Космонавты живут на земле - Геннадий Семенихин

Она села на небольшой пригорок, а десятилетний Алеша, сжав кулачки, остался стоять и не вытирал слез, катившихся по загорелым щекам. Он не всхлипывал, стоял молча, будто вслушивался, как гудит под крутояром растревоженный серый Днепр и чайки, задевая крыльями гребни волн, мечутся над его серединой. Потом, хмуря широкий лоб, скупо сказал:

-- Уйдем, мама. Здесь тяжело.

Вот в этот день и погасли окончательно слабые ростки надежды в душе у Алены Дмитриевны. Весной следующего года вышла она замуж за старшего агронома совхоза, вдового сорокапятилетнего Никиту Петровича Крылова. Был он лысоват, низкоросл, но лицом недурен, и настрадавшаяся за долгие годы вдовьей своей жизни Алена надеялась если не на любовь, то на доброе отношение и ласку. И все, может быть, между ними так бы и было, если бы не Алешка. Она долго скрывала от мальчика правду. Когда агроном все чаще и чаще стал наведываться в голубенький домик на Огородной, Алеша не задал матери ни одного вопроса. С угрюмым любопытством приглядывался он к малознакомому пожилому мужчине, и в глазах у него появлялась недетская печаль. Соседки уговорили Алену Дмитриевну отвести в день свадьбы сына к родственнице, жившей на другом конце Верхневолжска.

-- Не надо его сердечко испытывать, -- говорили они, -- пусть лучше потом узнает, когда все свершится. Твоя свадьба для него не радость.

Алена подумала и согласилась.

На свадьбе было много тостов и песен. Когда подгулявшие гости опустошили за ужином огромный жбан с крепкой брагой и нарядно одетая, почему-то невеселая Алена сидела в центре стола рука об руку с агрономом, случилось непоправимое. В те минуты, когда гости нестройно кричали "горько", а жених в черной тройке с нафиксатуренными редкими, на пробор зачесанными волосами целовал Алену, неожиданно появился в разодранной рубашке Алеша.

Мальчик остолбенело остановился в дверях, не зная куда девать свои не по росту длинные руки.

-- Подойди, сыночек, -- тихо сказала совершенно трезвая мать. -- Ты видишь Никиту Петровича, сыночек?

-- Вижу, -- глухо отозвался он.

-- Никита Петрович теперь мой муж, и ты должен называть его папой.

-- Папой? -- пересохшим голосом спросил Алеша.

-- Да. Папой, -- при всеобщем молчании повторила мать.

Алеша не тронулся с места. Он застыл, остановленный какой-то ему одному понятной думой. Решив, что неловкая пауза прошла, гости уже стали наливать "по новой". И вдруг Алеша подошел к портрету отца, висевшему на стене над празднично накрытым столом. Павел Горелов в танковом шлеме и гимнастерке с боевыми орденами, чуть прищурившись, смотрел со стены на шумевших гостей.

-- Мама, ты хочешь, чтобы я называл Никиту Петровича папой?

-- Да, сынок, -- повторила Алена Дмитриевна строже.

-- А это кто же, мама? -- спросил Алеша, рукой показывая на портрет, и, захлебнувшись жалобным плачем, бросился куда глаза глядят из дома.

Прошло несколько недель. Алеша и вида не подавал о случившемся. Он исправно помогал матери, относил ей на покос обед, а иной раз и ужин, встречаясь с агрономом дома и в поле, коротко и сдержанно обменивался ничего не значащими фразами. Никита Павлович попробовал было задобрить пасынка и однажды позвал в кино. Но Алеша спросил, какая идет картина, и тотчас же соврал, что уже несколько раз ее видел. Никита Павлович попытался действовать строгостью, но и это не помогло. Он запретил Алеше задерживаться на улице с ребятишками по вечерам, играть в футбол, чтобы не изнашивать обувку. Но Алеша по-прежнему возвращался домой поздно, влезал через окно, открытое матерью в его каморку, и, раздевшись, долго вздыхал под одеялом.

Однажды он услышал доносившиеся из спальни приглушенные шорохи и голоса.

-- Как там ни суди ни ряди, а нехорошо получается, -- прокуренным басом говорил агроном, -- я, конечно, не в претензии к тебе, Алена, но и ты пойми меня правильно. Надо с первых шагов к порядку и уважению парня приучить. Иначе не наладим мы с тобою хорошей семейной жизни. Это я говорю точно.

-- Так чего же ты хочешь? -- сквозь слезы спросила Алена. -- Взял бы да и побеседовал с ним первый.

-- Это я, разумеется, сделаю, -- закашлялся Никита Павлович, -- но и ты, Алена, не сиди сложа руки. Должна тоже мне помощь в этом оказать.

-- Какую же, например?

-- А вот с портретом хотя бы.

-- Это с каким же портретом?

-- А с тем, что висит в нашей комнате.

-- С Павлушиным, что ли?

-- Сняла бы ты его, Алена. Я, пойми, плохих чувств к погибшему твоему мужу не питаю. Грешно бы это было. Да и сам жену имел, покойницу ныне. Но посуди сама, раз я занял в твоем доме его место...

-- Так тебе, значит, мертвый уже помешал, -- сдавленным голосом перебила его Алена.

Но Крылов, не собиравшийся, по-видимому, ссориться, вкрадчивым голосом поправился:

-- Да нет, не поняла ты меня, женушка. Это я к слову.

-- Так вот что, Никита Петрович, -- тихо и решительно произнесла Алена Дмитриевна, -- о портрете этом больше я от тебя чтобы ни слова. Где он есть -- там ему и быть, пока я жива. Понял?..

Голоса в спальне сбились на неразборчивый шепот, а Алеша, лежа со стиснутыми губами, с горечью думал, зачем это хорошая и добрая его мать, говорившая об отце всегда одни только ласковые слова, пустила в их дом этого пожилого, чужого ему примака, пропахшего табачным дымом. "Еще отцом его называй, -- зло подумал мальчик, -- а фигу не хотел?"

И пошли у отчима с пасынком раздоры, да такие, что хоть святых выноси. Отчим -- слово, пасынок ему -- два. Ни наяву, ни во сне не мог простить Алексей этого замужества своей матери. А когда заметил, что Никита Петрович всякий раз морщился, если речь заходила о его отце, невзлюбил его еще больше. И однажды вспыхнула меж ними крутая ссора, приведшая к недобрым последствиям.

Была у отчима блестящая иностранная зажигалка. Никогда он сам не служил из-за своего плоскостопия ни в армии, ни на флоте; трофейную эту зажигалку кто-то ему подарил. Стоило только нажать кнопку, крышка зажигалки распахивалась, и оттуда выскакивал маленький чертик, извергающий изо рта огонь. Очень она приглянулась мальчику. ВО время летних каникул, когда агроном находился в поле, взял Алеша ее на игрище с ребятами, да и потерял где-то.

Отчим приехал с поля ночью злой и усталый. Были у него на уборочной какие-то свои заботы и неприятности. Разве мало их у агронома, отвечающего за такое большое хозяйство, каким был совхоз "Заря коммунизма"! Наскоро похлебав щей и молока, захотел он перед сном выкурить папироску. Потянулся за своей любимой зажигалкой -- на месте ее нет. Долго сопел агроном, рылся во всех ящиках и вазах -- нигде не нашел. Тогда, как к последней решительной мере, прибегнул к допросу Алешки. Зажег в его комнате свет и по тому, как тот вздрогнул, сразу понял, что не спит он, а только притворяется спящим. И мгновенно вспыхнула у Никиты Петровича безотчетная злость.

-- Слышь, Алексей, очнись-ка на минуту.

-- Ну чего вам? -- неохотно открывая глаза, протянул мальчик. Он уже с тоской ожидал неизбежной развязки. -- Может, завтра меня спросите? Глаза слипаются.

-- Ты мою зажигалку, случаем, не брал? Весь дом перерыл, отыскать не могу.

-- Брал, -- глухо сознался Алексей, не пытавшийся врать.

-- Почему же на место не положил? -- недобро покосился на него отчим. -- По-моему, если уж взял чужую вещь, то по крайней мере, должен положить ее на место. Это как минимум. Так ведь, кажется?

Мальчик неловким движением опустил на пол босые загорелые ноги, не поднимая головы, подавленно буркнул:

-- А у меня ее нет, Никита Петрович.

-- Как так нет? -- взорвался отчим. -- Что же, ее святой дух забрал, что ли?

-- Я ее потерял, -- еле слышно пробормотал Алеша. -- Мы с ребятами в казаки-разбойники играли, а потом борьбу на Покровском бугре устроили. Там в траве она и пропала. Целый час я ее искал, Никита Петрович. И куда только могла деться!..

Отчим неловко вытер со лба холодный пот, чувствуя, что злое удушье мешает ему говорить.

-- По-по-те-рял? -- тихо переспросил он. И вдруг сорвался, закричал тонким фальцетом: -- Когда чужую вещь берут без спросу и она исчезает -- это не называется потерял. Украл!

-- Я не вор! -- вскинув голову, обиженно сказал Алексей. -- Я не вор, -- повторил он. -- Если беда случилась и я потерял вашу зажигалку, это еще не значит, что я вор. Я копилку свою раскрою и все деньги вам верну, какие она стоит, эта зажигалка. Я в долгу у вас не останусь.

-- Молчать! -- заорал Никита Петрович и в исступлении стал снимать с себя ремень. -- Я тебе сейчас покажу, как чужие вещи без спроса брать. Живо отучу.

Он занес над своей лысоватой головой ремень и стал медленно приближаться к мальчику. И тут случилось неожиданное. Бледный Алешка метнулся к двери, схватил черный задымленный рогач, каким мать вынимала из печи кастрюли и сковородки, и воинственно встал на пороге.

-- Не троньте! -- крикнул он звенящим голосом. -- Слышите, не троньте! Меня еще никто сроду не бил: ни отец, ни мать. Хоть в милицию ведите, если вором считаете, а бить не смейте.