Побег (Фонтан желаний) - Джуд Деверо

— У меня нет юбки! — выдохнула Риган. — На мне только рваная ночная сорочка. Тревис в отчаянии вскинул руки.

— Вы видите только то, что вам хочется видеть, разве не так? Поэтому моя обязанность — защитить вас от самой себя и от ваших наивных мечтаний, а еще от тех людей, которые вас обидят.

— Вы не имеете права! Прошу вас, пожалуйста, отпустите меня!

Как будто не услышав этих слов, Тревис подошел к двери и крикнул вниз, чтобы принесли ужин. Закрыв дверь, он сказал:

— Когда вы поедите, вам станет лучше.

— Я не голодна, — заносчиво ответила она. Тревис взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

— Вы будете есть, даже если мне придется кормить вас насильно. — Утратив прежнюю доброту, его взгляд стал жестким.

В ответ она смогла только кивнуть.

— Так почему вы не хотите надеть одно из этих платьев? — уже веселее спросил он. — Вам сразу станет лучше.

— Вам придется выйти из комнаты, — ответила она слабым голосом, все еще помня его угрозу. До сих пор она нисколько его не боялась.

Вздернув при этих словах одну бровь, Тревис поднял ее с кровати и поставил на пол.

— У вас нет ничего, что бы я еще не видел. А если не хотите, чтобы хозяин застал вас в таком виде, то вам лучше одеться.

Посмотрев на платья, которые бросил ей Тревис, она поняла, что он не купил ей белье. Но она ни за что на свете не стала бы просить его, поэтому надела бархатное платье прямо на голое тело. Едва она застегнула последнюю пуговицу, как в дверь постучал хозяин.

Платье было с высокой талией, а глубокий вырез был задрапирован газом. Увидев свое отражение в зеркале, висевшем напротив кровати, она обрадованно отметила про себя, что это туалет так отличается от тех полудетских платьев, которые она носила до сих пор. Вьющиеся волосы, струившиеся по спине, сияющие глаза, раскрасневшиеся щеки — все эти детали дополняли образ женщины, которой только что обладали и которая получила от этого удовольствие.

Любопытный взгляд хозяина заставил Тревиса чуть ли не вытолкнуть его за дверь.

— Зачем вы это сделали? — в испуге спросила Риган, пытаясь понять, не ревнует ли Тревис.

— Не хочу, чтобы ему в голову приходили грязные мысли, — ответил Тревис, сняв крышку с блюда, где лежал кусок ростбифа. — Завтра мне опять придется оставить вас одну. А если ему взбредет в голову, что вы мне безразличны, он способен прислать кого-то еще. Меньше всего мне хочется перед самым отплытием попасть в драку или еще какую-нибудь другую историю. Ничто не помешает мне вернуться домой. Я и так слишком много времени провел в этой чертовой стране.

Сдавшись, Риган села на предложенный им стул. После первого глотка она почувствовала, как давно не ела. Последний раз — при воспоминании об этом глаза ее погрустнели — она ужинала с дядей и Фаррелом.

— В чем дело? — спросил Тревис, накладывая ей еду на тарелку.

— Ни в чем. Просто я .. — Она вскинула голову. — Мне не нравится быть пленницей, вот и все.

— Не хотите — не говорите. А теперь ужинайте, пока не остыло.

Все время ужина Тревис пытался разговорить ее, но она отмалчивалась, опасаясь, что нечаянно даст ему понять, где живет. Возможности вернуться к прежней жизни у нее не было. После того, что произошло предыдущей ночью, она, вероятно, уже больше не может считаться настоящей леди.

Накрыв ее руку своей рукой, Тревис наклонился к Риган.

— Это позор, что англичанкам внушают, будто акт любви не должен доставлять удовольствия, — с сочувствием сказал он, правильно истолковав ее мысли. — В Америке женщины ближе к природе; они любят своих мужчин и не стесняются показать это.

Она выдавила из себя неискреннюю улыбку.

— Так почему бы вам не вернуться в Америку к тем женщинам?

Тревис расхохотался так, что зазвенели тарелки, а потом поцеловал ее в щеку, — Так вот, малышка, мне тут нужно кое-что написать, а вы пока ложитесь в постель и ждите меня, или…

— Или лучше я уйду.

— Вы слишком наивны, если не сказать сильнее…

«А вы упрямы», — подумала она, глядя, как Тревис сложил тарелки на поднос и выставил его за дверь. Позже, надев ночную сорочку и забравшись в просторную кровать, она смотрела на него, сидящего спиной к ней, и наблюдала, как он запускает руку в свои волосы, как его перо порхает над листом бумаги. Она сгорала от желания узнать, чем он занят, но не хотела спрашивать об этом, не хотела, чтобы их отношения переросли в более близкие.

Вытянувшись на кровати, она стала мечтать о том, как Фаррел придет ей на помощь и победит американца в схватке на шпагах. Дядя Джонатан тоже будет здесь, он станет вымаливать прощение и говорить, что без нее ему совсем одиноко. Представив, как Тревис съежится от страха, она улыбнулась. В своих мечтах она грезила о том, как, высвободившись из объятий Фаррела, подойдет к Тревису, протянет ему руку и простит его, прикажет ему вернуться в Америку и забыть ее — если он сможет.

Когда Тревис скользнул в кровать и лег рядом с ней, она сделала вид, что спит, но он только придвинул ее к себе, пощекотал за ухом, положил руку ей на живот и быстро заснул. Как ни странно, она почувствовала, что и сама может заснуть.

Проснувшись утром, Риган обнаружила, что одна в комнате. Не успела она открыть глаза, как в дверь вошла служанка.

— Прошу прощения, мисс, я-то думала, что вы еще спите. Мистер Тревис распорядился принести вам горячей воды.

Риган решила не унижаться перед служанкой просьбами выпустить ее на волю. Она приказала девушке принести таз и горячей воды. К ее удивлению, купание доставило ей удовольствие. Это было чуть ли не наслаждением — делать все самостоятельно. В прошлом ее и одевала и мыла ей голову служанка, а дядя покупал дешевую детскую одежду.

Вымывшись, она высушила полотенцем волосы, съела обильный завтрак и надела голубое шелковое платье, скрыв глубокий вырез воздушным шарфом, расшитым цветами всех оттенков голубого.

День тянулся долго, и поскольку Риган заняться было нечем, она заскучала. В комнате было довольно прохладно, но камина в ней не было, поэтому она расхаживала из угла в угол и терла себе руки и плечи. Весеннее солнце почти не проникало в комнату, и все же теплее всего было около окна. Она придвинула к нему стул, рассеянно посмотрела в окно и погрузилась в мечты, начав с того, что посадит у себя в саду, а закончив тем, что никогда не простит Тревиса и разрешит Фаррелу пронзить его шпагой насквозь.

Когда солнце стало клониться к закату, она услышала голос, который мог принадлежать только Тревису — глубокий, мелодичный и веселый — и сердце ее учащенно забилось. Естественно, это объяснялось только ее долгим одиночеством, и все же, когда он вошел, она с трудом скрывала радость.