Трава и солнце - Анатолий Мошковский

Катран вдруг скинул линялые шорты, сбросил рубашку, и оказалось, что он стройный, мускулистый и весь черный. Ну прямо как грач. На нем были тугие синие плавки. Сунув Ильке одежду, он подошел к краю скалы и прыгнул.

Оля от страха ойкнула. Катран летел на фоне белых тучек — руки вперед, упругий, легкий — и, как заостренный прутик, аккуратно вошел в воду. Цок! И стремительным кролем ринулся к берегу. И никто, никто, кроме Оли с Одиком, кажется, и не смотрел, как он нырял.

Илька с одеждой Катрана в зубах быстро слез со скалы. Катран, выйдя из воды, отряхнулся, как собака, но одеваться не стал. Он взял одежду под мышку, поднял с гальки камеру и обернулся к Одику:

— Еще не попались в его клешни?

— Какие клешни?

— Крабьи!

Одик покосился на Олю. Он не должен сплоховать перед ней.

— Как вам не стыдно! — крикнул он, дрожа от возбуждения и собственной отваги. — Вы же не знаете, не знаете его, если так говорите!

— Он добрый и культурный, — тут же помогла ему Оля. — И скажите, пожалуйста, куда вы катите это колесо? И зачем это краска в ведерке?

Уже разглядела! И вообще, если бы не она, они сидели бы еще на скале.

— Секрет, — многозначительно сказал Катран, — операция «А»… Поняла? Или, может, твой тучный, повышенной жирности брат понял?

Сказал он это так, что Одик не обиделся. А даже улыбнулся. И вообще он почувствовал, что Катран не очень вредный, хотя и грубый и, конечно, совершенно бесцеремонный. В их классе тоже были такие — Лешка Семенов и Боря Левашов. Они тоже не выбирали слов, но были куда зловредней Катрана: считали себя богами, а Одика — за получеловека, поколачивали, мешали дружить с другими ребятами; и Одик плюнул на все: и без них обойдется!..

— Ну, вы идете или нет? — крикнул высокий белоголовый паренек с рюкзаком — его звали Мишей — и, не дожидаясь остальных, зашагал вперед.

И тут сестра буквально поразила Одика.

— А нам можно? — спросила вдруг она. — Ну, пожалуйста, ребята.

Да что она, рехнулась?

— Нельзя! — отрезал Илька. — На кой вы нам сдались? Скажите спасибо, что с камня сняли.

— А я уже сказала вам спасибо, — ответила Оля.

— А я не слышал! — с хохотом крикнул Илька. — Говори, чтобы все услышали, ну?

Оля чуть надулась.

— Говори, а то салазки загну!

Ну чего он прицепился! И почему у него на лбу эта лента? Ведь только у него.

— Отстань от нее! — сказал Катран, и вдруг в его черных колющих глазах сверкнула какая-то догадка. — Хлопцы, давайте прихватим их… Покажем настоящих героев Скалистого!

Мальчишки засмеялись.

— Ну вот еще, — мрачно осклабился Илька. — А у мамочки они отпросились?

— Беру их под свою ответственность, — заявил Катран.

Одик с тревогой посмотрел на Олю. И что она так рвется за ними? Глупышка, еще ведь неизвестно, что они задумали.

— Идемте, — сказал Катран, — не пожалеете! Век проживете, а такого не увидите! Я, Жорка, беру вас с собой, а Жорка слов на ветер не бросает.

— Ну и хвастун, ну и трепло! — сказал Миша.

— А вы кто — Жора или Катран? — осторожно спросила Оля, идя следом за ними.

— Зови, как нравится, — разрешил мальчишка.

— Мне больше нравится Катран, — сказала Оля. — Только что это такое?

— Акула! Понятно? — ответил Илька. — Ты идешь с черноморской акулой… Откроет зубастую пасть — ам! — и сожрала… Уматывай лучше домой с этим толстяком.

Одика передернуло всего, так обидно и зло говорил Илька.

— Но-но! — пригрозил ему Катран. — Боишься опозориться при даме и лишних свидетелях? Идемте, вы увидите грандиозный позор этого человека!

Катран ловко катил перед собой камеру: толкал ее, и она двигалась сама по себе, потом догонял и снова с силой толкал.

— А вы далеко идете? — снова открыл рот Одик.

— Да нет, рядом. — Катран выкинул руку. — На Дельфина. Видишь? Не дрейфь…

Впереди, километрах в двух от них, в море врезался темно-бурый мыс. Сверху он был покрыт зеленью — не то лес, не то кустарник, а снизу был обрывист и гол. И не надо было спрашивать, почему он так называется: кончик его был точь-в-точь как дельфиний клюв, а сама гора удивительно напоминала игравшего в волнах дельфина, изогнутого в прыжке.

Ребята тем временем сильно обогнали Одика. «Надо отстать, — решил он, — нечего нам тащиться за ними…» Но впереди, рядом с Катраном, проворно бежала Оля, и Одик ринулся вдогонку.

Вокруг уже было много загоравших, и приходилось все время обходить их. Впрочем, Катран то и дело дурачился, перепрыгивал через их ноги и спины, и при этом не переставал катить камеру.

Одик иногда отставал от них, чтобы люди не подумали, что он из их компании.

Внезапно шедший впереди Миша остановился, обернулся к ребятам и тихо сказал:

— Вон Федор Михайлович… Чтобы ни слова ему об этом!

— Понятно, — подтвердил за всех Катран.

Миша двинулся вперед, прошел метров сорок — Одик зорко следил за ним — и присел возле одного пляжника Странно, то все торопился, подгонял, а то расселся.

Катран тоже остановил камеру, пригладил непросохшие черные волосы и как-то весь приосанился. Потом опустился на камеру и уставился на этого человека.

Он был в старомодных плавках с тесемкой на боку и чем-то поразительно напомнил Одику отца: лысоват, лобаст, не худ. И даже ямочка на подбородке! Как-то странно и тревожно было смотреть на него… Может, он родной брат отца? Но Одик знал, что братьев у отца нет, есть две сестры.

Этот человек был только постарше отца — с седыми висками и очень сильным телом.

— Что так рано поднялись? — спросил он. — Поесть хоть успели?

— Мы-то с Мишей и Толяном — да, — сказал Катран, — а за Ваську не ручаюсь: он у нас произошел не от обезьяны.

— А от кого же? — вдруг пискнула Оля, и Одик вобрал голову в плечи.

— От черепахи, — сказал Катран, и все расхохотались.

А один мальчишка — конечно же, это и был Вася, круглолицый, ушастый, как горшок с ручками, — мгновенно покраснел. Подтянулись остальные ребята и тоже расселись: один поближе, другой подальше от Федора Михайловича — видно, от степени знакомства с ним.

— Вся команда в сборе. — Он глянул на синюю Илькину ленту. — Опять на Дельфиний? Надоело жить с целыми шеями и неполоманными ногами?

— Что вы! — сказал Катран и небрежно бросил: — Приходится, Ильку выводим в герои, а то совсем сна лишился… Вот увидите, и месяца не пройдет, как он проберется на мыс.

— Слушайте его больше! — крикнул Илька и подскочил с земли. — Сегодня же проберусь!

— Ого как быстро! — сказал Федор Михайлович. — У вас, я вижу, открылись краткосрочные курсы по героизму? До какого возраста туда принимают?

Катран показал все свои белые зубы.

— Без ограничения! — Потом оглянулся на Одика с Олей и неожиданно тихим, очень серьезным голосом спросил: — Как же вы теперь будете?

— Ты что имеешь в виду? — спросил Федор Михайлович.

Катран на миг замялся.

— Ну, если они… эти самые… и вправду сделают то, что обещают? Ведь могут же?

Федор Михайлович подобрал под себя не по годам крепкие, мускулистые ноги, присел по-турецки и улыбнулся.

— Почему ж не могут? Такие все могут.

— А вы так и будете ждать?

— А я не жду. И не думаю о них.

— Нельзя так… Попросили бы милиционера для охраны.

Федор Михайлович засмеялся.

— Что ты, Жора. Откуда в отделении лишние милиционеры? И я думаю, это пустые угрозы.

Все немножко помолчали.

«О чем это они? — забеспокоился Одик и почесал голову. — Что за угроза? Почему и кому нужна охрана?»

— Что это вы в такую рань сегодня? — прервал молчание Миша.

— В десять надо быть в школе, — сказал Федор Михайлович, — у меня ведь каникулы еще не начались.

«Учитель! Конечно, он учитель!» — догадался Одик.

— Жаль, — произнес Миша, — снова бы сходить с вами в ту крепость к таврам, где был храм Девы, которой они приносили в жертву пленных греков, потерпевших кораблекрушение…

— Подождите. Вот освобожусь…

Ничего понять из этого разговора Одик не мог. Ну решительно ничего! И вот что еще слегка тревожило его: ребята вроде бы по-свойски разговаривали с учителем, улыбались и в то же время по приказу Миши что-то тщательно скрывали от него… Что?

Миша встал, встряхнул рюкзаком — в нем что-то громко звякнуло — и сказал:

— Ну мы пойдем, а то сегодня много дел.

— С Илькой хлопот не оберешься, — добавил Катран.

— Пустобрех! — Илька под смех ребят замахнулся на Катрана, и тот отскочил.

— Ну идите, идите отсюда, — заторопил их Федор Михайлович. — Пляж — общественное место, а хотите расквасить друг другу носы — катитесь на свой мыс…

Все повскакали с мест. Федор Михайлович тоже встал и, сказав: «Ну, последний раз — и домой», пошел к морю. Одик посмотрел ему вслед и увидел на спине, чуть левей позвоночника, два глубоких розовых рубца; кожа на них не загорела, и они так и бросались в глаза.