Хрен с бугра - Александр Щелоков

— Не можно, значит, не будем, — голос Бэ звучал примирительно. — Это же просто вариант. Как вы предложили — в плане бреда.

— Бредить тоже надо в рамках коммунистической морали и здравого смысла, — успокаиваясь, сказал Главный. — Слово не воробей, вылетит — не оправдаешься. Вот накажу вас для примера. Вы мне предлагайте отработанные тексты, а не на тебе боже, чего не вырубить топором.

— У меня еще есть, — сказал Стас Бурляев и опять втянул голову в плечи. Главного он искренне побаивался.

— Излагайте.

— При кукурузном зерне быстрее сало растет на свинье.

Главный выпятил губу, потом облизал ее, будто пробуя слова и вложенное в них сало на вкус. Задумался.

— Стиш деловой, — сказал я, стараясь поддержать Стаса.

— Запишите, Евгений Михайлович, — согласился Главный. — У кого есть еще?

— Вот, Константин Игнатьевич, — продвинулся вперед Федя Куличок, редакционный художник. — Пока товарищи излагали, я набросал эскиз плакатика. Под лозунг «Где кукурузу растят, там большой прирост поросят».

Главный взял лист ватмана и стал разглядывать рисунок. Он почти принюхивался к нему, поскольку ноздри его возбужденно расширились и зашевелились. Наглядевшись, он бросил лист на стол и ткнул в него пальцем.

— Это К Т О?

— Как кто? — удивился Куличок. — Поросенок!

— Так почему же ты ему такую морду нарисовал? На чей портрет намекаешь?

Я заглянул в блокнот, в котором Куличок делал наброски, и заметил, что веселый поросенок круглой сытой мордой и бездумным выражением глаз явно смахивал на одного из партийных вождей, соратников Никифора Сергеевича Хрящева Подбугорного, чей портрет среди других украшал стену нашего зала заседаний. Но высказываться не стал: травить Главного, который уже и без того завелся, было опасно.

— Тоже мне, Турхерейдал! — Зернов, не встретив сопротивления, медленно остывал. — Переделай облик морды на поросячье рыло! И быстро! Тут, при мне. Чтоб свинья была свиньей. И не смотри на стены, где портреты. Лучше даже в свинарник сходи!

Куличок дрожащей рукой потянул рисунок к себе и зашуршал резинкой.

Главный, больше не обращая на него внимания, сказал Стрельчуку:

— Гарнир на первый ударный номер набирается. Теперь подумаем о мясе.

— О кукурузе, — поправил я.

— Мясо и кукуруза у нас в дефиците, — доложил Стрельчук. — Если что и есть, то самая малость.

— Что именно? — спросил Главный.

— Статья «И бросили силы на ветер».

— Не помню такой. О чем?

— Колхоз «Авангард» в кукурузном арьергарде. Посеяли по полному плану, а выросло — ничего. Как теперь быть с кормами на зиму, знают только бог и три милиционера.

— Почему именно три, а, допустим, не два? — спросил Главный и, не ожидая ответа, подытожил: — Негатива нам не надо. Не хватало на себя самих анонимки писать. Позарез требуется положительный опыт.

Стрельчук потер переносицу и сдвинул брови:

— Есть очерк. Ребята с Кубани прислали.

— Большой?

— Строк на триста, — Стрельчук тяжко вздохнул. Он понимал, что пробоину в редакционном портфеле пластырем такого размера не залепишь. Но где взять материал, полный кукурузного оптимизма, коли в нашем краю даже репа не всегда вырастает?

— Где у нас аграрники? — спросил Главный сурово, хотя заведующий сельскохозяйственным отделом Тимофей Николаевич Коннов сидел прямо перед ним. — Вам и карты в руки. Завтра сдать материалы на читку. Чтобы соответствовали шапке… Как там у вас? — Главный повернулся к Бурляеву и пощелкал пальцами. — Початки вдоль Камчатки?

— Кукурузные початки растут от Крыма до Камчатки, — продекламировал Бурляев и гордо распрямил плечи. Он был сегодня на виду, и это стоило использовать.

— Вот именно, — утвердил Главный. — От Крыма. А мы — посередине. Значит, появление очерка оправдаем. Снимки есть? Надо зрительно воздействовать на эмоции читателя. Выстраивать визуальный ряд, как теперь принято определять.

— У нас в области, — заметил Коннов с горечью, — кукуруза и без снимков на эмоции воздействует. Раз увидишь — неделю плачешь.

— Вы всегда плететесь в хвосте отсталых настроений, — Главный говорил по-отечески строго, но очень спокойно. — Мало эмоций в жизни? Даже убийство в нашем городе было. Но мы об этом не писали. Так и здесь. Дадим снимки впечатлительные. Крестьянин увидит и поймет — можно растить у нас кукурузу. Можно, раз сказано! Важно постараться.

— Не поймет, — возразил Коннов. — Читатель не дурак. Давно говорят, что в Москве кур доят. А кто в это верит?

— Дойных кур от вас пока никто не требует, — отрезал Главный. — Вот и занимайтесь кукурузой. Так, снимки у нас есть?

— Есть, — поспешно доложил Лапшичкин. — Посмотрите. Делал два дня назад.

Он пошуровал в толстой папке, которую, находясь в редакции, всегда носил под мышкой, и пустил снимок тринадцать на восемнадцать по рукам в сторону Главного. Я мельком взглянул, как привыкаешь смотреть на все, что проходит за день через твои руки, и сразу схватил сюжет. Кукуруза стояла на снимке высокая, в рост. Два человека — женщина и мужчина — терялись в зарослях, высоких как бамбук в джунглях.

— Взаимная выручка? — спросил Главный с сильным подозрением. — Тоже с Кубани прислали?

— Что вы, Константин Игнатьевич! — возмущение Лапшичкина было искренним и горячим. — Это колхоз «Труженик», Шелапутинский район.

Главный закусил губу и уничтожающим взглядом окинул нас всех. Я видел, как ярость, родившись в недрах души, начала наполнять его, поднимаясь всё выше и выше, пока не выплеснулась наружу потоком уничтожающих слов:

— Шармачи! Фальсификаторы! Да у нас в области такой кукурузы быть не может! Вы меня за дурака пытаетесь держать?! Или ради хорошего кадра в посадке ты поставил людей на колени? Наших тружеников?! Я за такие штучки, Лапшичкин…

— Что вы! — охнул Фотик испуганно. Гнева Главного он как и многие побаивался. — Что вы, Константин Игнатьевич! Я на такое в принципе не способен! Наш советский человек ни перед кем не должен вставать на колени. Даже перед кукурузой! Я бы на такое никогда не пошел!

— Почему же заросли выше голов? Как такое могло случиться? Где ты нашел такие посевы?

— Там яма была. Ямка, — пояснил Лапшичкин смиренно. — Небольшая, но очень удобная для композиции. И вот…

— Точно ямка была или специально копал? — Главный постепенно отходил, и поток его гнева стал утихать. — Смотри, если обманул! И учти, я не дурак, и хорошо вижу, когда снимок сделан с применением технических средств. Раз и навсегда — никаких инсценировок! Впрочем, если там действительно яма — снимок примем. А вы, товарищ Поляков, полиричнее текстовку. С заходом. И без обормотов.

Главный долго помнил и любил напоминать всё, что хоть раз вызвало его неудовольствие.

— Будет! — ответил Бэ, загораясь вдохновением. — Сделаем в идейном стиле.

— Лучше! Лучше сделайте, товарищ Бэ Поляков. На нас смотрит эпоха во всем ее величии. А теперь все к станкам! Время подгоняет нас!

Загрохотали стулья, зашаркали ноги. К «станкам» засидевшиеся творцы областных новостей уходили лениво, не торопясь.

В комнате остались трое: Главный, я и Зайчик. В таком «узком» составе мы говорили о письмах, которые не было причин выносить на общее обсуждение, а точнее, были причины на такое обсуждение не выносить.

— Что у нас? — спросил Зайчика Главный, когда все вышли.

Зайчик ответил, не скрывая брезгливости:

— Анонимка.

— О чем? — Главный задал вопрос с унылостью в голосе. Так обычно говорят в случаях, когда о каком-то деле говорить не хочется, но долг службы к тому вынуждает.

— Злостная антисоветская клевета, Константин Игнатьевич. — Зайчик достал из папки письмо и прочитал:

«Ежедневно слушаю радио о наших якобы больших успехах. Они, эти успехи, конечно, где-то есть, я их сам видел на выставке достижений народного хозяйства в Москве. Воочию, так сказать. Всего мы производим из года в год больше. Всё, что производится, с каждым днем лучшает в качестве. Это по всей стране. А вот конкретно у нас в области все даже наоборот. Хлеба, если не купишь с утра, то к вечеру в магазинах на полках уже не увидишь. Когда было мясо, многие даже непомнят. Хорошо, что в мясном отделе висит схема разделки говяжьих туш. Зайдешь и вспомнишь, где у коров раньше были огузки, филе, голяшки. Масла — тоже нет. Хороший костюм не купишь. То, что есть в продаже — сшито на урода. Шапок меховых нет. Могу и дальше называть то, чего нет. Но это долго. Проще сказать что есть. Это соль и спички. Потому предлагаю говорить не столько об успехах, сколько подумать о продуктовых карточках, как было в войну и голодное довоенное время. Чтобы рабочий человек знал — раз в месяц, но свое мясо и масло он купит. Федор Петрищев. Слесарь. Ул. Ворошилова (бывшая Мясницкая) дом 3, кв.8.»

— Какая же это анонимка? — спросил я. — Автор и фамилию, и адрес указаны.