Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

голубые. Прости меня, курнопелечка моя родненькая, зеленоглазая, — рыдая, кричала женщина, упав передо мной на колени. Она обнимала меня, целовала, ощупывала с ног до головы. Я стояла, всхлипывая, всё ещё не понимая, что это моя мама, — Ну, где же моя мама, твоя бабушка? Где вы живёте? Веди меня к ней!

— Бабуня пошла в магазин, за угол, — глотая слёзы, прошептала я.

— А вы хто такая и шо вам тут надо? — подозрительно спросила подошедшая к нам дворничка, Нилкина бабушка.

От её глаз не ускользало ничего, что происходило в нашем дворе.

— Я Лида Тимош, я вернулась с эвакуации. С вокзала пошла домой, где мы жили, на Нарышкинский спуск, а дома нет, одни камни, — сбивчиво объясняла женщина, поднимаясь с колен и прижимая меня к себе. — Сижу на руинах, плачу, не знаю, что делать. А тут из соседнего двора вышла знакомая и рассказала, что видела недавно маму на Привозе, что они спаслись, и назвала этот адрес. Это ж Ветуня, да? Где они живут?

— Тут, тут они живут. Вон их крыльцо, там же открыто всегда. Куда бабушка пошла?

— За хлебом… пока вода греется…

— Ну, так я зараз сбегаю за ней. Боже ж мой, какое счастье, какая радость!

Дворничка, вытирая руки о передник, побежала на улицу.

— Ну, веди же меня домой, Ветунечка, — женщина подталкивала меня к крыльцу. Мы уселись на ступеньках. Она гладила меня по стриженой голове, а я смотрела в её заплаканные глаза и не знала, что говорить, — Не молчи, сонэчко моё, курнопелечка моя родненькая! Как же вы выжили? Ты ждала меня? Ты рада меня видеть? Я ж твоя мама.

— Р-рада, — с гордостью произнесла я подсказанное мне слово. Я с удовольствием продемонстрировала своё последнее достижение, — А я умею ещё ласточку.

Я сползла с крыльца, стала перед женщиной в стойку "смирно", затем растопырила руки в стороны и, стоя на правой ноге, подняла левую высоко назад, стараясь не упасть. Так учил меня Борька, у него в школе были уроки физкультуры и он показывал нам во дворе разные упражнения.

— Умничка ты моя, как же ты выросла! Я же оставила тебя вот такусенькую, — она отмеряла рукой от земли примерно мне до пупка.

— Лидочка! Доченька! Жива-ая, — раздался вопль Бабуни, усиленный эхом подъезда. Она вбежала во двор, споткнулась у колонки, упала на колени. Из рук её выпала буханка хлеба и покатилась по земле. Она пыталась встать, но, наступив на юбку, опять упала. Её седые волосы растрепались по плечам, гребёнка болталась на концах волос, она пыталась её нащупать и одновременно встать на ноги, но не могла. Она всё падала, падала и кричала: — Лидочка, Лидочка! Доця моя!

Женщина бросилась к ней, подняла, разгладила спутанные волосы и стала целовать Бабунины глаза, щёки, губы, руки.

— Ну, всё, всё, мы вместе. Я нашла вас, вы живы, слава богу! Мамочка, ты ж совсем седая!

— Мама! — вдруг громко закричала я и бросилась к ним. Наконец-то я осознала, что это действительно моя мама. Мы долго стояли посреди двора, обнимались, оглядывали друг друга, что-то говорили, пока не пришли в себя. Вокруг нас образовалась толпа. Сбежались соседи, шумно обсуждали нашу встречу и радовались за нас.

— Шо ж мы тут стоим посередь двора? Пошли в хату. Ты ж голодная, усталая, доня моя бедная. Как же ж я тебя ждала! — радостно лепетала Бабуня, подталкивая маму к крыльцу.

— Ой, подожди, рюкзак забыла, там всё моё имущество, — мама подхватила рюкзак, и мы вошли в нашу тёмную квартиру.

Наверно я потеряла сознание. Когда пришла в себя, то уже лежала в кровати, на голове мокрое полотенце, передо мной на коленях стояла моя мама и стряхивала градусник. Мне хотелось пить, но я молчала и смотрела на маму. На мою маму. Я ощущала что-то непознанное, будто долгожданная тайна открывалась мне. А мама смотрела на Бабуню и оправдывалась:

— У неё же тогда были голубые глаза и светлые волосы. А сейчас глаза зелёные и совсем тёмные волосы. Я не смогла её узнать.

— А я тебя узнала, — сказала я каким-то чужим голосом, и отвернулась к стенке.

Помню я лежала на кровати, мама сидела у меня в ногах, гладила мои коленки, а Бабуня рядом на стуле. Её огромная чёрная тень шевелилась на стене позади неё. Бабуня прикрутила фитиль в керосиновой лампе, стоящей на столе. Тень уменьшилась. Сквозь сладкую дрёму я слышала их голоса.

Тогда я многое не понимала из их разговора. Но постепенно, из Бабуниных и маминых воспоминаний у меня в голове сложилась реальная картина той первой ночи с мамой. При наших встречах с Бабуней мы часто втроём ложились в обнимку на мамину кровать, и я просила, чтоб Бабуня рассказывала про меня маленькую. И Бабуня всегда с большим удовольствием, несмотря на тяжёлые воспоминания, начинала рассказывать про катакомбы, про встречу с мамой, про мои галлюцинации, про нашу с ней жизнь после освобождения Одессы. Мама тоже вспоминала свою жизнь в эвакуации; как волновалась за нас, как теряла и снова обретала надежду на встречу с нами.

МАМИН РАССКАЗ

— А Жорж где? Он жив? — спросила Бабуня.

— Жив. Он остался с театром в Ашхабаде, а я упросила директора отпустить меня. Как узнала, что Одессу освободили, не могла сидеть в неизвестности. Каждую ночь мне снились кошмары, что вы погибли.

— Як же ты добиралась, Лидочка? Середняя Азия — это ж так далэко от нас.

— Месяц, ровно месяц я добиралась. Думала, не доберусь. Прыгала с товарняка на товарняк. Ночевала в пустыне под открытым небом. Попадались добрые люди, помогали и тут же куда-то исчезали. Народу — тьма, все хотят домой, вырваться из эвакуации. Куда ни глянь, везде давка, все орут, дерутся, ворьё шныряет. Какой-то парень вроде хотел мне помочь, занять место на товарняке, наверху. Взял мой чемодан и залез наверх. Пока я карабкалась за ним, он спрыгнул с другой стороны товарняка и убежал с чемоданом. А тут поезд тронулся. Ну, я плюнула, не стала догонять. Неизвестно же, когда повезёт с другим товарняком. До Астрахани я добиралась больше