Сирена - Михаил Волконский

Варгин поглядел на строящийся замок, а затем на план – не было сомнения, это был план именно Михайловского замка: на нем были обозначены две речки, Мойка и Фонтанка, павильоны, манеж и конюшни – все так, как указывали возводящиеся стены.

«Что за странность, – удивился Варгин, – откуда этот план у иностранца, являющегося сюда прямо из-за границы, и почему он поручает немедленно отвезти его на английскую яхту к какой-то леди Гариссон? Что она будет делать с этим планом? В подрядчицы по постройке, что ли, желает она попасть?»

Неожиданное открытие, что он везет на яхту к англичанке план нового царского дворца, сильно смутило Варгина и сразу испортило благодушное настроение, в котором он был благодаря утренней поездке в лодке. Не ответственности он боялся, потому что понимал, что выдать его некому, но дело пахло какой-то интригой, и это не совсем нравилось Варгану.

«А мне какая печаль? – решил он наконец. – Поеду, отвезу – и дело с концом. Ведь план мог быть и запечатан, тогда я и не узнал бы, что везу его. Меня просил передать бумаги по назначению умирающий человек, я и передам. А больше ничего знать не хочу. Вот и все».

Он сложил план, спрятал его и, прикрикнув на гребцов, чтобы они налегли, уселся поудобнее и постарался думать о другом.

Стоявшую на якоре в Неве красивую яхту «Сирена» Варгин видел раньше, побывав вместе с другими любопытными петербуржцами возле нее и отъехав ни с чем, так как всякие попытки попасть на палубу яхты оставались тщетны.

Теперь, подплывая к ней, он издали узнал ее стройные мачты, красивый корпус и золоченую фигуру на носу. Яхта, залитая косыми лучами солнца, нежно вырисовывалась на голубоватой утренней дымке открывавшегося за ней залива.

Варгин, как художник, залюбовался переходом мягких тонов утреннего морского воздуха.

«Без берлинской лазури здесь не обойдешься, – мысленно прикидывал он, силясь распознать краски, – и неужели можно передать это кобальтом?»

В то время злоупотреблять берлинской лазурью считалось преступлением; для синего и голубого света требовалось обходиться кобальтом.

– Вокруг яхты прикажете? – спросил у Варгина лодочник, взмахнув веслами.

– Нет, подъезжай к трапу, мне на саму яхту нужно, – приказал тот.

Лодочник мотнул головой.

– Не пустят, барин! Сколько уж мы возим – никого не пускают. Она словно истукан стоит... то есть совсем никого не пускают...

– Ну, посмотрим, – сказал Варгин, – делай, что велят тебе!

Ялик приближался к яхте, левый трап на ней был поднят, но правый – опущен.

Лодочник обернулся и, видимо, удивился этому обстоятельству.

– И впрямь трап опущен, – проговорил он, – вчера еще тут с господами были – ничегошеньки ничего, а сегодня гляди – спущен!

Варгин сам не знал, как бы ему пришлось добиться входа на яхту, не будь этого спущенного трапа, но теперь препятствие было устранено, и путь был открыт.

– Ну, вот и подходи! – наставительно сказал он лодочнику.

Ялик не совсем ловко подошел и стукнулся бортом о нижнюю площадку трапа. Лодочники схватились за нее руками и подтянулись.

Варгин выскочил и быстро побежал вверх по ступенькам. Едва вошел он на верхнюю площадку – трап, как бы сам собою, невидимым механизмом, стал подыматься. У борта стоял часовой в широкополой лакированной шляпе.

– Мне нужно видеть леди Гариссон, – смело обратился к нему Варгин, поощренный уже тем, что так легко и просто попал сюда.

Он объяснил это себе тем, что, вероятно, на яхте ждали кого-то, кто должен привезти бумаги, потому маркиз де Трамвиль и просил, чтобы они были доставлены сегодня же.

Часовой молча поднял руку и протянул ее, показав вперед.

Навстречу Варгану по палубе шел человек, одетый по последней моде: в темно-зеленый фрак, светло-пепельный с красными мушками жилет с большими отворотами и в лакированные сапоги. Шея его была обмотана высоким галстуком-бантом, из-за которого высовывались концы батистового жабо. На голове у него была круглая серая шляпа.

Этот модный костюм, введенный в республиканской Франции, был в России при императоре Павле под запрещением; в круглых шляпах и во фраках у нас тогда не позволялось показываться на улице. Император требовал, чтобы носили по-старинному: парики с косичками, кафтаны, камфозы, чулки и башмаки; так одевалась Франция времен королей, и у нас даже в одежде не были терпимы республиканские новшества.

Варгин не без любопытства оглядел одежду этого господина, сделал к нему несколько шагов, поклонился и снял свою треугольную шляпу.

Господин ответил таким же поклоном и заговорил на иностранном языке, должно быть на английском; для Варгана это было все равно, потому что он никакого другого языка, кроме русского, не знал.

Он уже мысленно прикинул, как он подметит повадки встретившего его иностранца и будет представлять его, рассказывая товарищам о своем посещении яхты. Для того чтобы сцена вышла комичнее (Варгин не мог обойтись без того, чтобы не сдурить), он стал подчеркнуто жеманно расшаркиваться, разводить руками и мотать головой, как бы выражая этим свое отчаянье, что не может понять то, что ему говорят.

Иностранец перешел на французский язык, звуки которого были знакомы Варгину, но он опять сделал вид, что ничего не понимает. Тогда господин заговорил по-немецки. Варгин хотя не говорил, но кое-что понимал из германского наречия, однако опять-таки ради потехи утрированно раскланялся и проговорил скороговоркой, уверенный, что иностранец, в свою очередь, не поймет русского языка.

– Позвольте мне, почтеннейший незнакомец, выразить вам чувство живейшего сожаления, что я, выражаясь высоким слогом, ни черта не смыслю в других диалектах, окромя российского.

Проговорил он это с таким видом, как будто его выражения были чрезвычайно учтивы и высокопарны. Господин любезно кивнул головой и ответил на чисто русском языке:

– В таком случае будем говорить по-русски.

Варгин сконфузился. Он никак не ожидал этого и, чувствуя, что вместо того, чтобы высмеять господина, сам попал в смешное и неловкое положение, замялся и с глупой улыбкой очень глупо сказал ни с того ни с сего:

– Извините!

Потом он долго не мог простить себе эту глупую улыбку и никак не мог в смешном виде передать свой рассказ с иностранцем.

– Вы желали видеть леди Гариссон? – сказал господин с необыкновенной выдержкой, отнюдь не дав понять Варгину, что замечает его неловкость. – Позвольте узнать, с кем имею честь говорить?

Варгин на этот раз попросту, без ломания поднял свою шляпу.

– Я – Варгин, художник, и желаю видеть госпожу леди Гариссон, чтобы передать ей очень важные бумаги.

– В таком случае передайте их мне, – проговорил господин. – Я – управляющий леди и поверенный в ее делах.

Обходительность управляющего успела уже ободрить Варгина и вывести его из смущения.

«Ну, брат, шалишь! – подумал он. – Попасть на эту яхту и ничего не увидеть на ней – нет, не на того напал!» – и он, нахмурив брови и вскинув плечами, деловито и твердо ответил:

– К сожалению, я могу передать бумаги только в собственные руки госпожи леди Гариссон. Впрочем, может быть, теперь еще очень рано и она еще спит, в таком случае я могу приехать позже!

– Нет, – возразил управляющий, – леди имеет привычку, находясь на яхте, вставать в шесть часов, и если вы настаиваете, то я могу доложить ей о вас.

Варгин, обретший уже обычную свою развязность, сказал:

– Пожалуйста!

Управляющий повернулся и, легко скользя по вылощенной, как зеркало, палубе, направился к кордовой части яхты, где виднелась фигурная золоченая дверь в высокое ютовое помещение.

Через несколько мгновений из этой двери, вышел окутанный белой чалмой и белым с красивыми складками плащом высокий, стройный босой индус, поклонился Варгину по-восточному, то есть приложив руку ко лбу, и красивым движением показал на дверь, приглашая его войти.

«Вот оно, самое интересное!» – подумал Варгин и вошел.

На палубе все было превосходно, необычайно чисто и красиво, но все-таки это была обыкновенная палуба богатого и роскошного судна, какие случалось видеть Варгину. Зато помещение, куда он вошел, переступив порог золоченой двери, было так великолепно, что Варгин не только никогда не видал, но и не мог даже вообразить ничего подобного.

Это была не комната, не каюта, даже не помещение, а просто какая-то сказочная греза, где разбегались глаза и стирались очертания пространства, потому что с первого взгляда не было заметно ни стен, ни пола, ни потолка, ни окон. Все это были ковры, драпировки, какие-то причудливые колонки, золотая резьба, бронзовые украшения, хрусталь и самоцветные камни. Свет проникал неизвестно откуда и разливался мягким розовым потоком.

Варгин, как был, так и остановился, разинув рот от удивления.

Первое, что бросилось между прочим ему в глаза, был большой гобелен с вытканной на нем картиной, изображавшей голую Цирцею, обратившую своих поклонников в свиней. Огромная резная курильница дымилась необычайно приятным одуряющим ароматом. Мало-помалу, ослепленный сначала, Варгин стал различать очертание отдельных предметов: диван, покрытый индийской шалью, с вышитыми шелками подушками, венецианское зеркало в хрустальной раме, серебряные и золотые кубки, мраморную статую с корзиной на голове, полной благоухающих цветов, обложенный перламутром столик с кальяном, потом еще диван, табуреты, покрытые кружевом, старинные баулы с каменьями.