Кружной путь, или Блуждания паломника - Клайв Стейплз Льюис

— Ах, Разум! — воскликнул м-р Трутни. — Этот психопат, который ездит повсюду в доспехах? Надеюсь, вы не подумали, что я с ним в дружбе? У разумности, которую я ставлю так высоко, нет худшего врага, чем Разум! Бедность языка, знаете ли…

— А в чем разница? — спросил Виртус.

— Разумность легка, Разум тяжек. Разумность знает, где остановиться, а ваш Разум нудно и долго сплетает доводы. У разумности — большая и веселая семья, Разум — холостяк, если не девственник. Будь моя воля, я бы его засадил в желтый дом, пусть там рассуждает. Он фанатик, я вам скажу, не знает меры, золотой середины, которую так ценит великий Стагирит. Auream quiquis…[12]

— Простите, — сказал Виртус, — мне странно это слышать. Я тоже взращен на Аристотеле, но, по-видимому, у нас были разные тексты. В том, который читал я, учение о мере значит совсем иное. Стагирит подчеркивает, что добро меры не имеет, нельзя зайти далеко по верному пути. Суть в другом: мы должны вести линию из середины основания, но чем дальше вершина треугольника, тем лучше. И потому…

— О, боги! — прервал его м-р Трутни. — Помилуйте нас, молодой человек! Мы не на лекции. Согласен, согласен, вы ученее меня! Философия — любовница, а не гувернантка. Педантизм мешает наслаждаться не меньше, чем…

— Что же до рассуждений, — продолжал Виртус, не знавший светских правил, — Аристотель придерживается другого мнения. Он считает, что самые бесполезные из них — самые достойные.

— Вижу, вы большой зубрила, молодой человек, — криво усмехнулся м-р Трутни. — Могли бы получить вцсший балл. Но здесь, вы меня простите, это все не к месту. Джентельмен знает древних не так, как ученый сухарь. Мы не запоминаем систем. Что такое система? Какая система лишена припева «Que sais je?»[13] Философия украшает, если хотите — услаждает жизнь, но мы посещаем Академию как зрители, не как участники. Труд, чтоб тебя!

— Ужин подан, сэр. — сказал Труд, появляясь в дверях.

И мне приснилось, что все пошли в столовую.

На столе стояли графин с вином и блюдо устриц. Как и предупредил м-р Трутни, вино было не очень хорошее, а рюмочки так малы, что Виртус выпил все сразу. Джон старался пить помедленнее, и потому, что боялся рассердить м-ра Трутни, и потому, что у него сводило скулы. Но старался он зря, ибо к супу подали херес.

— Dapibus onerabat mensas ineptis,[14] — сказал м-р Трутни. — Надеюсь, этот неприхотливый напиток не претит здоровому вкусу.

— Вы сами делаете херес? — удивился Джон.

— Я имел ввиду вино из первоцвета, — сказал м-р Трутни. — А это мне соседи присылают. Кто прислал херес, Труд?

— Отец Плюш, сэр, — ответил Труд.

— Палтус! — вскричал Джон. — Неужели вы ловите сами…

— Нет, — сказал м-р Трутни. — Морскую рыбу мне присылают друзья, живущие у моря.

Больше Джон не спрашивал, и, когда подали несколько редисок, рад был услышать: «Смиренная еда, яйцо или редис…» Я знал во сне, откуда что взялось. Баранью ногу прислал м-р Маммон, закуски и пряности — Снобы, шампанское и мороженое — лорд Блазн. Многое м-р Трутни нашел в своем погребе, ибо прежние обитатели дома были щедры, а еда на Севере хранится долго. Хлеб, яблоки и соль оставил Эпикур, построивший этот дом. Легкое вино оставил Гораций, кларет и почти всю посуду — Монтень. А портвейн, поистине несравненный, принадлежал Рабле, которому его подарила Матушка, когда они еще ладили. После ужина м-р Трутни встал и возблагодарил Хозяина по латыни.

— Как? — удивился Джон. — Вы в Него верите?

— Всему свое место, — отвечал м-р Трутни. — Не мне отвергать столь прекрасную традицию. — Тут он побагровел и повторил, глядя на Джона: — Да, свое место, свое место!

— Вон оно что!.. — сказал Джон, и они долго молчали.

— Кроме того, — будто начал м-р Трутни, помолчав минут десять, — ценю хорошие манеры. Дорогой мой друг, мистер Виртус, ваш бокал пуст. В нем нет ничего. Cras ingens interabimus…[15]

Снова все замолчали, и Джон подумал, не заснул ли м-р Трутни, но тот не спал, ибо сказал с большим пылом: «eras ingens ту-ру-рум, ту-ру-ру-рум…», улыбнулся гостям и закрыл глаза. Тогда вошел Труд, очень худой и оборванный в утреннем свете, и унес его в постель. Вернувшись, он проводил в постель и гостей, а, придя в столовую еще раз, слил остатки вина, выпил, постоял, моргая красными глазами, зевнул и принялся накрывать стол к завтраку.

Мне снилось, что Джон проснулся от холода. В доме было тихо, и встать он не решался, а попытался уснуть, навалив на себя все, что увидел. Однако он не согрелся и подумал: «Дай-ка я лучше пройдусь». Камин внизу еще не топился. Отыскав черный ход, Джон вышел в серый утренний садик или, вернее, дворик. Его окружали стены, деревьев в нем не было, и почти сразу под тонким слоем земли лежала скала. Неподалеку от дома стоял на четвереньках Труд и пытался удержать на месте кучку песка. Вокруг нее темнел голый камень.

— Доброе утро, — сказал Джон. — Что вы делаете?

— Грядку, сэр, — ответил Труд.

— Ваш хозяин — искусный садовод, насколько я понял.

— Он так говорит, сэр.

— А сам он здесь работает?

— Нет, сэр.

— Какая плохая земля!

— Меня кормит, сэр.

— А что тут растет, кроме редиски?

— Ничего, сэр.

Джон заглянул через стену и отскочил — там было ущелье. Даже этим холодным утром было видно, что по ту сторону теплее и зеленее, чем здесь.

— Не прислоняйтесь к ограде, сэр, — сказал Труд.

Оползни бывают.

— Неужели?

— Да, сэр. Я ее сколько раз чинил. А то бы дом сполз вон куда.

— Значит, ущелье становится шире?

— Здесь, у нас, становится. Вот при мистере Эпикуре…

— А вы и при других тут служили?

— Да, сэр, при всех. Как же им без меня? Раньше меня звали по имени Раб, а теперь по фамилии.

— Расскажите мне о своих прежних хозяевах.

— Мистер Эпикур был первый. Болел, бедняга, все боялся черной ямы! Хороший был человек. Тихий такой, уважительный. Очень я его жалел, когда он сполз…

— Как? — вскричал Джон. — Они гибли при этих обвалах?

— Почти все, сэр.

Тут из окна раздался рев:

— Эй, Труд, сукин сын! Где горячая вода?

— Иду, сэр, — отвечал Труд и вскочил с четверенек, успев, однако, еще раз подгрести со всех сторон свою кучку пыли.

— Скоро уйду от него, — сказал он Джону. — На Север.

— На Север?

— Да, сэр. Я думал, и вы с мистером Виртусом туда идете.

— Труд! — ревел м-р Трутни.

— Иду, сэр, — откликался Труд, подвязывая штаны бечевкой. — Так что, мистер Джон, разрешите мне пойти с вами.

— ТРУ-У-У-Д! — надрывался м-р Трутни.

— Иду, сэр. Значит, я сейчас ему и скажу.

— Да, мы пройдем немного дальше на Север, — сказал Джон. — Идите с нами, если Виртус не против.

— Спасибо, сэр, — сказал Труд и побежал в дом.

За завтраком м-р Трутни был не в духе.

— Мда, слуги у нас… — говорил он. — Надеюсь, Виртус, вы займетесь кухней, если я его рассчитаю? Пока я отыщу другого, мы поживем, как на пикнике!

Гости сказали, что уходят сразу после завтрака.

— Мда… — еще протяжней сказал м-р Трутни. — Значит, бросаете меня? Обрекаете на одиночество и низменные заботы? Что ж, нынешних людей я знаю… Так отвечают они на гостеприимство.

— Простите, — сказал Виртус. — Я охотно послужу вам, но я не думал, что вам так трудно стряпать самому. Когда вы рассказывали о достойной жизни, вы не упоминали о слугах.

— Знаете ли, — отвечал м-р Трутни, — когда описываешь паровоз, не объясняешь всех законов механики. Некоторые вещи подразумеваются.

— Например, богатство, — сказал Виртус.

— Благополучие, мой друг, благополучие, — сказал м-р Трутни.

— И здоровье? — спросил Виртус.

— И умеренное здоровье.

— Значит, вы учите людей быть счастливыми, когда все у них хорошо. Не все могут воспользоваться вашим советом. А теперь, если Труд покажет, где что, я помою посуду.

— Не беспокойтесь, сэр, — сухо сказал м-р Трутни, — я не нуждаюсь в вашей помощи и ваших наставлениях. Поживете, узнаете, что застолье — не университетская кафедра. Простите, я немного устал от ваших рассуждений. Беседа должна быть легкой, как мотылек. Не в обиду будь сказано, вы не умеете вовремя остановиться.

— Дело ваше, — сказал Виртус. — Но как же справитесь один?

— Закрою дом, — сказал м-р Трутни, — и предамся атараксии в отеле, пока не изобретут хороших роботов. Да, надо было слушать моих друзей из Шумигама! Они говорят, скоро все будут делать машины. А один ученый обещал, что выведет особых людей, которые просто не смогут поступить со мной так, как этот Труд.

Все четверо вышли, и м-р Трутни удивился, что его бывший слуга идет с его бывшими гостями. Но, передернув плечами, он воскликнул: