Гридень 2. Поиск пути (СИ) - Старый Денис

Все знали, что Климент Смолятич — это креатура Мстиславовичей — Ростислава и Изяслава. Поддерживают епископа и западнорусские княжества, прежде всего Полоцкое, Витебское, Друцкое. Туровское, опять же, княжество, благоволит Смолятичу. Но как быть с единым правлением? Оно неизменно с элементами деспотизма и притеснения. Тут даже из двух братьев Мстиславовичей одного выбирать, несмотря на то, что на Руси уйма князей.

— Братсво вне всех княжеских распрей! — провозгласил Климент Смолятич.

Что? Согласился-таки епископ с созданием Братство? Климент говорит об Ордене, как о состоявшемся явлении.

— Не выйдет, владыко оставаться вне распрей и усобиц! — я покачал в отрицании головой.

— Да как ты все время перечишь владыке? — взбеленился князь.

— Иван Ростиславович, пусть скажет отрок, — повелел епископ.

— Прости, князь, но должно обсудить Братство с будущим русским митрополитом… — сказал я и улыбнулся.

Это уже второй раз я называю Смолятича митрополитом. И тут не нужно и семи пядей во лбу, чтобы понимать, зачем епископ заручается поддержкой ряда русских епископов, пусть и не русские они, но обрусевшие по большей части.

— Стремление Братства одно — прославление веры христианской, как и единства, и силы Руси. Если нужно на этом пусти скинуть кого, или подыграть кому, так и должно быть, — сказал я.

— Ты, князь Иван Ростиславович, — епископ обратился не ко мне, а к ошарашенному третьему участнику разговора, которые менее остальных успевает высказаться. — Что тут слышишь, али все, что чувствуешь, оставь тут, я и грехи твои отпущу опосля молитвы. За стенами этой горницы все будет, как прежде. Так ведь, отрок-моногомудр?

Я подтвердил. А дальше были снова споры, разговоры, одергивания меня со стороны князя и снова споры. Но, чем дальше и дольше мы говорили, тем больше становилось понятным: Ордену, то есть, Братству, быть! Обсуждались уже такие детали, как одежда и символика.

— Коли все, о чем мы говорим, не выйдет далее сего дома, то ведомо ли вам то, что апостола Андрея не было на Руси? — спросил епископ.

Князь Иван Ростиславович прямо и рот свой рукой закрыл. Для него эти слова были такой крамолой, что жуть берет. Против русского православия, его основ? И это говорил сам епископ! И как в таком возмущении находит место тот факт, что сам князь воздает хвалу Перуну?

— Владимир Мономах потребовал вставить в тексты, о том, что апостол Андрей бывал на русских землях. И вот, что я скажу… — епископ сделал паузу, после которой с ухмылкой сказал. — И правильно сделал. У латинян многое взято за истину, чего не было, нам своя история нужна, что православная вера русская имеет давние корни.

— Братство поможет стать сильнее и вере русской православной. Я не хочу знать о том, что выдумал великий князь Владимир Мономах. Я хочу и верую в то, что господь вложил в уста князя то, что происходило в давние времени, но русичи позабыли об этом. Не умели же тогда люди писать, потому и не сохранилось предание. Но могло так быть, что апостол Андрей Первозванный был, окаймлял паству на Руси, когда и Руси не было? — сказал я.

— Пошли ко мне в соученики! — вдруг сказал епископ, ухмыляясь.

— Прости, владыко, но крестоцелование давал, да и верой и правдой, всей своей душой христианской служить хочу князю Ивану Ростиславовичу, — сказал я и поклонился князю.

Нельзя иначе. В ином случае, кабы Иван Ростиславович не стал видеть во мне и вовсе какого соперника. Князь посмотрел на меня с некой благодарностью.

— Ростислав Мстиславович воевать скоро будет, его не переубедить. Изяслав так же воевать станет. Вам бы схорониться в Турове, да там и землицы взять себе, но те места дреговичей, болотников, много на них зерна не соберешь. Потому и не знаю, где вам остановиться, а место такое нужно, чтобы и я иноков посылал на службу. Кормиться от церкви не дам! Вы сами церковь кормить повинны, — говорил Климент Смолятич.

Он не хотел озвучивать очевидное — нам нужно идти к Юрию Долгорукову. Именно там сейчас идет освоение Ополья — немалой территории с очень богатой землей. Если учитывать то, что сейчас продолжался так называемый «Средневековый климатический оптимум», да с доброй землей… Можно получать очень неплохие урожаи, если грамотно подойти к делу, то земля может так родить, что и самим хватит прокормиться, будущей армии Ордена-Братств, и на продажу зерно отправить.

— Я пошлю письмо и князю Юрию, и епископу Ростово-Суздальскому Ефрему. Он зело старый человек, я знаком с ним, он тот, кто Юрия Владимировича подбивает на власть и так же призывает единству Руси, — Климент посмотрел на меня, после на князя. — Знать вы должны, братья мои во кресте, что иду я супротив своего мнения. Люб мне Ростислав и брат его Изяслав Мстиславовичи, но пока они воевать будут с Ольговичами, хотел бы я для них добро делать. Но дело превыше. Идите к Юрию и у вас будет время усилиться.

— Так ты за эту затею? Ты, владыко, дозволишь? — не поверил князь, выступавший критиком идеи создания Ордена.

— Да! Получится, — я с вами, а нет, так одним сильным сподвижником у князя Юрия станет больше. Ты, Иван Ростиславович, славный муж, узнал я о том, как половцев били вы. Но об одном прошу, пусть крест целовать и не заставлю, — не участвуй в усобице супротив Мстиславовичей, — сказал Климент Смолятич и ожидаемо получил обещание князя.

Я знал, что усобица между Изяславом и Юриям вот-вот должна начаться. И это будет очередная боль для Руси и новая порция ослабления для каждого из участников противостояния между племянником и дядей. Знал, но пока ничего не говорил по этому поводу. Может, все же и нужно взять сторону Юрия, позже прозванного Долгоруким? Читал я, что именно его в будущем называли первым самодержцем на Руси.

После состоялись первые обряды, которые можно было бы считать уже «братскими». Дружина, причем уже и прибыла полусотня Глеба, приняла клятву. Воины, среди которых был и я, целовали крест защищать христианство, под которым неизменно понималось православие. При этом прозвучало «русское христианство». Крамольная на сегодняшний день идея так называть, нет русской патриархии, получается и церковь у нас Константинопольского патриархата. Клялись мы и в том, что всеми силами стремиться станем к единству Руси.

Я понимал, почему и зачем Климент Смолятич поддержал, казалось, абсурдную идею, по крайней мере, не понятную для русского человека. Он стремится занять митрополичий стол, ему любая поддержка не лишняя. И все для этого у епископа есть, нужный князь занял Киев, поддержка у большинства епископов Руси. Нет только разрешения Константинопольского патриарха, которое при предыдущем порядке было необходимо.

В той реальности, о которой я хоть что-то помню, у Смолятича получилось и он был-таки киевским митрополитом, а после прислали кого-то из Константинополя и случился конфликт. Чем дело решилось, я не помню. Да уже и не важно, потому как история идет по чуть иному сценарию.

Мы не ушли из города ни на следующий день, ни даже через неделю. Будущий митрополит отправился в Туров, взяв с собой Спиридона, а дружина князя Ивана Ростиславовича стала пополняться.

Это было удивительно, но после пастырского слова епископа Смоленского гомийцы, словно с ума сошли. Они повалили к Ивану Ростиславовичу с дарами, молодежь стала проситься в дружину. Ну как до того не использовался такой мощный пропагандистский ход, как проповедь и воззвание? Климент сказал и о том, что те, кто поддержит создание Братства спасутся на Суде Божием, и что нужно единство, не допустить нашествий иноверцев. И не важно, что до Гомия не доходят никакие иноверцы, если только не полоняные, да черниговские со смоленскими спорят за город. Но тут сыграло больше про единство. Будет единый правитель, так и Гомий более не познает войны.

Только где-то к середине лета получилось, наконец выйти из Гомия. От князя Юрия пришло письмо-ответ на послание Климента. Ростовский владетель писал, мол, пусть приходят, посмотрим на этих чудаков. И, признаться, уходить на Ростово-Суздальскую землю многие уже не хотели. Не потому, что там плохо, или уже прижились в Гомие, а потому, что весь юг Руси готовился к отражению широкоанонсированному нашествия половцев.