Откат к 'заводским настройкам' - Виталий Владимирович Держапольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трибуны всколыхнулись, и вязко-тягучей массой выплеснулись на футбольное поле.
— Валим, Серега! — опомнился первым Алеха, оттягивая меня от сцены в сторону парковой калитки. — Сейчас тут такой пиздец начнется…
— Ходу! — Я попятился, не переставая следить за стремительно приближающейся толпой. — Нахрен нам такие проблемы не нужны! — Мы успели выскочить в парк в самое последнее мгновение.
Милицейское оцепление было сметено с пути в мгновение ока, да и сами стражи порядка были целиком на стороне пылающих праведным гневом земляков и препятствий для свершения «священного правосудия» не чинили. Да и попадать под горячую руку им не очень-то хотелось. А дальше для залетных «разводил» начался настоящий ад…
[1] 15 марта 1990 М. С. Горбачев стал первым и последним президентом СССР
Глава 4
Именно этого дня я ждал всю свою «сознательную жизнь». Ну, по крайней мере, класса с восьмого — уж точно. И вот этот день настал! Я, в который раз взглянул на железнодорожный билет, который купил накануне. Да, сегодня я стану по настоящему свободным! И вырвусь, наконец, из-под тотального контроля своих родителей! Особенно матушки… Нет, не подумайте, чего, свою маму я любил, но то, что она, как через чур заботливая наседка старалась оградить меня от надуманных опасностей — раздражало до зубовного скрежета. Мне запрещали ночевать у моих друзей и однокашников и таскаться с ними по улицам позже девяти часов вечера. Всегда! Даже во время летних каникул! И даже в десятом классе! Они вынуждали меня придумывать разные увертки, чтобы хоть чуть-чуть потусить с приятелями и девчонками теплыми летними вечерами, подергаться на танцах под «Ласковый май», «Мираж» или «Ламбаду».
Зачастую от родительского гнева меня спасало лишь одно — занятия спортом. Несколько лет подряд я посещал спортивную школу… Вначале я пробовал играть в футбол и хоккей, но из-за жестокие зимних морозов, заставляющих мои обмороженные нос и уши частенько чернеть и распухать, хоккей я бросил. А поскольку в нашем поселке футбол и хоккей были взаимозаменяемы от времени года — команда была одна, да и вел тренировки один и тот же человек, завязать пришлось с хоккеем и футболом одновременно.
После этого я надолго подружился с баскетболом. И вот тут-то мне несказанно повезло: в силу некоторых причин тренировки баскетбольной команды проходили довольно поздно и заканчивались в одиннадцать, а то и в половине двенадцатого ночи. Чтобы мне их посещать, классе в седьмом я выдержал настоящую войну с матушкой. Но тут вмешался тренер, живший практически по соседству и которого мои домашние прекрасно знали. Он-то и пообещал матушке, что будет ежедневно после тренировки провожать меня домой. И это обещание он выполнял почти два года. Так что в старших классах, иногда, я на вполне себе законных мог появляться дома поздно, типа с тренировки. А поскольку за предыдущие годы мои родичи попривыкли к моему постоянно позднему возвращению, то уже никаких вопросов и не задавали. Тренер тоже оказался мужиком, что надо, и на мои редкие прогулы смотрел сквозь пальцы.
Ну а самым светлым временем я считал свои довольно-таки частые поездки с командой по всевозможным спортивным соревнованиям, проходившим далеко от родного дома, а уж про летние спортивные лагеря я вообще молчу. Хоть и гоняли нас там тренера до седьмого пота, но, свободнее, чем там, я себя нигде не чувствовал.
Я вновь посмотрел на свой билет в новую, свободную жизнь, где мне никто не станет диктовать и навязывать свои условия. И я смогу жить и действовать так, как считаю нужным. Правда, для этого пришлось основательно потрудиться и выгрызть зубами золотую медаль! А ведь могли и прокатить, сколько таких приколов. Но зря я, что ли, горбатился над учебниками десять лет? Аттестат с отличием пока еще что либо, да значит! По крайней мере, считай, что поступил, только документы подать… Я забросил красную корочку в карман сумки вместе с билетом и паспортом и застегнул молнию. На дно сумки бросил пачку почетных грамот за участие в многочисленных учебных олимпиадах, на которых частенько выхватывал призовые места. Это тоже будет хорошей прибавкой «к пенсии», то бишь, к медали. Ну и разряд по баскетболу тоже пригодится — скажите, в каком институте нет баскетбольной команды? Так что я отправлялся покорять большой мир во всеоружии, и возвращаться домой не собирался. Разве только на каникулы. Закинув в сумку нехитрый мужской скарб: трусы, носки, рубашки и мыльно-рыльные принадлежности, я присел на кровать. Как говориться, посидеть на дорожку.
На секунду в моей душе поселился страх, ведь я еду в абсолютную неизвестность. Далеко от родного дома, от любящей семьи, туда, где никто меня не ждет. Не пригреет и не приласкает. А здесь все такое знакомое, родное…
Черт! О чем это я! Я помотал головой, вытряхивая из нее неподобающие мысли. Нет! Тут уж я не отступлюсь! Не об этом ли я мечтал все эти годы?
Я сжал кулаки и решительно встал на ноги. С родителями я уже распрощался утром, перед их уходом на работу. Провожать себя я им категорически не позволил, несмотря на мощное сопротивление матери. Сам до вокзала доберусь — не маленький! Получив в подтверждение одобрительный кивок от отца, утащившего на улицу растрогавшуюся до слез маму, я принялся складывать вещи. И вот, наконец, я полностью готов к новым свершениям!
Словно вторя моим мыслям, в прихожей зазвонил телефон. Я вышел из комнаты и подойдя к нему, снял трубку.
— Ты собрался? — осведомился Патлас. — Автобус пойдет минут через пятнадцать. Я его из окошка видел. Сейчас на конечной развернется… Леньчик уже у меня, — сообщил он.
— Тогда на остановке стрелканемся, — произнес я.
— Принято! — произнес Алеха и положил трубку.
Я взял в руки упакованную сумку. Ну что ж: 'вот стою, держу весло, через миг отчалим, сердце бедное свело скорбью и печалью… — вдруг вспомнились слова одной старой песенки. А сердце, действительно, неслабо так екает… Да и хрен с ним! Я смахнул слезинку, все-таки выступившую в уголке глаза, и решительно вышел из квартиры, напевая себе под нос вспомнившуюся песенку про студента:
— Если не сведут с ума римляне и греки,
Сочинившие тома для библиотеки,
Если те профессора, что студентов учат,
Горемыку-школяра насмерть не
