Зона путинской эпохи - Борис Земцов

Много, очень много можно сказать о человеке, услышав его смех. Не знаю, что говорят по этому поводу психологи и психиатры, но, мне кажется, что особенности смеха позволяют судить не только об уровне образования, воспитания и культуры человека, но и о его характере, психическом здоровье. Вот Леха Фрол смеется в любое время суток (это не преувеличение, он по ночам часто стоит «на атасе», бодрствует), по любому самому пустячному поводу. Расхожее выражение «покажи ему палец, он смеяться будет», кажется, адресовано именно ему. Смех неприятный: сиплый, с нервными перепадами. При смехе обнажаются передние зубы неровные, желто-коричневые от злоупотребления чифиром. Именно когда Фрол смеется – обращаешь внимание, как неестественно велики у него белки глаз, как выпирают надбровные дуги его черепа, как мал и круто скошен участок лба от бровей до волос. Иногда вижу в его руках книги, исключительно в жанре «фэнтези». Вот Серега Рыжий, он же Серега-артист. У него совершенно неповторимый смех. Какой-то горловой, почти тирольский, с невероятными переливами, коленцами. Иногда, кажется, что он может подавиться, захлебнуться собственным смехом. Он здорово смахивает на знаменитый персонаж из телевизионной экранизации шедевра М. Булгакова. Не обижается, когда его называют «Полиграф Полиграфыч» (впрочем, возможно, этого фильма он и не видел). Не обиделся он и тогда, когда я, не выдержав, сказал, что на том свете черти непременно заставят его слушать фонограмму собственного смеха. Возможно, смысл слова «фонограмма» ему просто непонятен. И в его руках достаточно часто бывают книги – исключительно в ярких обложках, с очень похожими названиями («Я бандит», «Исповедь вора в законе», «Месть Косого» и т. д.). И у него при смехе обнажаются зубы, правда, не такие коричневые, как у Фрола, но не менее широкие, истинно «лошадиные». А еще при смехе у него часто вылетает изо рта слюна. «Ведет бактериологическую войну», «один грамм слюны Рыжего убивает лошадь или двух мусоров», – шутят соседи по проходняку[7]. Частенько звучит в эфире барака и смех Сереги Круга. Смех на первый взгляд-слух, заразительный, по-детски непосредственный, переливчатый, но… когда Круг смеется, – верхняя челюсть выдвигается вперед и нависает над нижней, а еще при смехе он часто начинает давать «петуха», сбиваясь на фальцет, часто просто не может остановиться. Показательны и причины смеха – чаще всего пустячные, откровенно глупые. Слушаешь подобное и невольно вспоминаешь, что у Сереги неправильный асимметричный череп и более чем странная походка, не вразвалочку, а враскачку, с громадной амплитудой. Где-то я читал, что подобная походка – верный признак того, что в работе одного из полушарий мозга что-то серьезно неладно. Заодно вспоминаешь, что за все время (почти полтора года) нахождения с ним в одном бараке, ни разу не видел в руках ни книги, ни газеты. К месту ли, нет, вспоминаешь, что у Сереги уникальная говорящая наколка, и в плане текста, и в плане места, для нее выбранного. На затылке, чуть ниже макушки у него набито: «Бойтесь бляди, крыша едет!». Сами догадайтесь, как долго, и как громко, и с какими прочими особенностями может звучать смех человека, «украсившего» подобным образом свой череп. Неподалеку от меня базируется еще один мастер «громкого смеха» – Андрюха Макар. У него однообразный, очень тоненький, несопоставимый с его более чем стокилограммовой комплекцией, смех «хи-хи-хи-хи». Его смех я воспринимаю очень индивидуально. Почему-то сразу вспоминается, как еще год назад оказался свидетелем его разговора с матерью на «коротком» свидании (в той же, разделенной решетчатым коридором комнате, где я дожидался встречи с адвокатом). Даже не дослушав рассказа матери о последних семейных и деревенских новостях, он заволновался: «А что так мало сигарет с фильтром привезла? А почему колбаски не купила?» Матери ничего не оставалось делать, кроме как развести руками, нервно поправить платок и тихо спросить в свою очередь: «А ты забыл, какая у меня пенсия?..» – «Надо было занять, занять надо было, я от „Примы“ кашляю, по колбасе соскучился», – не унимался Андрюха.

Самое поразительное, что этот самый Андрюха («Хи-хи-хи»), Серега Круг (заразительно переливчатый), Серега Артист (почти тирольский), Леха Фрол (просто сиплый смех идиота) часто смеются одновременно и очень громко. Не менее удивительно, а возможно (вполне естественно), что среди людей, ныне меня окружающих, есть и вовсе несмеющиеся. Их я не видел смеющимися никогда, ни при каких обстоятельствах. Мне кажется, я их понимаю.

На ближайшей к нашему бараку будке локалыцика появилась вывеска-табличка: «Пункт Гласности», «открыт с 8.00 до 19.00». Что это значит и как это должно отразиться на нашей теперешней жизни, нам никто не объяснил. Домысливали сами. Наверное, предполагалось, что арестанты должны нести свои проблемы и горести в эту будку, чтобы сообщать об этом то ли дежурному (в будке есть трубка прямой связи с дежурным по зоне), то ли в приватной беседе кому-нибудь из пришедших сюда специально для этого представителей администрации. Ясно, что подобное нововведение не могло появиться без «благословения» каких-то больших начальников. Не менее ясно, что родилась эта инициатива не от большого ума. «Локальщик» на зоне не то чтобы неуважаемая, а откровенно презираемая должность. Да и как могут здесь относиться к зеку, добровольно и целенаправленно избравшему путь сотрудничества с администрацией? Чья лояльность по отношению к администрации доказывается регулярно «сливаемой» информацией о нарушителях всех сортов среди арестантов? Не секрет, что и сама будка всегда использовалась и используется как явочная точка для встреч и переговоров стукачей-арестантов со своими кураторами в погонах. По большому счету – будка локальщика – символ всей подлости и гнусности, накопившейся и царящей в зоне, вечное предостережение и т. д. И, вдруг – добро пожаловать с наболевшим сюда… в эту выгребную яму. Очень похоже, что автор этого нововведения просто не имеет ни малейшего представления о том, что такое зона, какие нравы и обычаи здесь царят.

Я крещен в младенчестве, в зоне стал еще более верующим, укрепился, как говорят, в вере. В церкви бываю регулярно, хожу туда не по причине стадного инстинкта, не со скуки, не для того, что бы покрасоваться на глазах у других, хожу по внутренней потребности. Именно здесь, за колючей проволокой я стал понимать, что такое молитва, здесь я выучил несколько молитв наизусть (до этого, к стыду своему, не знал ни одной). Но ни разу за все три с половиной года (общий стаж моей неволи, включая столичные СИЗО) ни вслух, ни письменно, ни в молитвах не произнес слова «смирение». Признаюсь, даже не вспоминал этого слова. Видно слаба пока моя Вера. Или все мои испытания – только вступление к испытаниям будущим, куда более серьезным?