Исчезновение - Роберт Кормер

  Луг переливался в солнечных лучах, и в этом обширном пространстве мы с тетей Розаной были одни, и внезапно я почувствовал, что мне уже не скрыться. Я давно уже был на открытом пространстве, долго не осознавая того.

  Внезапно, она обернулась.

  И увидела меня.

  Мне не показалось, что, увидев меня, она удивилась. Как обычно, всякий раз в ее присутствии, я покраснел и заволновался, не зная, что делать с моими руками. И худшим теперь было то, что меня снова начала мучить вина за то, что я снова слежу за ней, шпионю и больше всего за мои запятнанные штаны несколько дней тому назад в ее комнате и за мою выставленную на показ страсть.

  Непостижимое выражение ее лица манило меня к ней.

  И я беспомощно приближался к ней, чтобы, хотя какая-то часть меня сопротивлялась и хотела убежать снова.

  - Почему ты преследуешь меня, Пол? - спросила она.

  - Не знаю, - ответил я. Кровь прилила к моему лицу, и в моих висках застучало. - Я вас свожу с ума? - закричал я в отчаянии и тут же проклял себя за этот вопрос, потому что мне это напомнило тот, другой день.

  Ее локти расползлись по столику для пикника:

  - Нет, Пол, я не схожу от тебя с ума. Может, я безумна сама по себе. Но ты ведь без ума от меня, не так ли?

  И мне захотелось крикнуть: «Да». Потому что она холила именно к Рудольфу Туберту и, вероятно, занималась с ним любовью, когда я ждал снаружи, а его жена наблюдала из окна его кабинета. И мне захотелось крикнуть: «Нет», потому что моя любовь к ней могла заставить простить ей все, что угодно.

  Я закачал головой и сказал:

  - Сомневаюсь, что вы от меня без ума.

  Она предложила мне сесть на скамью.

  Я осторожно сел, как будто мое тело развалилось бы от резкого движения. Меня тут же охватил ее аромат, от которого почти закружилась голова, как и от близости ее тела.

  - Я изначально была неправа, - сказала она. - Так вот флиртуя с тобой. Ох, это даже не флирт. Когда ты был еще ребенком, Пол, ты был особенным для меня. Своего рода стеснительность всегда была свойственна тебе, - она выпустила воздух из уголка  рта, сдув со щеки прядь волос. - И таким ты для меня и остался. Но иногда я забываю о том, что ты больше не ребенок, что с тобой нельзя уже так просто…

  - Нет, это моя ошибка, - закричал я, не виня ее ни за что вообще между нами. - Это моя ошибка. Это я был неправ…

  - Неправ? В чем? - озадаченно спросила она.

  - Неправ в том, что я шпионил за вами. Прокрался в вашу комнату, когда вас не было дома. Следовал за вами сегодня. Это не мое дело, где вы и чем занимаетесь, - и затем я застыл будто перед прыжком с самого высокого шпиля собора Сент-Джуд, не заботясь о том, что разобьюсь на миллион частей. - Я люблю вас…

  - О, Пол, - выдохнула она, будто ее горло было сдавлено. - Это - не любовь…

  - Это - любовь, - сказал я, уже имея ответ. - Я знаю, что мне лишь тринадцать, но это - любовь, не увлечение, не привязанность щенка. Я все об этом знаю из книг и кино. Я тебя вас, всем сердцем. Я буду любить всегда.

  Признание освободило мой дух и душу. Я хотел бежать и взывать к небу, присоединиться к птицам в их пении. Но увидел ее грустный взгляд, я отодвинулся.

  Она потянулась и коснулась моего плеча, и его обожгло сладким теплом.

  - Это - лучшее из того, что ты когда-либо мне говорил, - прошептала она. - И я никогда не смогу забыть эти слова, Пол. Но ты не должен любить меня. Я - твоя тетя. Я слишком стара для тебя. Ты еще полюбишь дюжину девочек, пока не сделаешь свой выбор. И тогда ты будешь оглядываться на свою старую тетю Розану и удивляться: «Что я в ней такого нашел?»

  - Не говорите так,  - закричал я, и слезы брызнули из моих глаз, подбородок задрожал, он всегда предавал меня. - Я буду всегда любить вас и не сумею кого-либо еще.

  Она взяла мою руку, а мне захотелось забрать ее, потому что моя ладонь была мокрой от пота. Моя рука уже была в ее ладонях, и казалось, она не замечала влагу моих пальцев. И я почувствовал к ней такую близость, что мне уже было нестрашно задать ей тот вопрос, который у меня всегда был при себе:

  - Почему вы уехали из Френчтауна, тетя Розана?

  Она посмотрела вдаль, куда-то на горизонт, где старые сараи дымились в знойном воздухе, походя на доисторических животных, сделавших привал.

  - На то было много причин, - рассеянно сказала она.

  - Пожалуйста. Вы сказали, что я больше не ребенок. Так что больше не говорите со мной, как с дитем, - моя смелость удивила меня. Ее рука, все еще сжимающая мою, подарила мне храбрость.

  - Ладно, - сказала она, глядя прямо мне в глаза. - Я оставила Френчтаун, потому что была беременна.

  Я никогда не слышал, чтобы это слово произносилось громко. Однажды я слышал, как мать и другие женщины описывали кого-то как явившемся «по семейным обстоятельствам» или «неожиданно» и даже эти слова произносились чуть ли не шепотом. На углах улиц стояли «трахнутые» девушки. «Беременность» и производные от него слова были почти вульгарными, чуть ли не отвратительными.

  - Это тебя потрясло? - спросила она.

  - Нет, - сказал я, пытаясь скрыть свой шок.

  - Я не была замужем, Пол, но хотела, чтобы у меня был ребенок. Я знала, что мне из-за этого придется уехать, чтобы родить ребенка, - она сдула прядь волос, снова упавшую на щеку. - О, я полагаю, что можно было бы сделать аборт, если бы я не хотела рожать, но я никогда бы на это не пошла. Я всегда любила детей…

  В тот момент я знал, что я буду любить ее всегда.

  - Я уехала отсюда раньше, чем все бы увидели, что я беременна.

  - Уехали куда?

  - В Канаду, к своей тете Флорине и дяде Августу. Они были очень добры ко мне. Они меня ни о чем не спрашивали, а мне не надо было им лгать. Они живут все там же, в Сан-Джекусе. У них маленькая ферма. Они заботились обо мне. Все устроили. Договорились с доктором, со стариком из округа. Но ребенок родился мертвым.

  Я ничего не говорил. Вокруг было тихо, как будто птицы и маленькие лесные звери затаили дыхание в ожидание продолжения рассказа тети Розаны.

  - Девочка. Я видела ее лишь раз, - продолжила она. И затем с легкой насмешкой: - Ты знаешь, Пол, все новорожденные, которых я когда-либо видела, были красными и сморщенными, но не мой ребенок. Она была розовой, как розы в саду у твоего дедушки. Пол минуты она была на моих руках, а затем ее унесли. Она похоронена в кладбище за собором Святого Джекуса. Я ни разу туда не ходила.

  Ее голос шептал, и теперь она будто бы говорила не со мной, а сама с собой.

  - Думала, не отдать ли ее на удочерение. Доктор позаботился бы о том, чтобы ребенок попал в хорошую семью. Я согласилась, хотя не знала, смогу ли отдать ее, ведь она росла внутри меня, стала частью меня. И затем она умерла…

  Она закачала головой и хлопнула ладонью по скамейке.

  - Хватит об этом, Пол - было и прошло.

  Какое-то время мы сидели молча и настолько близко друг к другу, что я мог уловить мятный аромат ее дыхания.

  - Все время вы жили в Сан-Джекусе? - наконец спросил я.

  - Я не могу работать на ферме, - ответила она. - Я уехала в Монреаль, и устроилась работать в салоне красоты. А затем я поехала в Бостон. Знаешь в чем дело, Пол? Я свободна, свободна от Френчтауна. Твои Мемер и Пепер приняли меня, когда я вернулась, потому что они никогда не закрывают дверь ни от кого. Они не возражают, чтобы я жила у них, но я чувствую себя квартиросъемщиком, который не платит ренту. Мои подруги, которых я знала по школе Сент-Джуд, замужем и имеют детей. Те, кто не замужем - работают где-нибудь на фабрике. Такая работа не для меня, - в ее словах возвышалась своего рода гордость.

  - Но почему вы вернулись? - спросил я.

  - Хороший вопрос, - ответила она, нахмурившись. - Я вернулась, потому что устала от меблированных комнат, дешевых гостиниц, от помощи чужих людей. Даже самые близкие друзья были мне чужими…

  Мне стало больно от ее одиночества и от всего, что в ее жизни пошло не так.

  - Мне нужно кое-что тебе объяснить, Пол. Чужие люди иногда обращаются с тобой лучше, чем самые близкие родственники. Они судят о тебе за то, чем ты являешься сегодня, а не за то, что совершил вчера и раньше. И я снова готова уехать. Оставить Френчтаун. Меня здесь ничего не держит.

  «Но здесь - я». Захотелось мне кричать в протест, даже если я знал, что тринадцатилетнему мальчику можно было б предложить ей только любовь и больше ничего. Я не мог предоставить ей защиту от тех, кто к ней пристает, ни денег, чтобы кормить ее и одевать в дорогие и красивые одежды.

  - И когда вы уезжаете? - спросил я, даже если было бы лучше, чтоб я этого не знал вообще.

  - Как получится, - сказала она.

  День незаметно начал изменяться, будто уставая, скорее сгорая, чем просто меняя окраску на вечер, внезапно подменяя серебро на олово. Деревья теперь стали мягче, листья свернулись, прячась от света, стебли растений вяло изогнулись, будто становясь на колени. Птицы улетели, оставив воздух пустым и разряженным.