Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - Рудольф Штайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не только с этой стороны нам встречаются такие воззрения и мнения. Возьмите, например, педагогов. Само собой, в наше время любой пропагандист или писатель убежден в том, что он должен основать такую систему воспитания или выдвинуть такие принципы воспитания, которые превзойдут все, что только можно помыслить, причем они будут лучшими в абсолютном смысле, то есть ничего лучшего невозможно придумать.
Перед нами такое устремление, отклонять которое выглядит настоящим ретроградством. Ибо в наше время положение вещей таково, что вряд ли кто‑то мог бы сказать что‑то другое, чем: если кому‑то не нравится, чтобы мир был устроен на самом лучшем фундаменте, значит это совсем дурной человек. И можно понять такой образ мысли. Но что если вовсе не дурные наклонности препятствуют такому пониманию, а ясное, честное восприятие действительности, которое говорит нам: верить, что на физическом плане может быть достигнута такая степень совершенства, значит попросту предаваться иллюзиям. Если бы существовал такой закон, что на физическом плане никогда не будет достигнуто совершенство, наподобие закона, что три угла треугольника составляют 180 градусов, то эту истину надо встречать мужественно и отважно.
Такие иллюзии — результат исключительно материалистических предпосылок. Когда в наши дни многие говорят, что верят в духовный мир, то это только слова; у большинства это остается пустым звуком, сотрясением воздуха. Ведь в ощущениях, в чувствах, в подсознательных импульсах человека таится нечто иное — стремление к материалистическому мышлению. И это стремление, ведет к тому — даже если утверждают, что верят во что‑то другое, — что верят только в происходящее на физическом плане. И тот, кто верит только физическому плану, кто не верит, что в его окружении нет ничего кроме физического, тот ведь не может поступить иначе, как признать в качестве единственно возможного идеала происходящее в физическом мире, то есть что рай может быть построен на земле; иначе весь мир превращается вообще в бессмыслицу. Для материалиста не существует никакой другой возможности, если он не хочет признать весь мир бессмыслицей, как предаться той иллюзии, что хотя происходящее сейчас на физическом плане поистине далеко от совершенства, но может быть достигнуто такое состояние, когда этому несовершенству наступит конец и его место заступит совершенство.
Все, что пропагандируется в этой области в наше время — будь то общие интересы, за которые на словах борются всевозможные политические, социальные и прочие агитаторы, будь то отдельные частности, скажем, из области педагогики или других областей, — все покоится на иллюзиях. А иллюзии, в свою очередь, покоятся на том, что утрачено прозрение в то, как физический план соотносится с другими мировыми сферами, утрачена возможность составить себе представление о том, почему Христос Иисус сказал эти слова: «Царство Мое не от мира сего», почему Христос Иисус не пожелал здесь, на физическом плане, осуществить царство совершенства. Нигде в Евангелиях не найдешь указания, что Христос это царство внешнего физического мира хотел преобразить в царство совершенства. Ясно, что такой иллюзии Христос никогда не предавался. Но Он восполнил это отречение от рая на физическом плане тем, что хотел дать людям нечто не от этого мира: пронизать душу импульсами, которые продолжали бы жить в мире, но происходили бы не от этого мира, то есть не от физического плана.
Эти иллюзии охватывают сегодня самые широкие круги человечества. Но это влечет за собой нездоровые социальные отношения. Ибо ясно, что эти иллюзии могут быть восприняты людьми: они ведь наделены свободной волей. Но в более материальных областях подобные иллюзии сразу обнаружат себя как иллюзии. И те лазейки, которые в теоретическом плане эти иллюзии находят, сразу же обнаруживают свою иллюзорную природу. Но в широком разрезе социального и политического общежития эта иллюзорная природа обнаруживается не сразу.
Я вам часто рассказывал: когда я был молодым школяром, годов этак 22–23, ко мне прибежал однокашник с пылающим лицом, страшно возбужденный, и сказал, что сделал важное, эпохальное открытие. Ну, говорю я, это прекрасно, а что с ним делать? Как, говорит он, мне надо немедленно мчаться к Ратингеру (так звали профессора машиностроения в Высшей школе) и рассказать ему! Сказано — сделано, он помчался к Ратингеру, но тот был занят и попросил прийти позднее. Тогда я сказал: может быть, ты мне пока что расскажешь (у нас было немного времени), что такое ты изобрел? Это оказалось весьма остроумной штукой. Он изобрел такой паровой двигатель, в который надо было только вначале положить немного топлива, чтобы разогреть машину; а после не надо было больше добавлять угля, так как потом машина двигалась своим ходом. Надо было сделать только единственный толчок. Естественно, это было бы чем‑то эпохальным. Вы, наверное, удивлены, почему до сих пор это никому не известно! Я выслушал все его объяснения и тогда сказал ему: знаешь, все это очень остроумно; но если взять вещь в целом, то это не что иное, как если бы ты захотел привести в движение железнодорожный вагон, забравшись в него и толкая его изнутри. Если кто‑то толкает вагон снаружи, то, естественно, он может его сдвинуть; но если он находится внутри, то при всей затрате энергии он не сдвинет вагон ни на миллиметр. Но ведь все сводилось к этому.
Нечто может быть построено необыкновенно логично, необыкновенно остроумно, с применением всевозможных технических принципов, и, тем не менее, быть бессмыслицей, пустой выдумкой. И дело не в остроумии, не в логике, а в том, чтобы думать сообразно действительности. После этого разговора он уже не пошел к Ратингеру.
Конечно, в области материального, в сфере механики, такие вещи сразу обнаруживаются. Но в области социальной, в политической сфере, вообще в той сфере, которую можно назвать способом осчастливить мир во всех смыслах, это обнаруживается не сразу. Можно и другими подобными вещами застить людям глаза — они поверят. Но ведь самый принцип состоит в том, что человек‑то находится внутри вагона и прикладывает энергию изнутри. Однажды наступит время, когда современный порядок вещей будут называть по одной его характерной черте, которая типична для внутренне совершенно иллюзорного, оторванного от реальности мышления. И очень может быть, что в будущем станут говорить о вильсонизме начала XX века, ибо этот вильсонизм в политической сфере — то же самое, что попытки сдвинуть вагон изнутри.
Все понятия, которые относятся к арсеналу вильсонизма и которые производят в наше время такое сильное впечатление, — это насквозь нереальные понятия, независимо от того, что они по совершенно другим причинам все еще имеют огромное влияние на современников. Они именно потому и оказывают неслыханное влияние, что их невозможно провести в жизнь. Стоит провести их в жизнь, как сразу станет ясной их никчемность. Но зато можно воображать, что нечто подобное осуществимо. Если бы можно было провести в жизнь именно вильсонизм, то по всему миру распространилась бы страшная обывательщина. Ибо Вудро Вильсона[15] можно по праву назвать Спасителем всего обывательского. И хотя как раз обывателям пришлось бы несладко в мире вильсонизма, да его и невозможно воплотить, но обыватели, по меньшей мере, представляют себе: если бы вильсонизм покорил мир, то воплотились бы наши идеалы.
В будущем станут рассказывать: в начале XX столетия возникло поразительное устремление: как сделать мир идеальным отображением обывательщины? И станут анализировать вильсонианство, дабы иллюзии этой обывательщины представить как основную особенность начала XX столетия.
Итак, вы видите, имеются не только мелкие, но и значительные примеры иллюзорного мышления современности. И в наше время не только какие‑то богом забытые секты, но и весьма распространенные сообщества фанатиков предаются такому оторванному от реальности, иллюзорному мышлению.
Но в наше время миру должны быть возвещены важные, решающие, подлинные истины. И они будут по названным причинам мало созвучны общепринятым мнениям, исходящим из имеющихся доселе предпосылок. Для понимания этих истин должны быть созданы другие предпосылки. Истины, которые должны прийти, имеют для нынешних широких кругов нечто отталкивающее: они неудобны, поистине неудобны. А те истины, которые нравятся людям сегодня, удобны, они соответствуют уже наличествующим задаткам.
Некоторые из этих неудобных истин мы должны будем изучить в ходе этих лекций. И те истины, в которых нуждается мир и которые должны быть возвещены, исходя из определенного высшего чувства ответственности, прежде всего не должны ограничиваться только физическим планом, ибо они предназначены искоренить иллюзии, которые строятся относительно физического плана, и на их место выдвинуть реальное. Ведь наибольшее число легковеров и фантазеров встречается сегодня среди тех, кого менее всего принимают за фантазеров. Здесь можно сделать прямо‑таки поразительные открытия.
