Вечная командировка - Анатолий Гладилин

Если покинешь меня…

И откуда-то всплыла улыбка и замаячила на лице. Лицо само по себе, улыбка сама по себе.

А по площади идут люди. И все разные, и все не те.

А завтра Ирка будет в Киеве. И будет очень довольна. Сознание того, что где-то ее ждут, — очень приятно.

Вчера вечером официант, безошибочно определив мое состояние, содрал с меня лишних десять рублей. Наживаются.

И опять же дело, по которому я здесь, такая мерзость. Сколько кругом пакости, подлости и грязи.

Спаси нас бог от самих себя. А от остальных мы сами спасаемся.

А над Ригой туман, и самолетов из Москвы не будет».

— Это, — сказала Ира, — когда он был в командировке в Риге. А я писала ему письма. И поехала в Киев. И он не выдержал и прилетел ко мне. И через месяц мы поженились.

— Ну, — сказала подруга, — для Министерства внутренних дел неплохой стиль письма. И потом он тебя безумно любил. А сейчас?

— И сейчас, — сказала Ира.

— Тогда я ничего не понимаю, — сказала подруга, — ну-ка, выкладывай, что у вас произошло? Давай прямо, как баба бабе.

(Когда две женщины начинают говорить, «как баба бабе», подробно изложить это на бумаге не представляется никакой возможности. Поэтому дается сокращенное изложение.)

— В двадцать лет я казалась себе ужасно старой. Я была уверена, что уже много пережила, много перечувствовала, много видела. Рядом со мной учились мои товарищи, у них были свои интересы, увлечения. Но все мне казалось будничным, простым. Я знала, что их волнует, противоречия, которые их разрывают. Люди переставали думать о чем-то высоком. Людей затягивали мелочи. Я боялась, что так неизбежно будет и со мной.

Я уже была избалована интересными людьми (интересными для двадцатилетней Иры), а главное, интересными книгами. Я начинала требовать невозможного. Правда, иногда я себе задавала вопрос — имею ли я право на исключительное? Конечно, я отвечала, что нет. Но это ровным счетом ничего не меняло. Редкие люди были для меня неожиданны. Обычно, поговорив с полчаса и внимательно посмотрев на человека, уже знаешь, что он скажет, чем он живет. Тянуло к более взрослым, но те уже, как правило, вошли в свой будничный ритм и нарушать его, ей-богу, не стоило. Краминов сравнивал это чувство с долгим наблюдением земли с самолета. Сначала интересно, а потом уже знаешь, что будет. Сверху неинтересно. Но это уж мнение Краминова обо мне.

Так вот, все время мешала жить этакая неуспокоенность, постоянная смена желаний, уже исполнившихся — более сильными. Всегда хочется того, чего нет. Бросалась от стихов к театру, от театра к живописи, потом к музыке.

Потом я настолько привыкла изображать веселость (мне даже завидовали и называли «девочкой, которая всегда улыбается»), что не могла заставить себя говорить о том, что меня тревожит. (Кстати, эта черта осталась и сейчас.) Тогда внешне действительно было все хорошо. И какая-то гордость не позволяла выдавать себя. А главное, никто бы моих проблем не разрешил. Просто был бы повод для злословия.

Для меня стало законом во всех случаях жизни рассчитывать только на себя.

В общем, я была уверена, что я себя окружила крепким забором и, как мне в будущем ни был бы близок человек, он через этот забор не пробьется. Он всегда будет видеть меня такой, какой я хочу ему казаться, а не такой, какая я на самом деле.

Но я встретила Краминова. Это как солнечный удар. Все мои стенки полетели к черту. Мы делились друг с другом всеми нашими чувствами и мыслями, даже оттенками мыслей. А он уже тогда был неплохим психологом. Он только что кончил юридический и работал следователем.

Мы жили в маленькой комнатке, которую снимали за четыреста рублей. В этой комнатке, кроме наших бумаг и фотографий, где мы вдвоем, все было чужое, хозяйское. Но как я была счастлива приходить туда. Я старалась задерживаться и приходила, когда он уже был дома. Как он меня ждал! В общем, бабы в этих случаях говорят «на руках носил».

У него была маленькая зарплата, но нам хватало. Мы знали, что будем пробиваться вместе, что будем помогать друг другу и даже хорошо, что нам сейчас трудно и мне приходится отказываться от покупки новой кофточки. Да, от помощи моих родителей Краминов тоже отказался. Итак, мы ждали, что дальше будет легче. Самое большое лет через десять мы пробьемся «в люди», и жизнь пойдет спокойно. Увы, сейчас я все бы отдала за то, чтоб жить так, как тогда с ним жили.

Да, забыла сказать, что очень скоро Краминов перешел работать в управление. Я тогда тоже все больше окуналась в газету и не сразу заметила, что Алексей почти не бывает дома. Он работал страшно. А когда приходил поздно вечером — настолько утомленным, настолько выжатым, — то ему в общем-то было уже не до меня. И ведь работает он не так как все: за ним словно волки гонятся. Никому в голову не придет делать с собой то, что делает он. А ведь Алексею уже около тридцати. Он не мальчишка.

Ну хорошо, а семья? Родилась девочка. Ну, дали нам эту однокомнатную квартиру. Но Женька по ночам орет, Алексей приходит дико усталым. В общем, ты понимаешь, что такое маленький ребенок. Я вся в пеленках, в обеде, причесаться не успеваю. А я же не хочу на себе ставить крест. Мне тоже надо работать. У меня же своя жизнь. Жить только для Краминова? Но ведь вначале мы договаривались помогать друг другу. Куда там!

С Женькой было очень тяжело. Мне предложили в штат. А Краминов говорит, хотя бы до трех лет сама дотяни ребенка.

Искала я домработницу. В Москве их меньше, чем хороших авторов. Весь город вопит с каждой доски объявлений: «Ищу няню». Договаривалась с какими-то старухами, с какими-то молодыми воровками. С работы по два раза бегала кормить Женьку. А ведь и вечера заняты: просмотры, дежурства. Где уж мне до Алексея!

Рассказ о семейной жизни даже в сокращенном варианте может затянуться еще страниц на сто. Автор жалеет читателей и окончание дает тезисами.

1) Ира на работе добилась яслей. Как она к ним относится:

«Привожу Женьку. Сумрачно взглянули на нее: «Домашний ребенок!» И пошло. Бесконечные карантины. Женька подхватывает одну болезнь за другой. Взяла оттуда девочку».

2) Отношение Иры к матери Краминова:

«Зануда. Встречаться с ней не желаю. И Женьку не отдам». (Автор решительно отказывается анализировать взаимные обиды Иры и ее свекрови.)

3) Как, по мнению Иры, Краминов относится к семье:

«Хороших отцов было миллиард. Это не трудно. А вот хороших работников… Людей много, а Краминов один. У тебя деньги и квартира. Чего еще надо?»

4) Как, по мнению Иры, Краминов относился к ней самой:

«Домработница и женщина на ночь».

5) Как складывается жизнь Иры:

«Естественно, разбита».

6) Причины?

«Краминов хочет, чтобы я жила только для него. А у меня своя жизнь, свои интересы. Для него работа на первом месте, а я и Женька — на десятом. Меня так не устраивает».

7) Вывод:

«Мечтали мы об одном, а получилось другое. У нас разные жизни, разные дороги. И Краминов сам понимает, что он мне ничем не помогает. Я его не устраиваю, он меня не устраивает. Да катись он к своей матери! Так мы и решили. Когда мне потребуется официальный развод — возьму. Кстати, у меня была возможность раз двадцать выйти замуж (от автора: именно двадцать, а не восемнадцать). Но знаешь, милая, чего-то мне этого не хочется».

Что ответила подруга:

— Ну, матушка моя, и правильно делаешь. Не надо разводиться. Ребенок за что должен страдать? Тоже мне, выдумали единство душ. Женьке нужен отец. Ну, разные люди, разные пути в жизни! Ты же знаешь, что я далеко не ханжа. Ну, живут же люди сами по себе, свои интересы, связи. Но у ребенка мать и отец. И кончайте вы трепаться о высоких материях! Посылай лучше мужа в воскресенье днем гулять с девочкой. А с него тоже скоро весь этот романтизм сойдет. Будет сидеть по вечерам дома, жарить блинчики и лапать тебя, если подвернешься под руку. Извини меня, матушка, но так все живут.

Итак, впервые Ира рассказала о своей семейной жизни. Вряд ли она это сделала для того, чтобы услышать удивительно проницательные замечания подруги.

Значит, для того, чтобы высказаться, поплакаться. И на долю Краминова досталась изрядная порция помоев.

Но если бы подруга, которая поздно вечером после долгого разговора тряслась в автобусе и вздыхала, думая об Ире, если бы подруга вдруг неожиданно вернулась — она бы увидела Иру совсем другой.

Ира, весело напевая, кружила по комнате, преимущественно около зеркала.

Любопытный психологический факт: выплакав свою горькую долю подруге, Ира опустила две маленькие детали.

Совсем незначительные.

Первое: что она очень любит Краминова.

Второе: что вчера ночью он звонил ей из Харькова и сказал, что завтра приезжает и что не может без нее жить.