Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули

Из всех новаций, предпринятых османами, ни одна не имела столь важного значения, как создание регулярной армии. Полные энтузиазма отряды воинов-«гази» были слишком недисциплинированны и не могли удовлетворить растущие день ото дня амбиции османских султанов. Осада хорошо укрепленных городов требовала терпения. Для нее требовалось владение определенными методами боевых действий, а также целым рядом специальных ремесел. К концу XIV века султан Мурад I сформировал новые вооруженные силы из невольников, захваченных в странах Балканского полуострова. Наборы в армию проводились с регулярной частотой. Юношей-христиан обращали в ислам и обучали турецкому языку. Отторгнутые от своих семей новые «рекруты» подчинялись исключительно султану. Из них состояла его личная гвардия: «рабы Врат». Они подразделялись на пехоту — «Йени Чери», или янычар, — и кавалерию и вместе представляли собой первую профессиональную оплачиваемую армию в Европе со времен Римской империи. Ей суждено было сыграть ключевую роль в развитии государства османов. Обычай, о котором идет речь, уходил корнями в историю Османской империи: сами турки поступали на военную службу в качестве военных рабов, сражаясь на рубежах мусульманского мира, — их ноу-хау, обеспечивавшее им успех. Однако христиане, наблюдавшие происходящее со стороны, ужасались: им было присуще совершенное иное представление о рабстве, и потому зрелище того, как захваченных в плен детей-христиан заставляют бороться с христианами же, воспринималось ими как жестокое и бесчеловечное. Подобные впечатления сыграли большую роль в формировании мифа о турках-дикарях.

Термин «турок» распространился на Западе достаточно рано. В значительной мере его следует считать европейским конструктом, причем само название противопоставлялось идентичности западного человека и вряд ли использовалось османами: они находили его уничижительным. Последние, в свою очередь, избирали наименования, никогда не имевшие связи ни с национальной, ни территориальной принадлежностью и отражавшие как их кочевое прошлое, когда территориальные ограничения для них отсутствовали, так и многонациональный состав. Идентичность носила в первую очередь религиозный характер: османские султаны имели обыкновение именовать себя (все более и более цветисто) «владыками ислама», свою империю — «прибежищем веры» или «защищенными землями», а свой народ — «мусульманами» или «османами». Облик Османской империи представлял собой уникальное единство самых разных элементов и народов: тюркского племенного строя, ислама суннитского полка, персидских придворных обычаев, византийского административного устройства, налоговой системы и церемониала — и напыщенного придворного языка, в котором тюркская структура соединялась с арабским и персидским словарем. И вместе с тем османы обладали собственной идентичностью.

Двуглавый орел дома Палеологов.

Можно сказать, взлет Османского государства имел своим отражением и соответствием постепенное ослабление Византии, от которой отвернулась удача. Факторы, послужившие причиной тому, что период после 1300 года стал в Европе «гибельным столетием», играли свою роль и в империи на востоке. Раздробленность, гражданская война, обнищание населения и уменьшение его количества подточили мощь Константинополя. Произошло несколько символичных событий: в 1284 году император Андроник II принял самоубийственное решение уничтожить флот империи. Безработные моряки перешли на сторону османов и помогли им построить собственный флот.

Около 1325 года императорский дом Палеологов принял в качестве своей эмблемы двуглавого орла. Он не символизировал могущество империи, обращенной и к западу, и к востоку (как иногда предполагалось), но скорее обозначал разделение власти меж двумя находящимися в ссоре императорами — представителями одной и той же фамилии. Символ оказался пророческим. С 1341 по 1371 год на страну обрушилась череда бедствий: гражданские войны, одновременное вторжение войск османов и могущественного Сербского государства, религиозные противоречия и чума. Константинополь стал первой столицей Европы, которой суждено было изведать ужас «черной смерти»: крысы, суетившиеся на сходнях в черноморском порту Каффа, проникли на византийский корабль в 1347 году. Чудовищно сократившееся население составляло чуть более ста тысяч человек. Серия землетрясений опустошила Константинополь — собор Святой Софии был разрушен в 1346 году, — и Город «из чистого золота» постепенно ветшал и приходил в упадок, а жителей охватывал религиозный пессимизм. Путешественники, посещавшие Город, отмечали, насколько унылым стал его вид. Ибн Баттута увидел не Город, а тринадцать деревень, отделенных друг от друга полями. Когда туда приехал испанец Перо Тафур, он нашел императорский дворец «в таком состоянии, что вид и его, и Города мог дать явное представление о напастях, которые претерпел народ и которые он продолжает терпеть… жители Города выглядят не должным образом одетыми, но печальными и бедными, что свидетельствует об их тяжелой участи». (Затем автор добавляет в духе, так сказать, истинного христианского милосердия: «которая, однако, еще не так тяжела, как они того заслуживают, ибо они люди порочные, погрязшие во грехе».) Город словно бы сжался внутри своих стен — так старому человеку делаются велики одежды, которые он носил в юности, — и императоры жили нищими в своем дворце. На коронации императора Иоанна VI Кантакузина в 1347 году наблюдатели обратили внимание на то, что драгоценные «камни», украшавшие корону, были стеклянными, а посуда на праздничном пиру — глиняной и оловянной. Золотые блюда давно продали, дабы получить деньги для ведения гражданской войны; драгоценные камни отдали под залог венецианцам — они попали в сокровищницу Святого Марка.

Во время всей этой неразберихи османы продолжали бесконтрольно продвигаться в Европу. В 1362 году они практически окружили Константинополь с тыла, захватив город Адрианополь (на турецком языке Эдирне), расположенный в ста сорока милях к западу, и перенесли столицу своей империи в Европу. Когда они в 1371 году нанесли поражение сербам, император Иоанн оказался изолирован от поддержки христиан. У него не осталось выбора, кроме как стать вассалом султана, обязанным предоставлять ему войска, если тот потребует, и спрашивать его разрешения при назначении на имперские посты. Продвижение осман казалось неудержимым: к концу XIV пека их земли простирались от Дуная до Евфрата. «Нашествие турок, или язычников, подобно морю, — писал серб Михаил Янычар, — которое никогда не бывает спокойным, но постоянно катит свои волны… змея опасна до тех пор, пока вы не размозжите ей голову». Папа издал буллу, объявив крестовый поход против османов в 1366 году, и впустую угрожал отлучением торговым государствам Италии и Адриатики за то, что они снабжали их оружием. В следующие тридцать лет состоялось три крестовых похода. Их возглавили венгры, чье государство подвергалось наибольшей угрозе из европейских стран. То была лебединая песня объединенных сил христианства. Все три похода завершились сокрушительным поражением, и причины его нетрудно найти. В раздробленной Европе царила нищета, ее разорили внутренние междоусобицы и ослабила «черная смерть». Армии были не слишком мобильны; в них царил раздор, дисциплина и тактика хромали. Напротив, войско османов, подвижное, хорошо организованное, сплачивалось вокруг общего дела. Несколько европейцев, наблюдавших его вблизи, не могли удержаться от невольного чувства восхищения «порядком османов». В 1430-х годах французский путешественник Бертрандон де ла Брокьер отмечал:

Они не знают усталости, с готовностью рано встают и питаются скудно… они не придают значения тому, где им доведется спать, и часто ложатся [прямо] на землю… у них хорошие кони, которые едят мало, а скачут резво и на далекие расстояния… их повиновение старшим беспрекословно… когда сигнал подан, те, кто должен идти впереди, движутся очень тихо, а те, кто следует за ними, идут в столь же полном молчании… при этом десять тысяч турок производят меньше шума, чем сотня человек в христианском войске… Должен признать, в самых _ разных ситуациях я убеждался — турки искренни и честны, и там, где необходимо проявить храбрость, они никогда не испытывают в ней недостатка.

На таком фоне начало XV века для Константинополя выглядело безрадостным. Османы начали проводить осады Города регулярно. Когда император Мануил нарушил вассальную клятву в 1394 году, султан Баязид провел серию нападений на Город. Они прекратились лишь тогда, когда сам Баязид потерпел поражение в битве от тюрка, монгола Тимура — Тамерлана из пьесы Марло[10] — в 1402 году. Впоследствии императоры все отчаяннее искали помощи Запада — Мануил даже приехал в Англию в 1400 году, проводя в то же время в отношении османов политику интриг и оказывая поддержку претендентам на трон. В ответ султан Мурад II в 1442 году подверг Константинополь осаде, однако Город вновь выстоял. У османов не было ни флота, чтобы подойти близко к Городу, ни технологий для молниеносного штурма его мощных стен, и Мануил, в то время уже состарившийся, но остававшийся все еще одним из хитрейших дипломатов на свете, умудрился сотворить буквально из ничего еще одного претендента на османский трон, создав тем самым угрозу гражданской войны. Осаду пришлось снять, однако судьба Константинополя висела на волоске. Казалось, новый мощный удар османов по Городу — только вопрос времени. Страх перед закованными в броню европейцами-крестоносцами — единственное, что их удерживало.