От сессии до сессии (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

Будуар. Именно это слово приходит на ум, когда я, наконец, в состоянии разглядеть и оценить обстановку. Не гостиная, не приёмная, а будуар, кабинет светской дамы и одновременно место для утренних приёмов самых близких друзей. С круглым диваном по центру. С огромным жерлом камина, портал которого поблескивает драгоценными ониксовыми барельефами. Со множеством этажерок с безделушками, столиков, пуфов, козеток, в рюшечках, завитушках, шёлковых обивках, позолоте; с античными статуями в углах и нишах, с колонноподобными напольными вазами, с непомерно большим зеркалом в массивной раме, занавешенным чёрным крепом, как будто в доме покойник… Так же наглухо зашторены все три окна, высоких, от пола до потолка. Но сквозь бело-розовый атлас всё же пробивается толика света, а поскольку интерьер комнаты, как и обивка стен, выдержан в бело-розовых тонах — сумрак становится не таким густым, как, очевидно, хотелось бы его хозяйке.

Кажется, она меня даже не замечает. Сжурилась в одном из кресел, маленькая, хрупкая, затянута в траурное платье, лицо прикрыто густой кружевной вуалью… нет, мантильей, прихваченной высоким гребнем в причёске. Гребнем? Уж не красные ли камни горят в нём зловеще?

Холодея, делаю шаг вперёд. Извинения в связи с незваным вторжением, призывы помириться, увещевания — всё вылетает из головы. Вместо этого я требовательно спрашиваю:

— Донна Мирабель, откуда у вас эта гадость?

Изящные плечи вздрагивают, руки в кружевных перчатках сильнее натягивают соболий палантин, словно донна старается уйти, спрятаться в него с головой, как в кокон, в нору.

— Убирайся! — только и отвечает глухо. — Ненавижу тебя!

Речь невнятна. То ли она цедит слова сквозь зубы, то ли… А вдруг ей нехорошо? Вдруг прекрасную, но всё-таки немолодую донну на почве сильного нервного потрясения хватил, например, удар, как тут называют инсульт? А ведь после него как раз и наблюдаются скованность движений и трудности с речью… Ещё больше обеспокоенная, склоняюсь над ней и осторожно трогаю за плечо, пытаясь развернуть к себе:

— Мири, с вами всё в порядке? Вы здоровы?

И тут меня накрывает…

…чужой ненавистью.

…лютой злобой.

…упоением долгожданной победы и торжеством… Оцепенев, не успеваю даже отшатнуться, услышав:

— НЕТ! Радуйся, тварь! Только недолго тебе осталось!

Что сверкает ярче — белки её глаз из-под мантильи или остриё кинжала, стремительно летящее мне в грудь — не успеваю понять. Мир тонет во вспышке.

Задрожав, опускаюсь прямо на пол: не держат ноги. А потом, проморгавшись и вновь обретя зрение, долго смотрю, машинально поглаживая раскалившееся защитное кольцо, на кучку пепла в центре кресла. Пепла, оставшегося во вмятине от бывшего там только что тела. Редкие хлопья, похожие на сажу, всё ещё оседают на подлокотники, на изголовье, усеивают чёрными пятнами ковёр… Чёрное на белом.

Меня мутит. Кружится голова.

Я только что её убила. Неважно, что не сама. Убила.

Чёрное на белом. Пепел. Прах. Всё, что осталось от живой, полной ненависти ко мне бабы. Но я-то её не ненавидела! А вот она меня…

Неподалёку валяется упавший из несуществующей более руки кинжал.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Убить меня хотела.

Чёрное на белом…

У меня кружится голова.

Чёрное. На белом.

Белки глаз в ажурных прорезях мантильи…

Чёрных глаз.

Глубоко вздохнув и раз, и два, благодарно сжимаю кольцо. Спасибо. В который раз ты меня выручило… С отвращением уклоняюсь от плывущей в мою сторону частички пепла. Фу. Ну, уж нет, с меня хватит и пережитого! И чувствую себя достаточно окрепшей, чтобы подняться на ноги. Правда, те ещё нетвёрдо меня держат, но это пройдёт, я знаю.

Кинжал уцелел. Защитная магия уничтожила только фурию, напавшую на меня. А не осталось ли от неё что-нибудь ещё, простите за неуместный интерес? Это ведь может оказаться очень важным! Например… Есть!

За креслом, вонзившись острыми зубьями в плотный ковёр, дрожит, ещё вибрируя от удара, гребень Сильвии. Он самый. Я хорошо его запомнила.

Подчиняясь какому-то наитию, шарю по поясу и нахожу в крошечной снаружи, но объёмистой внутри сумочке оставленную Магой перчатку. Не думаю, что мой некромант готовил мне именно этот сюрприз. Но браться голыми руками за опознанную мною филактерию ведьмы почему-то кажется безумством. Пусть даже это не целый артефакт, а лишь часть — кто его знает, что он несёт прикоснувшемуся…

Зато теперь понятно, почему Рикки не увидел поблизости от дверей Цербера. А вот за дверь он просто не додумался заглянуть.

Цербер ждал меня здесь. Злой и опасный. Зря я тогда пропустила мимо ушей слова кидрика, сочтя их просто частью игры в сказочки. Очень злой. Очень опасный. И очень даже вероятно — те самые глаза и уши ведьмы, следящей за этим миром из-за Грани. Но если Рози была здесь вместо Мирабели, бесконечно доверяющей ей, привыкшей к своей «тени», что следовала за ней с самого рождения, то где тогда сама Мири? И не могла ли старая горничная, попавшая под зомбирование ведьмы из загробного мира, навредить своей госпоже?

Чёрт… Позвать Магу? Дона Теймура? В конце концов, только что пресеклось ещё одно покушение на меня, погиб человек! Прикидываю в уме варианты, а сама спешу к одной из дверей, за которой проглядывает часть туалетного столика с зеркалом, так же, как и в будуаре, прикрытом кисеёй. А то вдруг пока я тут раздумываю, свекровь умирает, или с ней ещё что-нибудь случилось, и нужна помощь?

…Она лежит на постели, поверх затканного шёлком и жемчугом покрывала, в белом платье, ужасно похожим на саван. Лицо прикрыто мантильей — тоже белой. Грудь не поднимается и не опускается. Кисти рук, вытянутых вдоль тела, белы, как мрамор, пальцы сведены, словно в судороге. Не может быть, упрямо твержу сама себе, не может быть! И бросаюсь к ней.

Белую мантилью держит ещё один гребень. Близнец того, что спрятан в моей сумочке.

Прикоснуться к нему страшно, но в то же время я чувствую — Дар ли мне подсказывает или интуиция? — что нельзя его там оставлять. Перчатка всё ещё на моей руке. Но я колеблюсь. Пока не улавливаю слабый шёпот. Вернее, даже мыслешёпот Мири:

«Тимур, помоги… Кто-нибудь!.. заберите меня отсюда…»

***4.2

Впрочем, взяться самой за очередной фрагмент артефакта мне не суждено. Знакомый хлопок портала за спиной, шорох — и вот я уже зажата в чьих-то объятиях. Рука в перчатке — близняшке моей — стремительно выхватывает из причёски почти бездыханной донны роковой гребень.

— Умница! — выдыхает Мага, ослабив хватку. — Прости, что чуть не напугал, торопился. Всё под контролем, Ива, ни о чём не беспокойся, сейчас мы её вытащим…

И всё же, прежде чем склониться над матерью, тратит несколько мгновений, чтобы оглядеть меня с ног до головы, бросить взгляд на кольцо и ободряюще кивнуть. Потом торопливо берет Мирабель за руку. Видимо, что-то идёт не так, потому что губы его плотно сжимаются, а меж бровей залегает тревожная морщинка. Стянув перчатку таким образом, чтобы опасный гребень оказался внутри, он быстро опускает его в карман, а сам, подсев на постель, касается висков матери. И цепенеет, прикрыв глаза.

Я даже дышать боюсь, чтобы ненароком не вывести его из транса.

И вдруг… кажется, начинаю слышать то же, что и он.

Этот голос со знакомыми визгливыми интонациями ни с чьим не спутать.

«В сущности, кому ты нужна, ничтожество? Ты считаешься замужней женой, а не имеешь власти в собственном замке! Моя дочь — вот кто настоящая хозяйка. Вот уже семь десятков лет Эль Торрес держится на её плечах! А ты, ты — невеста без места, ха… Ты всем надоела. Ни один из твоих сыновей не желает видеть тебя в своём доме! Младшего ты от себя давно отвадила вечными попрёками, а старший, кого ты так боготворила, даже не пригласил в свой мир. Отца и брата позвал, а о тебе и не вспомнил!»

Сквозь сомкнутые веки Мири просачивается слеза, хоть лицо её по-прежнему бесстрастно. Оказывается, Мага успел смахнуть с неё мантилью, и та кружевным комком сползает с шёлкового покрывала на пол…