собой своих спутников.