Задача трех тел - Цысинь Лю

Чэн понимающе улыбнулась:

— Ты можешь доверять мне, Вэньцзе. Даю личную гарантию, что этот документ не имеет никакого отношения к твоему делу. Давай, подписывай.

Ее спутник, до сих пор не вмешивавшийся в разговор, строго сказал:

— Е Вэньцзе, представитель Чэн пытается помочь тебе. Ради тебя она проделала огромную работу!

Чэн жестом остановила его.

— Это можно понять. Бедный ребенок! Ты так напугана. Есть товарищи, политическая сознательность которых не на высоте. Некоторые члены Строительного корпуса и кое-кто из народного суда используют слишком грубые методы и ведут себя недостойно. Это никуда не годится! Хорошо, Вэньцзе, почему бы тебе не прочитать документ? Читай, да повнимательнее.

Е взяла бумаги и начала перелистывать их в тусклом свете камерной лампочки. Представитель Чэн не лгала. Документ и правда не имел отношения к ее делу.

Он касался ее отца. В нем излагались его поступки и беседы с разными людьми. Источником информации служила ее младшая сестра, Вэньсюэ. Будучи ярой хунвэйбинкой, она активно «разоблачала» отца, сочиняя бесчисленные доносы с детальным описанием его грехов, что в конечном итоге способствовало его гибели.

Но Е сразу определила, что этот документ написан не ее сестрой. Вэньсюэ была человеком эмоциональным. При чтении ее рапортов создавалось впечатление, будто каждая строка — словно удар хлыста, взрыв петарды. Но этот донос был написан холодной, опытной, аккуратной рукой. Кто с кем говорил, когда, где, что обсуждалось — каждая подробность, каждая дата были точно зафиксированы. На первый взгляд документ был похож на скучный и дотошный канцелярский доклад, однако холодный расчет, скрывавшийся за изложенными сведениями, был совершенно нехарактерен для полудетских сочинений Вэньсюэ.

Е не совсем понимала, о чем в точности говорилось в документе, но подозревала, что дело касается какого-то важного оборонного проекта. Будучи дочерью физика, Е догадывалась, что речь идет о «проекте двух бомб», информация о котором потрясла мир в 1964-ом и 67-ом годах.[10]

Это была обычная практика в те времена: чтобы низвергнуть какое-нибудь высокопоставленное лицо, необходимо было собрать доказательства его несостоятельности во всех делах, которыми заправлял этот человек. Однако тем, кто задумывал подобные политические махинации, подобраться к «проекту двух бомб» было затруднительно. Люди из самых высоких правительственных кругов взяли проект под свою опеку, чтобы защитить его от нападок приверженцев «культурной революции». Пробраться в эти круги недоброжелателям было очень и очень сложно.

Происхождение отца Вэньцзе не позволило ему принять непосредственное участие в «проекте двух бомб». Все, что он сделал для него — это некоторые периферийные теоретические исследования. Зато очернить Е Чжэтая было гораздо проще, чем тех, кто работал внутри проекта. Е не могла судить о том, правда или ложь то, что написано в докладе, но не сомневалась, что каждый иероглиф, даже каждый знак препинания наносил ее отцу сокрушительный политический удар. Кроме тех, кого этот документ касался напрямую, его жертвами могли стать и многие другие.

В конце доклада красовались большие иероглифы — подпись ее сестры, а Е Вэньцзе должна была подписаться в качестве свидетеля. Она заметила, что там уже стояли подписи трех других свидетелей.

— Мне ничего неизвестно об этих разговорах, — тихо сказала Е. Она положила бумаги обратно на постель.

— Как это — тебе неизвестно? Многие из этих разговоров происходили в вашем доме! Твоей сестре известно. Тебе должно быть тоже!

— Я правда ничего не знаю.

— Но ведь эти разговоры действительно происходили! Неужели ты нам не веришь?

— Я не говорю, что их не было. Я говорю, что ничего о них не знаю. Я не могу это подписать.

— Е Вэньцзе! — Спутник Чэн шагнул вперед, но Чэн вновь остановила его. Она подсела ближе к Е и взяла ее холодную руку в свои.

— Вэньцзе, смотри — я выкладываю все карты на стол. Твое дело можно интерпретировать по-разному. В одном случае мы могли бы приуменьшить твое преступление и свести его к проступку, совершенному молодым, неопытным человеком, одураченным реакционной книжонкой. Можно было бы даже обойтись без суда. Тебя обязали бы ходить на уроки политпросвещения и написать пару самокритических эссе, после чего ты вернулась бы обратно в Корпус. В другом случае мы могли бы дать твоему делу широкий ход. Вэньцзе, ты должна понимать, что тебя можно объявить активным контрреволюционером. В таких политических делах, как твое, прокуратура и суд склонны относиться к подсудимым суровее, чем необходимо. Потому что чересчур строгое обращение можно списать на чрезмерное усердие, тогда как слишком мягкое — это уже политический просчет. В любом случае, решение остается за военной комиссией. Разумеется, все это я говорю тебе совершенно неофициально.

Спутник Чэн добавил:

— Представитель Чэн пытается спасти тебя. Трое свидетелей уже подписались. Отказываться бессмысленно. Я настоятельно советую тебе не упрямиться, Е Вэньцзе.

— Да, Вэньцзе, — согласилась Чэн. — Видеть, как образованная молодая женщина сама разрушает себе жизнь — мое сердце этого не перенесет. Я действительно хочу спасти тебя. Пожалуйста, не запирайся. Посмотри на меня. Ты считаешь, я способна причинить тебе вред?

Но Е не стала смотреть на Чэн. Перед ее мысленным взором стоял образ отца, истекающего кровью.

— Представитель Чэн, я ничего не знаю о разговорах, описанных в этом документе. Я не могу его подписать.

Чэн умолкла и уставилась на Е долгим пристальным взглядом. И без того холодный воздух камеры, казалось, начал превращаться в лед. Затем гостья медленно положила бумаги обратно в портфель и встала. Доброе выражение с ее лица не исчезло, оно, по-видимому, приклеилось к нему, как гипсовая маска. Все с тем же мягким и понимающим видом Чэн прошагала в угол камеры, где стояло ведро для умывания, подняла его и спокойными, расчетливыми движениями вылила половину воды на Е, а остальное — на ее одеяло, после чего бросила ведро на пол и вышла из камеры, задержавшись лишь для того, чтобы пробормотать «Ах ты упрямая тварь!»

Начальник исправительного центра ушел последним. Он пронзил Е, с которой капала вода, холодным взглядом, потом с грохотом захлопнул дверь и запер замок.

Суровый ветер Внутренней Монголии сжал мокрую и дрожащую Е в своем кулаке. Она слышала, как стучат ее зубы, но в конце концов замер и этот звук. Холод прохватил Вэньцзе до костей, и ее взор затянуло молочно-белой пеленой. Казалось, будто вся Вселенная — огромный кусок льда, и она, Вэньцзе — единственная искорка жизни в ней. Она была маленькой девочкой на грани смерти от холода, и у нее не было даже пары спичек, одни иллюзии…