Испепелитель (ЛП) - Микки Нильсон (Нельсон)

"Александрос Могрейн должен быть отмщен!" - слово на совете лидеров Серебряной Длани, проводящемуся в замке Марденхолд, что в Дольном Очаге, держал лорд-командующий Датрохан. "Никто не спорит с этим, но сейчас у нас недостаточно сил, чтобы бросить открытый вызов Плети!"

"Еще одна причина привлечь на нашу сторону другие расы", - вновь предложил лорд Максвелл Тиросус. "Бред", - отмахнулся полководец Аббендис. "Да ну?" - сурово посмотрен на него Максвелл. - "Плеть - угроза всему живому, а не только человечеству!" "Ты бредишь, Тиросус!" - вспылила Бриджит Аббендис, дочь полководца. - "Чистота Ордена не будет осквернена нечистыми инородцами!"

Вдруг из коридора донесся дикий рев, и в зал, едва удерживаемый облаченными в алые доспехи стражниками, ворвался никто иной, как Фэйрбэнкс. "ТЫ!!!!!" - закричал он, указывая на Рено Могрейна. - "Ты убил Александроса! Я видел все своими глазами! Ты вонзил ему Испепеляющий в грудь!"

"Фэйрбэнкс!" - едва веря своим глазам, произнес Рено, ощущая молчаливую поддержку со стороны лорда-командующего. - "Я рад, что ты жив, но, похоже, раны помутили твой разум". Но Фэйрбэнкса подобное лицемерие лишь разозлило пуще прежнего: "Я видел все, предательская сволочь!"

"Парень все это время болел и был под моей опекой", - оборвал его Датрохан. - "А вот как ты смог выжить - это вопрос. Судя по всему, ты поражен чумою. Рыцари, несомненно, его нужно изолировать". "Ты не закроешь мне рот, командующий!" - надрывался Фэйрбэнкс, вырываясь из рук стражи. - "Если он был под твоей опекой - значит, щенок действовал не один! Отпустите меня, я не болен! Я не болен!!!"

Фэйрбэнкс был выведен из зала; ненадолго воцарилось гнетущее молчание, прервал которое лорд Тиросус, сверливший Датрохана единственным здоровым глазом. "Говоришь, Могрейна одолела целая рать нежити?" - обличительно осведомился Максвелл. - "Но по дороге из Монастыря мы не видели ни одного тела мертвяка Плети". "Они обернулись в прах и развеялись по ветру", - устало объяснил Датрохан. - "И я полагаю, тут нечего больше разъяснять. Твои речи и так идут на грани измены. Пора бы тебе определится: ты с нами или нет?"

"Был бы Александрос здесь, он воззвал бы к гласу разума", - процедил Тиросус, по очереди оглядев собравшихся. - "Но, боюсь, здравый смысл покинул многих из вас, уступив место слепому фанатизму. И мы покидаем этот орден. То, чем он стал. Кто разделяет наши взгляды - может уйти за нами в любой момент. А тем, кто останется, скажу: если вы не отыщете заново для себя истинное учение Света, будете прокляты им…" И с этим мрачным предвещанием статный муж в черных доспехах покинул соборный зал Марденхолда.

Жгучая боль пронзила тело Александроса Могрейна, и в муках он склонился над могилой дорогой жены, куда приходил в самые тяжкие моменты жизни. "Елена, ты нужна мне!" - отчаянно шептал он. - "Мои мысли, мои чувства… они будто растворяются! Я теряю себя! Будто моя душа раскалывается надвое!"

"Кого ты любишь?" - спросил его жестокий, холодный голос. "Я люблю тебя, Елена!" - в сердцах выкрикнул Могрейн. - "И всегда любил!" Вдруг что-то схватило за запястье. Опираясь на изумленного человека, из могилы вылез истлевший от времени скелет, некогда бывший бренным телом Елены Могрейн.

"Я никогда не любила тебя", - прошамкала тварь в лицо пораженному супругу. - "Любовь - просто детская мечта! Запомни: ненависть и отчаяние - вот правда этой жизни. А все, что я чувствую к тебе - это ненависть…" "Нет…" - еле слышно шептал Александрос. "… к тебе, и к твоему проклятому Дариону, который забрал у меня жизнь!" - закончила свой монолог неупокоенная.

И вот он уже бежит к ручью возле их особняка, отчаянно прижав к сердцу маленькое тельце новорожденного Дариона. Что с ним? Почему он не кричит? Только бы он жил… С дрожью в руках Александрос окунул сына в прозрачный ручей, надеясь, что вернет его к жизни. "Дыши, сынок…" - бормотал Могрейн. - "Дыши во имя Света…"

И… о, чудо! Малыш закричал! Он жив! Этот крик… прекраснейший изо всех мелодий мира! Счастливый отец взял младенца на руки и с любовью воззрился на своего Дариона. "Кого ты любишь?" - вновь прозвучал холодный шепот. "Тебя… тебя, Дарион", - ласково ответил Александрос. В тот же миг из ручья высунулись сгнившие руки и мертвой хваткой вцепились в дитя. "Нет!" - отчаянно закричал Могрейн. - "Вы не заберете его! Только не моего сына!"

Видение исчезло, сменяясь иным. С отчаянием Александрос Могрейн смотрел на стены пылающего Стратолма. Грудь его пронзала боль… Испепеляющий… он торчал из его груди, обжигая сердце.

"Кого ты любишь?!" - вновь эти слова, произнесенные на этот раз иным. "Я… любил тебя, Рено", - отвечал Могрейн, оглянувшись, чтобы увидеть старшего сына. И лицо, и взгляд Рено пылали гневом. "Я ненавижу тебя!" - кричал он. - "Ненавижу! И если бы я мог убить тебя во второй раз - убил бы!". "Нет", - ошарашено повторял Могрейн, чувствуя, как самые дорогие воспоминания, бережно хранимые в душе, покидают ее, оборачиваясь ложью, иллюзиями. - "Нет, нет… Нет!"

Боль пронзила Могрейна, холодная и жгучая. Едва открыв глаза, он увидел перед собою мертвяка в чародейской робе, глаза которого пылали невыносимым холодом - то был могущественнейший лич из когда-либо им виданных. "Дальше сопротивляться - бессмысленно", - изрек он шелестящим шепотом. - "Твоя воля уже не принадлежит тебе. Ты и так держался дольше, чем кто-либо до тебя. Теперь скажи мне, Александрос Могрейн: кого ты любишь?"

"Никого", - бесчувственным голосом отвечал Могрейн. "А кто любит тебя?" - продолжал допрос лич. "Никто". "Хорошо", - подытожил мертвяк. - "Теперь ты готов перейти на следующую ступень. Добро пожаловать в Наксрамас. Я - молот, что выкует тебя, рыцарь смерти. Я - Кел'Тузад".

Рено Могрейн, облаченный в алые с белым доспехи, без капли волнения смотрел в окно Монастыря, ставшего оплотом нового ордена Алых Крестоносцев. Услышав за спиною шаги, он сразу понял, что это Датрохан -лорд-командующий решил снова успокоить совесть отцеубийцы.

"Исильен готов?" - резко спросил Рено. "Почти", - ответил ему Датрохан, и сменил тему на ту, ради которой и пожаловал. - "Ты же знаешь, ты сделал как лучше. Ты хорошо послужил ордену. Я горжусь тобой". "Господа, все готово", - позвал их сам Исильен, закончив приготовления и надев церемониальную робу. И Рено Могрейн ступил к алтарю часовни Монастыря, чтобы пройти свой обряд посвящения.

Едва сохраняя сознание, Александрос лежал, прикованный к каменной плите цепями в одном из обширных залов Наксрамаса. Его кожа уже успела изрядно побледнеть и обрести зеленоватый оттенок. А на груди, будто иной боли ему было мало, зияла узкая дыра - горькое напоминание о том, как его собственный сын пронзил сердце Испепеляющим - мечом, который был чуть ли не продолжением самого Могрейна.