Ужас победы - Валерий Попов

Как говорила классная наша воспитательница Марья Сергеевна: “Нет добросовестней этого Попова!” И вот – результат! За Вашингтон теперь отвечаю!

Но – странный город: все улицы похожи! Абсолютно одинаковые

“сталинские” дома, колонны с каменными “гроздьями” наверху… такие у нас строили пленные немцы после войны… Но тут разрухи вроде бы не было – так в чем же дело? Им видней! А отвечать приходится мне!

– И тебе нравится? – Кир презрительно говорит.

Я, что ли, это построил?!

– Хорошо… но душно, – деликатно сказал я.

Прилипая к асфальту, обливаясь потом, шли… абсолютно одинаковые улицы… пока нашли метро – дважды к отелю вернулись!

Наконец пахнуло затхлостью… Подземная дыра!

– Что – еще в метро спускаться? – Кир глянул на меня.

Да, виноват! Рядышком экзотический Джорджтаун не смог разместить! Вниз полезли. Тьма! Стен вообще не видать, не говоря о каких-либо художественных барельефах. Какие-то вагоны, похожие на грузовые. Сели.

– Правильно едем-то? – теперь Соня разволновалась.

А я что – был тут?

– Правильно, правильно… – а сам прислушиваюсь.

Проехали несколько таких же темных станций, вдруг слышу голос:

“Некст стейшн – Фрогс пул!” – “Лягушачье болото”! Нам, значит, выходить!

Поделился этой радостью, хотел даже посмешить – “Лягушачье болото”, но все сморщились брезгливо. Будто я это болото устроил!

Вышли наверх.

– И никакого болота нет! – Соня обиженно губы выпятила.

Опять не угодил!

– Ну, куда теперь? – уже устало Кир меня спрашивает.

От площади с каким-то конным бронзовым генералом расходятся улицы… Куда? Отчаяние почувствовал! Наверняка куда-нибудь не туда их приведу и буду растоптан окончательно.

– Сюда!

– …Сюда? – Кир надменно бровь поднял. Сюда – он показал явственно своим взглядом – самый глупый ход. Но раз “этот” командует – он снимает с себя всякую ответственность… Снимай!

Шли некоторое время в раскаленной жаре.

– …А ты уверен? – Соня тяжело выдохнула.

– Ты что – разве не понимаешь? – Кир остановился, пот вытер, рукой махнул. – Он же пишет очередной свой абсурдистский рассказ с нашим участием!

– О да!

Прошли еще милю.

– Ну все – это уже издевательство! – Кир говорит.

Уже до издевательства я дошел!.. Но должен же быть где-то

Джорджтаун? Что же такое? Гляжу на них – высокую веру проповедуют, а сами даже в близкий Джорджтаун не верят!!

– Уже близко! – бодро говорю.

Качнулись вперед, переставляли ноги… И вдруг – повеяло!

За поворотом – речка. Мост через нее. Игрушечные сказочные домики, залепленные цветами… Пруды… Прохлада!

Я помню, как однажды, малышом,

Я лез в заросший пруд за камышом.

Тяжелый жук толчками пробегал

И лапками поверхность прогибал.

Я жил на берегу, я спал в копне.

Рождалось что-то новое во мне.

Как просто показать свои труды.

Как трудно показать свои пруды.

Я узнаю тебя издалека:

По кашлю, по шуршанию подошв.

И это началось не с пустяка:

Наверно, был твой пруд на мой похож!

Был вечер. Мы не встретились пока.

Стояла ты. Смотрела на жука.

Тяжелый жук толчками пробегал

И лапками поверхность прогибал.

Заседание вяло шло – старушки что-то вяло бормотали, потом главный проповедник этой Церкви, кореец Е, по-корейски на всех кричал – но переводчики не успевали, слабо знали корейский…

Осталась тишина.

И тут на трибуне, как чертик из табакерки, МБЧ появился – крохотная, яростно налитая, как клюквинка, головка. Но голос мощный, все заполняющий:

– Россия гибнет! Коммунисты оставили после себя пустыню! Идеалов нет! Наша церковь скомпрометирована! В России – духовный сифилис! Бог может к нам прийти только с Запада!

– На большую деньгу, видать, нацелился! – шепнул мне Жоз.

МБЧ сбежал с трибуны под бурные овации! Для этого, видимо, и вызывали нас?

И вдруг я оказался на трибуне. Что вынесло меня? Никогда бы такого о себе не подумал! Президиум недоуменно переглядывался: не предусмотрено было!

– Мой уважаемый друг и любимый соотечественник, – (поклон в сторону МБЧ), – на мой взгляд, крупно ошибается!

Дождался, пока на все языки перевели, включая корейский.

Кореец недоуменно вытаращил свои узкие глаза.

– У нас никогда не было – и нет – ни духовного вакуума, ни духовного сифилиса!

– У вас была коммунистическая идеология! – выкрик почти без акцента.

– Не было у нас коммунистической идеологии!

Слегка отстающий, как эхо, перевод… недоуменный ропот зала.

– И не надо нам заполнять вакуум – у нас его нет! Мы отлично живем, лучше вас!

Тишина… И вдруг как чертик из табакерки, но на этот раз уже в зале, МБЧ вскочил, бешено зааплодировал. Подхватили!

Все по бокам меня хлопали, пока я шел к своему месту. МБЧ впился поцелуем:

– Ты молоток! Правильно им врезал! Я сам так думаю! Со мной будешь работать!

Да?

Ночью мы шастали с ним по Вашингтону, искали центр сексуальной жизни в этом городе, но так и не нашли. Темные пустые улицы, иногда – старые бездомные негритянки, нахохлившись, на скамейках сидят, почему-то поставив ступни в картонные ящики с напиханными тряпками… Для тепла?

Зато когда мы вернулись в отель, оказалось, что Соня и Жоз закрылись в номере еще до ужина и выходить не хотят, даже чтобы выпить. Вот где центр сексуальной жизни оказался – у нас!

Прямо из “Шереметьева-2” бешеный МБЧ умчал меня на длинной черной машине в подмосковный монастырь, работающий теперь по международной программе и поэтому переоборудованный в кемпинг… Я понял так.

МБЧ бухнулся на колени на краю обрыва, размашисто стал креститься. Вдаль уходили просторы: рощи, церкви, поля.

Переламываясь и выпрямляясь вновь, летела тень облака. МБЧ вскочил, скрылся за мощной стеной, снова выбежал – уже в какой-то полурясе, темной шапочке… А мне как?

Программа христиан-международников (на которую он все же вырвал в Вашингтоне деньгу) называлась с размахом – “Битва Архангела с диаволом”, и МБЧ страстно исполнял обе роли. По программе, которая мне случайно попалась в руки (губы после селедки вытирал), выходило, что монастырь этот под завязку наполнен святыми и грешниками. Но он справлялся один!

Такой истовости в грехе и молитве вряд ли кто-нибудь мог достичь, кроме него! Блистательную свою карьеру в кино он начал с роли пьяницы монаха в знаменитом фильме – и в таком духе и продолжал. То и дело в монастырь приезжали съемочные группы – борьба архангела с дьяволом в одном лице еще снималась, оказывается. В нескольких сериалах одновременно! В основном мы проводили время в бане, не выходя из образа, изгоняя беса, временами принимавшего вполне конкретные соблазнительные формы!

С трудом вспомнив наконец, что у меня есть семья, я добрался до телефона, набрал полузабытый номер. Тишина.

– Алле, – наконец тихий сиплый голос жены.

– Меня тут… похитили в рабство! – сообщил я.

– …В Америке? – как-то безразлично поинтересовалась она.

– Нет… тута!

Молча повесила трубку.

Изгнание дьявола продолжалось. К моему возвращению в парилке оказался толстый человек с нежной кожей, пошедшей розовыми пятнами, похожими на листья клена. МБЧ яростно хлестал его веником и словами:

– Ну ты, сука! Подмял под себя все средства печати! А вот, – он кивнул на меня, – гений подыхает с голоду!

На подыхающего с голоду я мало походил – скорей от чего-то другого… Но МБЧ продолжал страстно хлестать магната:

– Вот тебе!!

Толстяк наконец рухнул в предбаннике, и мы остались с глазу на глаз.

– Что ты все – МБЧ, МБЧ! – Он не унимался. – Маратом меня зови!

Мои родители-революционеры не знали, что их сын ренегатом будет!

Зарыдал. Революционную страстность он, однако, от них унаследовал.

Изгнав магната, он исхлестал себя веником до крови, потом орал на меня, я на него. Полусожрали друг друга и слегка затихли, заночевали в предбаннике. Впрочем, ночевали мы тут с той самой ночи, как появились. Полностью очистились!

Ночью я проснулся от вопля.

– Батьку! Слышишь ли меня? – вопил МБЧ, стоя на коленях, как

Остап Бульба перед четвертованием.

– …Слышу, сынку! – вдруг донеслось откуда-то.

И его, значит, слышит? Я был потрясен.

Утром как ни в чем не бывало приехал отвергнутый нами информационный магнат, привез выпивку, закуску, посуду. Тарелки были платиновые, рюмки золотые. Бабы, которые появились ближе к вечеру, были фарфоровые.

Заснул я головой на подоконнике. Чутко проснулся. Обрыва за монастырем не было видно. Восход был – кровь с молоком. МБЧ на коленях быстро бежал за бабой с ведрами и почти догонял.

– Нет, – понял я. – Так писать, чтобы так жить, я не смогу.

Стал одеваться.

С замиранием сердца вошел в дом. Брякает на кухне… Слава богу!

Ноги мои от счастья подкосились: жена мирно пила чай – на меня, естественно, слегка дулась.