Пес Зимы - Константин Александрович Хайт

– Сэр. Мы не имеем права судить его.

– Я – имею.

Худощавое лицо Веринджера граненым и жестким. Он был в своем праве и любое отрицание этих прав, даже из самых лучших, благородных побуждений, было посягательством на него лично.

– Никто не имеет права судить гения.

Они схлестнулись взглядами, начальник и подчиненный, оба упорные и жесткие, других бы сюда не послали.

– Бхарат гений. Его и отправляли, как гения.

Полковник безразлично пожал плечами.

– Он сделал открытие, большое открытие. Он не говорил вам… извините, сэр, вы все ничего в этом не смыслите, и даже я с трудом понимаю, в чем оно заключается. Но, поверьте мне, это в самом деле нетривиально. Вы же знаете, я бы не стал говорить такие слова запросто так.

– Знаю.

– А потом он свихнулся. Понимаете, открытие, оно, как ребенок. Его надо нянчить, пестовать, у него должно быть будущее. А у него нет будущего. Оно никому не нужно.

– Расскажите эти сантименты мисс Ричардс.

Они еще раз обменялись взглядами.

– Я рассказал.

– И что?

– Она простила его.

Веринджер вскочил. Несколько раз метнулся туда-сюда, сел и снова вскочил. Форд смотрел на него в недоумении, он не ожидал, что его слова вызовут такую нескрываемую, почти животную ярость.

Наконец, Веринджера прорвало.

– Вот ведь довелось же на старости лет командовать детским садом! «Гений-не гений», «судить-не судить», «я его прощаю». Штанишки до колена, и уже полны благородства! А у меня семь человек, всего семь, и один из них душевнобольной, да что там, просто законченный псих. Простила! Бог простит! Вы что, все с катушек съехали? А если этот гений угробит нас всех не сморгнув глазом?

Он сел и свирепо уставился на Форда.

– Это не имеет значения, командир. Мы все равно покойники.

Секунду казалось, что Веринджера сейчас разорвет на части. Потом он как-то сдулся, потух и только грустно махнул рукой:

– Идите, с богом. Я сам решу, что мне делать.

И остался, положив упрямый подбородок на крепко сжатые кулаки.

* * *

Рассаживались деловито, без суеты. Одевали скафандры, проверяли снаряжение и занимали места в соответствии с тысячей раз оговоренным планом.

– Приводов так и нету?

Вопрос был уместен – у челнока автономное радио, собственные приемники и автоматическая приводная система. Теоретически, все это могло работать. И все же все засмеялись. Никто больше не верил ни в привод, ни в радио, ни в черта с дьяволом. Привода? Плевать на привода. Пожалуй, если бы Земля подала сейчас голос, они ощутили бы разочарование. Или нет? Земля молчала.

Форд, напяливая шлем, потрепал Эмили по щеке. Она не отстранилась, только слегка нахмурила брови. Сергей и Джил поцеловались, коротко и страстно, прочие вежливо отвернулись. Бхарат одевался отдельно, опустив глаза в пол. Бэррон подошел и сильно, по-мужски стукнул его по плечу. Оба улыбнулись.

Уже надев краги, Веринджер снял правую, обошел всех и каждому пожал руку. В этом не было ни малейшей нужды: сейчас некого было мотивировать и некуда вести. Но он чувствовал какую-то потребность ощутить их тепло и передать им свое перед тем, как вместе с ними, случайными, по-существу, попутчиками, прыгнуть в никуда.

Джил посмотрела на свои руки. Все, что еще могло от чего-то зависеть, теперь зависело от этих рук. А еще от ее летной подготовки и стальных нервов.

– Марк…– позвала она.

Он холерик. Он импульсивен, в минуту сильных эмоций у него дрожат пальцы и приливает к вискам кровь.

– Марк…

Веринджер, уже занесший ногу, чтобы сесть в кресло второго пилота, обернулся.

У него нет ни капли хладнокровия и вдвое меньший налет. Если хотите, он вообще не летчик, он руководитель. Кадровый офицер, уставный служака. Не виртуоз, даже не мастер. Нельзя сваливать на других свою работу. Единственную работу, которую умеешь делать и делаешь превосходно.

– Может поменяемся?

Он не стал задавать вопросов. Они неделями обсуждали эту посадку, последнюю посадку, проигрывали ее во всех нюансах. Наверняка Джил тысячу, десять, сто тысяч раз прикинула, как будет снижаться без приводов, без радио, без команд с земли. Как работать закрылками, когда выпускать шасси…

Веринджер молча перебрался на левое кресло. Вести челнок не его работа. Его работа – принимать решения. И когда Земля будет надвигаться на них со скоростью три тысячи миль в час, а по иллюминаторам потечет расплавленный металл, последнее решение должен принять он. Это его право и его обязанность. Черт с ними, с закрылками и шасси.

– Готовы?

– Поехали, кэп, – бодро прозвенел в наушниках Сергей.

Последняя бравада? Какая разница.

Веринджер двинул рычаг, где-то надрывно взвыли электромоторы, открывая ворота аварийного шлюза. Кислород. Зажигание. Контроль параметров. Старт.

Семь шлемов, подчиняясь неумолимым законам физики, одновременно качнулись назад. Челнок накренился, выходя на расчетную траекторию, и на мгновение перед ними возник призрачный голубой шар Земли, возник, и тут же снова исчез из виду.

БМВ

Он, несомненно, бросил бы ее. Не раньше, так позже.

Не потому, что она была чем-то особенно нехороша: девушки надоедают, приедаются, и сменяются новыми, каждый раз другими и все равно похожими. Они попрощались бы по-хорошему, с дежурными слезами, дорогим подарком и тысячей извинений, и она, слегка помыкавшись, нашла бы себе другого, и этот другой точно так же отвозил бы ее утром и забирал вечером, и терпеливо курил бы у дверей, пока она часами вертелась в примерочной.

Все это случилось бы после, может через неделю, а может и через год. Сейчас он был ее парнем, и она что есть сил строила с ним вечную любовь и совместную жизнь. Девушки всегда строят что-нибудь вечное и искренне верят, что их предыдущая ошибка была последней. Так устроен мир, и не этим двоим дано было изменить освященный временем порядок вещей.

Погода стояла дождливая, миллионы брызг летели в стекла сверху и снизу, закрывая обзор, так что мельтешащие в левом ряду тихоходы не всегда успевали убраться, завидев в зеркалах свет его ксеноновых фар. Тогда ему приходилось нажимать на тормоз, и он тихо матерился, легонько постукивая кулаком по ступице руля.

Его мат не раздражал ее. Скорее озадачивал. Когда у них будут дети, они не должны слышать, что их отец матерится, как сапожник. Она сделала пометку на будущее: это непременно следовало обсудить. Не сейчас, попозже, когда будет время.

Когда дорога впереди была свободна, он клал правую руку ей на