Казаки долго не живут - Иван Собченко

– Ну, так я, – сказал Палий Мазепе, – присягну в верности королю, отпущу пленных жолнеров польских, какие у меня есть, не отрекаюсь и пехоту посылать королю, когда велит. Но из Фастова ни за что не выйду, как того ляхи хотят, а когда станут сильно наступать, буду драться.

XX

И действительно, воротившись от гетмана без надежды получить поддержку на объединение Украины, Палий отправил к королю пленных татар, «как трофеи» своей недавней победы над неверными. Король в письме своем похвалил Палия за подвиги против басурман и известил, что пришлет к коронному гетману приказ наградить казаков, участвовавших в последнем походе, и даровал полку Палия безопасное пребывание. Таким образом, между Палием и польским королем восстановилось согласие. Сам коронный гетман обращался к Палию ласково. И в то же время коронный гетман выплатил казакам Правобережной Украины 5372 талера. Деньги были направлены на имя наказного гетмана Самуся.

Одновременно С. Яблоновский приказал Самусю, чтобы тот переманивал к себе казаков Палия с целью ослабить «своевольный» полк. Однако Самусь не спешил с выполнением этого приказа, хотя в марте следующего года вынужден был принять участие в походе региментаря Б. Вильги против фастовского полковника.

XXI

Пока продолжалась война с турками, польская власть нуждалась в казаках как в военном сословии, и потому должна была смотреть сквозь пальцы на их явное стремление освободить народ от панской власти. Но с прекращением этой войны полякам нечего было потакать казачеству, и они стали явно признавать его вредным для своего шляхетского общественного строя. Уже в течение нескольких лет совершались в Украине одно за другим события, не оставлявшие сомнения, что с восстановлением казачества неизбежно возобновление борьбы южнорусского народа с поляками.

В имении пана Стецкого рабочий, подданный Прокоп, подманивши 200 человек палиевских казаков, навел их на усадьбу своего пана. Казаки распорядились по-своему панским добром, поколотили верного панского урядника, а Прокоп кричал такие знаменательные слова: «За Вислу ляхов прогнати, щоб их тут и нога не постала!». Примечательно, что тогда казакам в их борьбе со шляхетством содействовали более всего сами же поляки. Лица шляхетского звания пользовались казаками в своих постоянных ссорах и наездах между собой, и оттого часто в жалобах на своевольство казаков указывается имение людей шляхетского происхождения, руководивших казацкими своевольствами. При таких наездах казаки угоняли панский скот, грабили домашнее хозяйство у помещиков, наделяли побоями лиц шляхетского звания с целью выудить у них деньги, истребляли владельческие документы на право владения имуществом. Иногда казаки делали очень резкие выходки против поляков, показывавших сильную вражду. На казацкого полковника Кутинского-Барабаша последовала коллективная жалоба от всего шляхетства киевского воеводства в том, что он расставлял своих казаков во владельческих местностях и отягощал их сбором «борошна». Коронный гетман отправил к нему посланцев с выговором, а Кутинский-Барабаш посадил их в тюрьму, морил голодом и с гневом выразился так: «Я ни короля, ни гетмана не боюсь. У меня король – царь турецкий, а гетман – господарь волоский».

XXII

В 1696-ом году Самусь сообщил Палию о походе на Польшу сорокатысячной орды во главе с крымским султаном и предложил вместе напасть на них в пути.

Палий в Лысянке собрал на совещание полковников.

– Скажу я Вам, панове полковники, что Осман Гирей снаряжает поход на Польшу, об этом я узнал сегодня. Войска собирается множество, где – сам не знаю: может, у Перекопа, а, может, где в другом месте. Ногайцы – можно поручиться – тоже в походе будут. Так что в Очакове войска немного останется. Сейчас как раз удобное время побить неверных. Теперь говорите, у кого какая думка? – закончил Палий.

Полковники молчали, выжидая.

– Что же вы молчите, как мурзы на совете?

– Дело рискованное, не спросить ли нам у гетмана, как быть? – отважился, наконец, киевский полковник Константин Макиевский, наказной полковник Богуславского полка.

– Пока будем спрашивать, да ответа ждать, только зря время потеряем. Решать надо.

– Пойдем, – твердо сказал полковник охотного полка Козьменко, – ждать нам нечего. По-моему, надо прямо двигать в степи, не то будем сидеть, пока не съедим в Лысянке все сухари. Татары никуда не пойдут, коли узнают, что в их землях казаки. Они назад вернутся, а нам надо их ожидать. Наделаем шуму, а тогда – ищи ветра в поле, а казаки на воле.

– Как ты, пане Невский?

– За меня Козьменко сказал.

– Коли так, я тоже с вами пойду, вместе будем, – заключил Макиевский.

– А как Самусь? – спросил Козьменко.

– Полк уже готов, сосредоточен в Медвине к походу, – ответил Макиевский.

– Значит, пришли к согласию, – весело оглядел всех Палий. – Не будем тогда время попусту терять. Да и другого такого удобного случая не скоро дождемся. Завтра и выступать. Теперь еще одно: как идти? Все вы не раз ходили по этим степям, у каждого свой путь на примете, давайте сейчас это обсудим.

– Никто из нас не вытоптал там столько травы, сколько ты, твое и первое слово.

– Нет, мое пусть будет последним. Говори, Константин!

– По мне, так идти надо либо на Витовтов брод, либо на Нижнюю переправу. Можно и на Ташлык через Егорлык, а дальше на Тягинь.

– Ты подумай, уже и сейчас, в шатре, из тебя сало закапало, а что дальше будет? Где воды возьмешь, куда коней на выпас пустишь? На заморенных конях далеко не уедешь. Не этим путем идти надо, правду я говорю, Семен? – обратился Козьменко к Палию.

– И так, и не так. Верно говорит Константин, переправляться можно у Ташлыка, по Песчаному броду, татары наверняка пойдут выше. Они ходят на Романов, Кучмань, мимо Чеченыш и Тимоновки, до Буга, там и воды и топлива больше.

– Я ходил через Песчаный, – отозвался Пашковский, – с Песчаного, по реке Чечеклинка на Телингули – есть такая речка, там и дров и травы в достатке. Дальше на Куяльник – переправа хорошая, вода есть, хотя лесу нету. Потом опять по Куяльнику, куда душа пожелает: то ли на Паланки, то ли на Чеборчи. Тягинь нам тоже не мешало бы пощипать.

– Это самое верное, так и пойдем. Ну, вроде все. А, может, у кого еще что есть, говорите.

– Да нет, больше ничего.

– Тогда – с Богом, готовьтесь! Чуть свет – выступаем.

XXIII

Сборы были недолгие: казаки знали, куда снаряжаются, и заранее приготовили все. В поход пошли налегке, не обременяя себя обозами. Палий обдумал все еще до того, как Мазепа, получив указ от царя, дал согласие на совместный поход против татар. Рассчитывали на быстроту и внезапность нападения. Шли больше по холодку, утрами и вечерами, на день останавливались где-нибудь в балке. Лишь переправившись вброд через реку, остановились на более долгий отдых, чтоб дать лошадям и людям поднакопить силы к трудному переходу. Разместились в глубоком овраге, по дну которого протекала речка. Петляя, она выходила в степь. Здесь круто сворачивала, будто возвращалась обратно, и терялась где-то в дальних степях.

Палий сидел на склоне оврага, покусывая стебелек ракитника. С ним сидел Пашковский. Палий опасался – не рано ли вышли, ведь ногайцы, возможно, еще не выступили в поход, а тогда об Очакове нечего и думать.

Казаки на берегу рубили лозу для костров. Стреноженные кони ходили по степи и по склонам оврага, выщипывая из высоких ковылей и бородача порей. На горизонте то появлялись, то снова исчезали из высокой травы фигуры сторожевых казаков.

Палий сплюнул горькую слюну и лег навзничь на траву. Не хотелось никуда идти, так бы лежал и мечтал под однообразие посвистывания суслика.

Позвали ужинать. Уже спускаясь к речке, Палий сказал Пашковскому:

– Боязно идти на Очаков, не случилось бы беды. Однако сегодня еще посоветуемся, как вернее ударить. Эх, если б мурза вышел в поход!

XXIV

А мурза вовсе не собирался никуда выступать. Он сидел в это время на обеде, который давал в честь похода на Украину. Сам он оставался в крепости, в поход отправлял Осман-пашу.

Мурза разлегся на софе и с наслаждением потягивал дым из кальяна. Тут же на подушках сидели и полулежали гости. Обед кончился. С низеньких, как скамейки, столов слуги убрали почти нетронутую еду и поставили халву, изюм, ароматный густой щербет и другие сладости. В самом углу на ковре лежал сам Осман-паша, в синих шароварах, в пестрой тканой шелковой куртке, сверху донизу усеянной золотыми пуговицами.

Паша поднялся и вышел из дивана (комната совета). Прошел по узкому длинному коридору и поднялся по лестнице на Соколиную башню.

«Мой повелитель будет прохлаждаться здесь в тени и слушать пение невольниц, – подумал Осман-паша, – а когда я вернусь из похода, почти весь ясырь (военная добыча) и лучших полонянок заберет себе».

Он стоял и смотрел вдаль. Прошло некоторое время, и он не заметил, как на ступеньках лестницы появился невольник.