Дезавуация - Ана Дао

Но полиморф ты возьмешь с собой, пусть даже без экзоскелета. Ты вытаскиваешь теслажезл из мертвых хитиновых пальцев.

Это ничтожно малое усилие опустошает тебя, и ты погружаешься в темноту.

Кто-то тряс его за плечи… Запах нашатыря… Вот еще не хватало! Одинокий воин так не будет возвращаться в битву. Ни за что…

Северин Олегович открыл глаза. Посмотрел на стол. Бутылки с водкой исчезли. Все.

Нет, так дело не пойдет…

Курвиц и Хорохор стояли рядом. Лица у них были озабочены.

— Тебе, Север, мы сегодня ставим низкий балл за остроумие и низкий балл по козлятности. Испугал ты нашу Газель. Кого она тебе напомнила? Жену, что ли? Вот смотри, забилась, бедная, в угол мечтать…

— За что — за что, ты сказал, мне причитается низкий балл? — Северин Олегович икнул.

— Не «за», а «по»… По козлятности, — объяснил Курвиц.

— Сами вы козлы! — выпалил Гольцов.

— Правильно, Север, правильно, — Курвиц выглядел серьезно-снисходительным. — Мы и есть козлы, а ты этого сразу не понял?

— Не понял…

— Ну, теперь уж давай понимай. Хотя, знаешь, давай я для большей доступности перейду на «вы».

— Ну перейди, ежели так нужно для… для субординации.

— Так вот, Северин Олегович… Мы, все, кого вы лицезреете, — из цивилизации живого Бога Пана. Мы — сатиры. Правда, с нами есть еще ганхарв, наги и даже одна апсара… Вот Гоголь, он, например, гандхарв, Молния и Карина — нагини, а Газель, которую вы с пьяных глаз испугали и обидели, — апсара. Хотите убедиться?

— Хочу, — Северин Олегович пьяно кивнул.

— Гоголь, — попросил Курвиц, — выключи свет на минуту. Девушки, вы слышали… Переодеваемся для нашего друга. Абзац, Хорохор, Гримасник, вы тоже…

Северин Олегович ехидно хмыкнул.

— Вы как стриптизеры, ей-богу!

— Ну в чем-то вы правы… Хотя стриптизерам до нас далеко. Уверен, что реакция у Вас будет бурная, но не в сексуальном смысле, конечно. Держитесь за стул, Северин Олегович…

Свет в комнате погас. И через минуту зажегся…

Совет Курвица держаться за стул был весьма уместен.

— Твою дивизию!!! — шепотом закричал поэт-ветеран и едва удержался на стуле…

В гостиной комнате находилось восемь существ невероятного облика и стати. Невероятность эта зашкалила планку психологической стойкости даже искушенного в фантастических снах Гольцова, который не далее как еще вчера вечером сочинил нетрезвую душеспасительную радиограмму своему биоэнергетическому двойнику — одинокому Воину Северину Круарху…

Половину гостиной занимали чешуйчатые кольца даже не змеиных тел, а морскозмеиных, судя по диаметру и сложной переливчатости. Еще половину — пестрые крылья. И отовсюду глядели иронично-вопрошающие глаза и сияли довольные улыбки.

Змеиные кольца принадлежали Карине и Молнии и служили им вместо ног; верхние части девушек оказались вознесены наговскими конечностями под потолок. Крылья в своем великолепном размахе сходились на Гоголе; помимо оных, у него вдруг выросли и даже заплелись в косу весьма длинные волосы.

Рокерский наряд он сменил на нечто ярко-этническое. Газель оказалась одета в облегающее ртутное платье, ее роскошная платиновая прическа невесомым веером парила в воздухе, словно на локоны апсары не действовало земное тяготение. Кожа ее была украшена серебристо-голубыми капиллярными узорами — причудливыми завитками вроде фракталов.

А Курвиц, Хорохор, Абзац и Гримасник задорно перецеживали козлиными копытцами, коими заканчивались козлиные же ноги, справедливости ради надо отметить, модельно длинные и стройные, покрытые на редкость ухоженной шерстью. Абзац даже щеголял меткими косичками на ляжках с вплетенными бусинами. Одеждой сатирам служили в чем-то узнаваемые кожаные жилетки, а также набедренные повязки.

— Как Вам демонстрация? — поинтересовался Курвиц. — Может, нам вернуться в человеческие тела?

Северин Олегович сглотнул и наконец произнес:

— А вас, Глеб, я попрошу остаться.

Курвиц пожал плечами, телекинетически выключил свет — и вот вся компания, кроме своего предводителя, приняла знакомый Гольцову облик.

— Что вы от меня хотите? Зачем вы меня привезли сюда? — спросил почти протрезвевший поэт.

— Видите ли, Северин Олегович, вы нам очень подходите… — объяснил Курвиц.

— Интересное заявление, блин!.. По каким же параметрам я вам подхожу, по козлячьим, что ли?

— Ну, хотите, пусть будет так: по отвязности, хулиганству, совестливости, праведной злости и добродушию. Видите ли, мы хотим вступить с вашим русским народом в контакт. Все остальные народы нам не подходят. Они будут засеяны…

— Засеяны? Как поле, что ли?

— Как поле, Северин Олегович. Но всходы, мы думаем, появятся лет через сто. Решайте.

— Что мне нужно решать?

— Решайте за свой народ. Вступаете ли вы с нами в контакт.

— Водки нальете? — Гольцов покосился на пустой стаканчик.

— Да сколько угодно, Северин Олегович! Притом отборного качества. Бессмертной водки хотите? — Козлоногий Курвиц подошел к пресловутой форточке, щелкнул костяшками узловатых пальцев — пустое пространство в псевдобагетной рамке вспыхнуло, как голубой мерцающий экран. Курвиц запустил руку в этот экран, как запускают руку в аквариум с рыбками. Рука с той стороны экрана вдруг вытянулась в бесконечность. Еще секунда, и вот уже Курвиц держит некий артефакт: квадратную бутыль, всю заросшую странными водорослями и ракушками. — Она самая! Из затонувшей коллекции нашего Живого Бога. Можно наливать не открывая. Тут специальный древний клапан…

Северин Олегович опустошил появившийся перед ним стаканчик древнейшей водки и промокнул губы рукавом рубашки.

— Мой народ, говорите… Мой народ, козлы, обкрадывали уже так много раз, что и памяти нет, а он все держится… Мой народ… Больше всех его, да будет вам известно, обокрали избранные…

— Избранные? Кто такие избранные? Вы скажите, мы, сатиры, точней, наш Живой Бог Пан все исправит.

— Исправит, говорите?.. — Гольцов тянул паузу, хотя, вот странное дело, язык у него перестал заплетаться. Напрочь перестал. — Были в нашей истории и такие исправители! Петры разные, первые и вторые, потом революционеры, Ленин, Сталин, Горбачев… Всех не перечесть… Пиастры недоделанные. И все они под избранными ходили.

А ваш Живой Бог, он, что, такой всемогущий?

— Ну, видите ли, у нашего Живого Бога несколько десятков планет в галактике. Они, как бы вам сказать, — сателлиты… поборники, сторонники…

— Союзники, иначе… Братва.

— Да, братва, — Курвиц опять же снисходительно кивнул. — Но наш главный мир на них не похож. Мы сатиры, а наши женщины — нимфы. Все они живут в океанах. Мы можем размножаться только с нимфами. Они вынашивают нам детей, а потом отдают их нам на воспитание. Мы очень древние воспитали, Северин Олегович.