Диверсия не состоялась - Репухов Семенович

Федотов выбрался на берег и, глядя на деда Игната, строго спросил:

- Кто разрешил подойти к берегу?

- Он мой знакомый, - сказал дед Игнат. - Вот я и подошел.

- Матери родной приходить не положено, а вам и подавно.

- Алексей Николаевич, вы же отпускали меня домой, - заступился я за деда.

- То было до карантина. Вот через неделю снимут карантин, тогда другое дело. А сейчас убирайтесь по-доброму, живо! Слышите, вы?

Дед Игнат, согнувшись, заковылял к оврагу. Жалкий и беспомощный был у него вид.

- Ну, шлепай к озеру! - скомандовал Федотов.

У меня как будто что оборвалось внутри. Я чувствовал, как пылает лицо. Теперь главным было скрыть от Федотова свои мысли, сбить его с толку и не дать повода для насмешек над моей беспомощностью. Я нарочито грубо произнес:

- Тоже мне, нашелся благодетель.

Федотов по-дружески взял меня за руку и примирительно сказал:

- Не расстраивайся.

Видимо, и впрямь мне удалось обмануть его. Иначе он поступил бы со мной по-другому. Я облегченно вздохнул.

На следующий день - это была как раз суббота, 10 июля - я вышел из палатки и побрел в сторону еловой рощицы, откуда хорошо просматривалась дорога, ведущая в наше село. Мысль о побеге не покидала меня даже во сне. Изо дня в день я ждал: вот-вот через верных людей мама сообщит, когда поправится Саша. Тогда я уйду из МТС. Уйду обязательно.

На землю упала тень. Я резко повернулся и замер от неожиданности. Уваров! Тот самый, что недавно приходил к нам. Почему он здесь, да еще в форме, как у нашего «воспитателя»? Только у Сергея Георгиевича на погонах по две серебристых звездочки, а у Федотова - три…

- Вчера видел твою маму, - сказал Уваров.

- А вы-то здесь при чем? - задиристо спросил я.

- При том, что надо кое-что тебе разъяснить. Ты знаешь, что находишься в расположении штаба немецкой разведки?

- Какое мне дело до ихнего штаба! И вообще, кто вы такой?

- Ты меня не узнаешь?

- Узнавать-то узнаю, а признавать не хочу.

- Ах, вот ты о чем, - улыбнулся Уваров. Тебя смущает моя форма? Ну что ж… Свои люди среди врагов нам нужны всегда и особенно сейчас. Ты ведь тоже в форме немецкого солдата?

- Ищите дураков в другом месте. Я не сегодня, так завтра все равно отсюда уйду.

- А дальше что? Да немцы всю твою семью уничтожат через гестапо… А на твое место придет другой. Хорошо, если он окажется нашим, советским человеком, а если врагом?

Еще не совсем понимая смысла сказанных слов, я спросил:

- Что мы должны делать?

- Не давайте фрицам сбить себя с толку, но будьте похитрей, притворяйтесь, что вы с ними заодно.

- И все? - заморгал я.

- А что еще? Придет время - действуй так, как полагается советскому человеку.

Больше Уварова я не встречал.

После разгрома гитлеровской Германии я узнал, что Сергей Георгиевич (партизанская кличка «Серый») в МТС попал преднамеренно. Через неделю после описанных событий он с сотней бойцов прибыл в 16-ю Смоленскую партизанскую бригаду, где в должности начальника штаба шестого партизанского отряда прошел с боями всю Белоруссию. А в августе 1944 года в районе города Свирь, под Вилево, его отряд соединился с войсками Советской Армии.

Мы учились жить двойной жизнью. На глазах у фашистов весело играли, пели песни. А когда оставались одни, с волнением передавали друг другу новости, которые узнавали за день.

- Дом-то каменный за забором - это ведь штаб ихний!…

- Зря, что ли, Шварц оттуда не вылазит.

- Вот бы настоящие гранаты нам дали!

- Жди, дадут!

- А может, после когда-нибудь…

Рано утром, 14 июля, проснувшись, я выглянул на улицу и заметил у палаток две машины. Должно быть, здорово я спал, что не слыхал, как они вкатились во двор. В глубине площадки промелькнула черная тень. Шварц? Такая рань, а он уже здесь! Потом я увидел солдат из охраны, воспитателя и прикрыл полог палатки.

Послышался пронзительный крик:

- Подъем!

Мы выскочили из палаток. Последовала команда:

- В две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!

- Итак, - торжественно произнес Шварц. - Настал долгожданный день. Через несколько минут вы покинете свой городок. Великая Германия ждет вас!

Полусонные лица ребят выражали отчаяние и растерянность.

Петя Фролов подбежал к обочине дороги и, присев на корточки, нагреб руками земли, набил ею карманы своих необъятных галифе.

- По машинам, марш!

Взревели моторы, и грузовики один за другим устремились к шоссе. Тени от кузовов, покачиваясь из стороны в сторону, бежали по серому асфальту… Остановились у вокзала.

- Выходи! Быстро, быстро! - Федотов подталкивал нас. Мы попали в купе рядом с тамбуром. В нос ударил спертый воздух из отхожего места. Я протиснулся к окну. По перрону носильщики тащили тюки, чемоданы, ящики. Вслед за ними бежали фрицы и кричали: «Быстрей, быстрей!» Раздался паровозный гудок, состав вздрогнул и плавно тронулся с места. В соседнем купе заиграла губная гармошка. Гитлеровцы пели:

- Дойчланд, дойчланд юбер аллес!…

Мы прилипли к окну. Дробно стучали колеса. На древнем Смоленском холме сверкали позолотой купола Успенского собора. Вот и знаменитые Гнездовские курганы… А дальше никто из нас дороги не знал. Состав пересек черту города и, ускоряя бег, устремился на запад, в неизвестность.

Когда стало смеркаться, эшелон вдруг начал спотыкаться. Он то набирал скорость, то вдруг резко тормозил, а в одном месте даже остановился. Прижавшись к окну, я неосторожно сдвинул светомаскировку, и тотчас из лесу сверкнуло. Трассирующие пули огненными пунктирами прошили вагоны. Фрицы заметались.

В проходе глухо звякнул винтовочный выстрел.

Ваня Селиверстов шепнул мне:

- Надо бежать.

Мы приготовились прыгать через окно. Ваня, уцепившись руками за края спальных полок, выбросил ноги вперед, хотел оттолкнуться, но резкая команда остановила его.

- Ложись! - рявкнул солдат из охраны.

Фрицы нацелили свои автоматы на окна. Состав, вздрагивая, медленно тащился вперед. Прогремело еще несколько выстрелов, и наступила тишина. С этой минуты у всех нас пропала последняя надежда на побег.

Спустя двое суток поезд уже мчался по чужой земле. Немцы заметно оживились. За окном мелькали красные черепичные крыши домов, островерхие кирхи, сады и вдоль всего пути - аккуратные ряды подстриженных деревьев. Из репродукторов звучали армейские марши. Безногий ефрейтор из соседнего купе с радостной улыбкой смотрел на привокзальную площадь. Он ежеминутно восклицал по-немецки:

- Кассель! Я - дома! Какое счастье! Я живой!

Внезапно послышался тревожный звук сирены. Сухо затявкали зенитки. На станцию пикировали самолеты. Под вой сирен и протяжный стон падающих бомб мы высыпали из вагона и побежали к арке, на которой большими буквами было написано: «Бомбоубежище». Через подземный тоннель попали во вместительный зал ожидания. Но и тут было слышно, как шевелится земля. От взрывов, казалось, вот-вот обрушится потолок на наши головы. Стены содрогались от гула, грохота, стонов и душераздирающих криков обезумевших людей. Многие, всхлипывая, бормотали молитвы и крестились, прося помощи у бога.

Шварц приказал солдатам потеснить толпу и освободить для нас несколько квадратных метров площади. Люди автоматически подчинились приказу. Мы, сбившись в кучу на крошечном пятачке, с возбуждением заговорили по-русски:

- Во, бомбят!

- А как ты думал? Все дома на камни перемолотят.

- Русские! Смотрите! Здесь русские! Они убьют нас! - суматошно закричал по-немецки толстенький старичок лет шестидесяти со свастикой на рукаве. Глазами безумца он смотрел в нашу сторону и, захлебываясь в собственных словах, продолжал что-то выкрикивать. Потом размахался руками и сбил с моей макушки пилотку. Шварц, как коршун, налетел на него и размашисто ударил по щеке. Трудно было поверить, чтоб немца бил немец. И из-за кого! От удивления на какой-то миг я даже закрыл глаза. Впервые приходилось видеть такое. Шварц в самом деле хлестал по лицу старика со свастикой на рукаве, приговаривая:

- Германия превыше всего, болван… Через час мы вышли из бомбоубежища.

- Ничего себе экскурсия, - протянул Женя Хатистов. Витя Корольков показал рукой на горящий жилой дом, вокруг которого метались люди:

- Смотрите, фрицы в пламя лезут!

- Ну и пусть. Наших небось тоже немало сгорело, когда бомбили Смоленск, - сказал я.

- Верно, теперь пусть и фрицы прочувствуют, как нам лихо было.

Во всех концах города багровели отблески пожаров. Мы долго шли по каким-то закоулкам мимо разрушенных бомбами, дымящихся зданий. И всю дорогу мне казалось, что воспитатель с некоторой растерянностью смотрит на руины: американцы и англичане одновременно размолотили Кассель. Федотов привел нас в какой-то двор, в глубине которого стояли два уцелевших от бомбежки одноэтажных здания, выкрашенных в защитный цвет. Мы остановились возле одного из них. Федотов сказал: