Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941 - Джеймс Комптон

Когда Луи П. Лохнер, корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Берлине, в 1934 году призвал Гитлера обратить внимание на немецко-американские отношения, фюрер отреагировал так: «Он вдруг вспыхнул, как школьник, отвечающий урок, которого он не выучил, а потом недовольно пробормотал что-то вроде того, что у него так много проблем, что просто не было времени заняться Америкой».

Но он так и не нашел для этого времени. А между тем в этом вопросе, как и во многих других, время уже поджимало. Гитлер неожиданно для себя обнаружил, что на него ополчился весь мир, далеко превосходящий границы Центральной Европы, где он чувствовал себя уверенно и свободно. Ввергнув Европу в войну в 1939 году, он вызвал целую лавину событий, которая привела к тому, что против Германии выступила и Америка, сначала косвенно, а потом и в открытую. Однако весь ход событий был предсказан немецкими дипломатами в Берлине и Вашингтоне, которые пытались убедить фюрера, что со стороны Америки ему грозит опасность. Но фюрер не хотел им верить. Это просто не укладывалось у него в мозгу. Нежелание Гитлера принимать во внимание влияние Америки на немецкую внешнюю политику, вполне объяснимое в свете его отношения к этой стране, стало одной из самых грубых ошибок, которые и привели его к гибели.

Часть вторая

Америка и Вильгельмштрассе

Глава 3

Америка и немецкая дипломатия

Мнение Гитлера об Америке и ее роли в мировой политике сложилось не столько на основе отчетов, присылаемых в Берлин немецкими дипломатами, сколько на его собственных политических измышлениях и предположениях. Немецкое посольство в Вашингтоне и профессиональные дипломаты в Берлине в основной своей массе не разделяли презрения и безразличия фюрера к Соединенным Штатам. У них сложилось совершенно другое представление об Америке, на котором они и основывали свои рекомендации о том, как строить с ней отношения. Но разве могли они убедить руководителей нацистского тоталитарного государства в истинности своих выводов? Могло ли мнение дипломатов как-то повлиять на политику, которую определяло лишь мнение самого диктатора? Гитлер мог сколько угодно называть свое министерство иностранных дел «свалкой интеллектуального мусора», а дипломатов – «господами, которые весь день только и делают, что вырезают из газет статьи, а потом снова вклеивают их на прежнее место», но факт остается фактом: несмотря на всю свою неограниченную власть, он не мог отказаться от их услуг и лично заниматься всеми аспектами внешней политики.

Более того, в отношениях со странами, подобными Америке, которые очень мало интересовали Гитлера, роль профессиональных дипломатов возрастала во много раз. К тому же, хотя нам и неизвестно, какие именно депеши показывались Гитлеру его министрами иностранных дел, дипломаты могли оказывать влияние и по другим каналам, например через Генеральный штаб. Многочисленные утверждения, что сотрудники министерства на Вильгельм-штрассе[22] якобы ни на что не способны, сильно преувеличены.

Среди сотрудников Вильгельмштрассе было мало нацистов, хотя в дела министерства иностранных дел часто вмешивались различные партийные учреждения и начальники. Это особенно касалось тех дел, которые были связаны с фольксдойче (людьми немецкого происхождения, жившими за границей). Создание альтернативных министерств иностранных дел (Бюро Риббентропа, Бюро рейхсауссенминистров, а после начала войны и специального вагона министра иностранных дел) создавало, вероятно, большую путаницу в делах, а злополучное назначение министром иностранных дел Риббентропа в 1938 году не вызвало радости ни у немецких, ни у иностранных дипломатов. (Помощник Государственного секретаря США Самнер Уэлльс называл его «напыщенным глупцом» и отмечал, что ему «не приходилось до этого встречать более неприятного человека».)

Несмотря на это, основной корпус немецких дипломатов оставался нетронутым, посольства продолжали выполнять свою привычную работу, а сотрудники министерства на Вильгельмштрассе занимались обычным делом. В Берлин и из Берлина поступали депеши, рекомендации и инструкции. Неразбериха, дублирование функций и идеологическое вмешательство, конечно, сильно усложняли жизнь немецких дипломатов, но это не сможет заставить нас поверить в то, что они сидели сложа руки. Ежедневная работа, без которой ни одно государство не может поддерживать отношения с другими странами, продолжалась. Ясно одно – неадекватная реакция немецкого руководства на действия Соединенных Штатов частично была обусловлена тем образом Америки, который сложился у дипломатов, и тем представлением о ней, который создал в своем уме Гитлер.

Это расхождение было заметно на самом высоком уровне. Предшественником Риббентропа на посту министра иностранных дел был Константин Фрайхер фон Нейрат. О том, как он относился к Америке, мы не знаем, но он был весьма осмотрительным профессиональным дипломатом, и его отношение к этой стране, скорее всего, было таким же, как у немецких послов в Вашингтоне. То же самое можно сказать и об Эрнсте Вайцзеккере, государственном секретаре министерства иностранных дел с 1938 по 1943 год. Он в целом был согласен с оценками и предложениями посольства в Вашингтоне, в чем мы убедимся, изучая доклады этого посольства.

Об отношении к Соединенным Штатам Иоахима фон Риббентропа мы знаем гораздо больше, частично потому, что он занимал пост министра иностранных дел в то время, когда Америка занимала в немецкой политике очень важное место, и частично благодаря тому, что он любил составлять многословные, весьма претенциозные записки о положении дел в мире, в которых обязательно фигурировала и Америка. Риббентроп, высокомерный и самодовольный, несомненно, во многом разделял отношение Гитлера к профессиональным дипломатам и, вероятно, получил свои знания о странах мира из тех же дилетантских источников, что и фюрер. (Геринг как-то заметил, что «познания Риббентропа об Англии и Франции ограничиваются английским виски и французским шампанским».) Кроме того, в юности Риббентроп совершил путешествие по Европе и Северной Америке. Его выражения «малая внешняя политика» и «большая внешняя политика» (бывший коллега Риббентропа называл эти определения столь абстрактными и туманными, что совершенно невозможно было понять, чем они отличаются друг от друга) очень напоминают рассуждения Гитлера о тех регионах, к которым Германия не проявляла особого интереса.

Хотя Риббентроп провел в Северной Америке три года перед Первой мировой войной (главным образом в Канаде) и на основе этого заявлял, что хорошо знает Новый Свет, его взгляды на Соединенные Штаты, которые он высказывал, уже будучи рейхсминистром, не сильно отличаются от взглядов Гитлера. Французский посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе называл Риббентропа «еще большим гитлеровцем, чем сам Гитлер»[23].

Риббентроп утверждал, что война началась исключительно по вине Рузвельта, который хотел таким образом отвлечь внимание американцев от провала своего Нового курса. В сентябре 1940 года он говорил Муссолини, а в феврале 1941 года – японскому послу Ошиме, что Рузвельт является самым злейшим врагом стран оси. В разговоре с американским послом Вильсоном он проводил различие между американским народом («который относится к Германии с сочувствием и уважением») и американской прессой, которая, по словам Риббентропа, относилась к Германии «совершенно непонятно». Он искренне верил, что американское общественное мнение поддерживает политику нейтралитета исключительно благодаря усилиям немецкой пропаганды, и называл внешнюю политику Рузвельта «самым большим блефом в мировой истории».

В марте 1941 года он уверял Мацуоку, японского министра иностранных дел, что, хотя американская помощь и вселила в англичан надежды на победу, она еще очень не скоро станет по-настоящему эффективной. Кроме того, Риббентроп называл американское вооружение «старым хламом». Риббентроп в мае 1941 года предупредил американского дипломата Кудаи, что если американцы задумают вторгнуться в Европу, то подвергнутся сокрушительному разгрому («это будет американский Дюнкерк»), и что американский флот и авиация настолько слабы, что не стоит даже и пытаться. Что касается вступления Америки в войну, то Риббентроп в одних случаях признавался, что не знает, в чем заключаются намерения США, а в других проявлял полное безразличие к этому вопросу. Он сказал японскому послу Ошиме, что «хотя американцы и настроены против нацистов, они не захотят пожертвовать своими жизнями, чтобы остановить Германию. А даже если и захотят, Германия без труда покончит с любым вмешательством Америки в дела Европы».

Самые развернутые рассуждения Риббентропа по вопросу об американской политике пришлись на встречу с адмиралом Дарланом в апреле 1941 года. Снова признавшись в том, что он плохо представляет себе планы Америки («неужели они думают, что способны вести войну в Европе?»), он принялся объяснять французскому адмиралу, что в политике американцы «ведут себя как дети, а в военных делах – еще хуже». Тем не менее Германии нечего бояться, поскольку ее политическая и экономическая мощь позволит разгромить любого врага. Кроме того, добавил он, если Америка вступит в войну, Япония последует ее примеру, а в этом случае американское вторжение в Европу станет чистым безумием. Американская политика, по утверждению Риббентропа, – это «самый большой и глупейший империализм в мировой истории, и заключается он в том, что Рузвельт постоянно сует нос в дела, которые его совершенно не касаются». Совершенно ясно, что во время бесед со всеми политиками Риббентроп старался направить мысли своих слушателей в том направлении, которое было выгодно ему. Но его отношение к Америке и ее политике почти полностью совпадало с отношением фюрера, – во всяком случае, у нас нет свидетельств о каких-либо крупных разногласиях между Гитлером и его министром иностранных дел.