Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - Рудольф Штайнер

Недавно мне был послан некий «Лексикон», где перечислены имена авторов[16]. В него включены имена всех писателей, которые являются в какой‑то степени носителями иудаизма, — в смысле реализации иудаизма в мире, над которой трудится иудаизм. И я тоже внесен в этот список, причем на том основании, что я имею, по мнению составителя этого литературного «Лексикона», много общего с Игнатием Лойолой, который основал иезуитство как раз по причине своего иудейства, а кроме того потому, что я появился на свет по случайности рождения в пограничной области между немцами и славянами, хотя я (по крови) происхожу не оттуда, и потому, что это — не знаю, по каким причинам, — должно указывать на мое еврейское происхождение. В этой связи не приходится особенно удивляться, ибо в наше время происходят гораздо более удивительные вещи, не правда ли? Но среди тех, кто назван в этом списке в качестве поощрителя иудаизма, приводится также имя Германа Бара[17], — оно мне попалось, когда я пролистывал книгу, — который является настолько типичным австрияком, что поистине совершенно невозможно приписать ему хотя бы каплю еврейской крови или каким‑либо образом привести в связь с иудейством. И несмотря на это, в этом «литературном Лексиконе» цитируется в качестве источника один известный историк литературы[18] в доказательство того, что Герман Бар непременно должен иметь что‑то еврейское.

Конечно, когда мне однажды было приписано — ведь это не впервой, — что я еврей, я дал сфотографировать свою метрику. Герману Бару следовало проделать то же самое, когда со стороны этого историка литературы ему было приписано еврейское происхождение. Ведь тот собирался раскрыть правду. И он говорит: ну да, но ведь его дедушка мог быть евреем. Но, к сожалению, среди предков Германа Бара нет буквально никого, кто не был бы австрийско–немецкого происхождения; другого просто невозможно доказать. Это, естественно, было бы убийственно для названного историка литературы, но своего мнения он не изменил. А то, почему он этого не сделал, он обосновывает так. Он говорит: даже если бы Герман Бар представил мне метрики своих предков за двенадцать поколений и в них не нашлось бы ни с одной из сторон ни капли еврейской крови, тогда я был бы вынужден поверить в реинкарнацию. Так что вы видите: основания веры в реинкарнацию лежат у этого многочитаемого и известного литературного историка в весьма своеобразной области.

В наши дни подчас трудно вообще принимать всерьез то, что говорят знаменитые люди. Беда только в том, что слишком трудно убедить широкие круги в этих вещах. Ведь люди привыкли верить авторитетам, хотя повсеместно утверждается противоположное! Но им это только кажется. Мы уже вчера имели случай кое‑что сказать относительно мнений, которые люди составляют о себе самих.

Этой современности, которая подчас отклоняется от истины, повинуясь основному инстинкту, будет особенно трудно воспринять те истины, которые относятся к пограничной области, непосредственно прилегающей к физическому плану. Ибо последняя требует апелляции к здоровому, неиспорченному душевному складу тех, кто о ней слышит. И как раз возвещению таких истин, которые, тем не менее, должны быть возвещены, строятся наибольшие из мыслимых препятствий. Но не просто созерцание этих истин, а уже только ознакомление с ними имеет значение для всего душевного склада человека.

То, что из внешних познаний относительно физического плана воспринимается человеком, уже оказывает определенное воздействие, скажем так, на его голову. Но те истины, что уходят вглубь, даже если глубиной является указанный уровень пограничной области, — такие истины затрагивают всего человека, не просто голову, а всего человека. Но при возвещении таких истин надо рассчитывать на здоровый, неповрежденный склад души.

Конечно, во многих сферах жизни неповрежденный, здоровый душевный склад в наше время вещь довольно редкая. Более того, нездоровый, поврежденный склад души в наше время отнюдь не редкость. Так что при восприятии истины огромную роль играет инстинктивная жизнь, влечения, весь душевный строй, весь склад души того, кто хотел бы воспринять эти истины. Люди с извращенными инстинктами, лишенные воли, не контролирующие жизненную ситуацию, быстро захотят — как раз, когда речь идет об истинах, касающихся этой пограничной области, — наполнить эти истины низменным содержанием. Это может очень легко произойти. Когда люди не имеют здорового интереса к объективным мировым процессам, когда прежде всего интересуются тем, что связано с ними самими, то душевный строй подчас принимает столь извращенные формы, что как раз оккультные истины и, в частности, относящееся к этой пограничной области, не встречают соответствующего инстинктивного отклика.

Что касается истин физического плана — всего того, что происходит на нем, и который так сильно преобразован современными людьми, — обо всем этом, можно сказать, сама природа позаботилась, чтобы люди не смогли сильно его извратить. Люди еще настолько находятся под гнетом природы, что не могут дать волю своим инстинктам, а должны подчиняться природной необходимости. Но когда переходят от физического плана к этой пограничной области, то сдерживающее начало природы больше не действует; тогда человек должен подлежать другому руководству, подчиниться внутренней защите душевной жизни. Но это осуществимо только тогда, когда отрываются от физического плана с неиспорченным душевным строем; иначе человек становится разнузданным в этой пограничной области. Человека больше не сдерживает внешняя природа, не сдерживают нажитые социальные навыки, он становится разнузданным. Человек сразу чувствует себя свободным и не может распорядиться этой свободой. В физическом мире, к примеру, многое препятствует лжи. Если кто‑то в шесть часов вечера вздумает утверждать, что сейчас восход солнца, то сама природа очень быстро внесет свои коррективы. И так обстоит дело со множеством вещей, относящихся к внешнему физическому миру. Но когда кто‑то несет всякий вздор относительно высших миров (хотя бы это касалось только этой пограничной области), то внешний мир не сразу сможет внести коррективу. Вот причина того, почему люди, которые сдерживаются только ярмом, накладываемым на них физическим планом, могут стать разнузданными.

В этом состоит одна из величайших трудностей, с которыми сталкиваются сообщения, касающиеся истин духовного мира. А опорой этого должно быть сознание того, что эти сообщения попросту необходимы. Не надо забывать, что истины о духовном мире не могут быть восприняты тем же самым душевным строем, что и истины, касающиеся внешнего физического мира. Истины о духовном мире мы можем только тогда воспринять душой, когда наши эфирное и астральное тела как бы несколько высвобождены; иначе человек услышит только слова. Надо уже иметь такое душевное состояние (ведь для феноменологии субъективной душевной жизни это всего лишь душевное состояние), уже надо как бы высвободить эфирное и астральное тела, если нужно правильно понять относящееся к духовному миру. Это высвобождение должно быть только средством понимания именно истин духовного мира. Оно не должно использоваться в эгоистических целях. Если оно используется в эгоистических целях, то может быть худо.

Подумайте только (я приведу крайний случай): кто‑нибудь слушает духовнонаучную лекцию, но не за тем, чтобы получить прозрение в духовные миры (что было бы правильно), но слушает потому, что считает ее содержание особенно мистическим. Итак, он станет слушать, будучи как бы пропитанным содержанием говорящегося, так как его эфирное и астральное тела несколько высвобождаются. Можно ведь ощутить, как именно во время духовнонаучных лекций (а подчас и во время псевдодуховнонаучных лекций) люди хотят слушать в полудремотном экстазе, не очень руководствуясь самим содержанием, а больше приятным чувством, вызываемым выделением эфирного и астрального тел, и погружаясь в приятную теплоту. Для каких‑то других жизненных ситуаций такое «погружение в приятную теплоту» может быть весьма благотворным, но для откровений духовных миров это неконструктивно.

Это должно быть правильно понято. Тот, кто с должным пониманием воспринимает духовнонаучные истины, то есть конкретно прослеживает характер понятий, ведущих к постижению духовного мира, возвышает свою человеческую природу и переживает вещи, которые вообще должны быть постигнуты в наше время ради блага и прогресса человечества. Кто воспринимает эти вещи правильно, тот также ощутит, что его инстинкты, его пристрастия облагораживаются и возвышаются, что одним только вниманием к духовнонаучным истинам он уже развивается в сторону добра. А кто не хочет воспринимать духовнонаучные истины в этом смысле, кто, может быть, воспринимает их из какого‑то чисто личного интереса (ибо, допустим, он хотел бы принадлежать к какому‑нибудь обществу и не нашел другого более подходящего, чем антропософское), кто вообще прежде всего приносит в общество личные интересы, тот может обнаружить, что духовнонаучные истины воздействуют поначалу на низшие, возможно, на самые низменные инстинкты. Поэтому ничего удивительного, что люди, которые не столько отдаются предмету, сколько присваивают его себе, чувствуют как раз воздействие на свои низменные инстинкты. Но в наше время этого невозможно избежать по причине того, что это вещи публичные и невозможно ставить ограничения. Правильный подход — когда, опираясь на здравый смысл, человек придет к взвешенному решению о своем участии в такого рода движении. А кто вступает или уходит из общества только на основании личных интересов, этим только обнаруживает, что никогда и не имел желания принадлежать к этому обществу. И вообще, сдается мне, персональную заинтересованность не так уж трудно отличить от объективных познавательных интересов.