Исповедь отца сыну - Шалва Амонашвили

«Приведи, пожалуйста, Нинульку из детского сада!» Ты тогда был уже в первом классе, детский сад находился рядом, и ты с радостью ходил туда за сестренкой. Гордился этим поручением.

Но я рассказываю не о том, как воспитывали девочку, а о том, как воспитывали в тебе заботливого, чуткого мальчика.

Мы с тобой готовили сюрпризы маме, бабушке, сестренке к дням их рождения. Порой, оставшись одни, убирали квартиру, мыли посуду, готовили обед, чтобы порадовать маму. На тебя возлагали заботу о комнатных цветах. Мы радовались каждому новому лепестку и бутону.

«Это плоды твоих забот!» — говорила бабушка. Во дворе мы посадили дерево, и ты поливал его.

В нашем аквариуме раз произошла беда: рыбки съели одного своего собрата. Это всех нас очень огорчило. А когда ты увидел, как гуппия рожала живых рыбок и тут же съедала своих детенышей, которые не успевали сразу же после рождения уплыть от мамы, бабушка не замедлила прочитать тебе мораль:

«Вот видишь, как гуппия ест своих детей! А твоя мама не съела тебя, она вырастила тебя!», ты негодовал на рыбку-мать, съедающую своих новорожденных рыбок, и чтобы спасти их, терпеливо ждал появления каждой новой рыбки и палочкой отгонял от них маму.

Упрочить доброту, чуткость, отзывчивость в ребенке, породить в нем чувство сопереживания — дело не из легких. Среди других способов, которые мы применяли с этой целью, был и довольно распространенный. Суть его выражена в пословице:

«Говорю тебе, кувшин, но ты, бутылка, слушай!» Мы им пользовались примерно в следующих формах.

«Мама, ты не замечаешь, какой Паата становится добрый!»

«Да, я сама хотела сказать, вчера он так помог мне!..»

Мама и бабушка говорят в другой комнате, тебя только что уложили, и ты должен уснуть, но суть разговора задевает тебя…

«А вы знаете, как мой внук вчера порадовал меня!» — бабушка разговаривает в парке с женщиной, сидящей рядом с ней на скамейке.

Они познакомились здесь. Ты играешь тут же и готов повторить те же доблестные поступки, которыми она так гордится.

Было ясно, как поощряли тебя такие «случайные» разговоры без твоего участия, за «твоей спиной» — о твоих хороших делах и поступках, о твоей чуткости и отзывчивости.

Но, может, в этом была доля тщеславия, может, ты немного играл в отзывчивость, доброту, хорошие поступки? Что ж, не плохо, если даже в игре (пока в игре) ты усваиваешь и проявляешь некоторые нормы нашей морали. В игре, как теперь склонны говорить, моделируется будущая социальная жизнь ребенка.

И все же мы с нетерпением ждали такого проявления твоей чуткости и сопереживания, которых нельзя было приписать игре. Чувство сопереживания — это частица твоего сердца, твоей души, твоей жизни, которую ты преподносишь человеку в дар.

Я не забуду тот прекрасный день, когда обнаружил в тебе рождение такого чувства. Нет, не думаю, что я переоцениваю это событие, не смог вникнуть в его психологическую суть.

Это действительно было сопереживание, чувство своей вины перед другими, чувство сожаления.

Вот как оно родилось.

СЛЕЗЫ

Стоял теплый майский день, тебе было тогда чуть больше пяти.

Мы отправились в поход на близлежащие горы. Была с нами Мака, твоя двоюродная сестра, на год старше тебя. Вы бегали, собирали цветы, смеялись. И вдруг умолкли.

Я увидел вас сидящими на корточках, вы что-то внимательно рассматривали.

Я подошел. На стебельке полевого цветка сидел кузнечик, прозрачно-зеленый, с тоненькими длинными крылышками, с усиками. Он неожиданно раскрыл крылышки и сделал длинный скачок. Вы весело погнались за ним и опять, сидя на корточках, долго изучали его. Он, видимо, решил поиграть с вами: скок — и вы за ним, опять скок — и опять вы за ним.

Вместе с кузнечиком вы бегали по всему полю и смеялись. Наконец кузнечик сел на асфальтированную дорогу. Теперь мы втроем окружили его.

«Какой ты красивый… Что ты ищешь?» — начала задавать ему вопросы Мака. Но кузнечик раскрыл крылышки и собрался было сделать прыжок, как ты ни с того ни с сего накрыл его ногой. Мака вскрикнула:

«Не смей!» Ты поднял ногу — и мы увидели раздавленного кузнечика.

«Зачем ты это сделал?» — спросила Мака, обиженная до слез. Ты молчал.

«Да, сегодня мама уже не дождется своего кузнечика. Она, наверное, будет горько плакать!»

Я был огорчен, но не бранил тебя.

«Кузнечик уже никогда не будет прыгать и шалить… И цветы напрасно будут его ждать!..»

Мы поднялись и пошли дальше. Я предложил вам сесть в тени под деревом и позавтракать. И как будто все уже было позади, как ты вдруг вскочил и побежал обратно на дорогу.

Ты сел на колени перед кузнечиком, лежавшим на асфальте.

«Кузнечик больше не будет прыгать… Мне жаль кузнечика…»

Ты рыдал. Мака успокаивала тебя, но ты не слушал ее.

«Почему я раздавил кузнечика?.. Мне жалко его… Пусть он оживет…»

Я еще не видел такого обилия слез, не слышал, чтобы ты когда-нибудь так плакал.

Мне действительно было очень жаль кузнечика, но я радовался твоим горьким слезам, слезам сожаления.

«Ничего, сынок, плачь… Может быть, именно сейчас ты рождаешься как человек!» — думал я, всматриваясь в тебя.

Ты жалел о своем поступке, ты хотел вернуть время назад, чтобы исправить свершенное.

И мне показалось тогда, что только в том сердце может поселиться бескорыстное чувство сопереживания, в котором уже возникло раскаяние в своих необдуманных поступках, чувство вины, чувство ответственности.

В ШКОЛУ

В доме суета. Завтра первое сентября, и ты пойдешь в школу, в подготовительный класс для шестилеток. Бабушка заканчивает гладить твою рубашку и короткие штанишки, мама собирается искупать тебя, готовит ванную. Нина не отходит от тебя и умоляет взять ее тоже в школу.

Ты важничаешь. Еще бы! Ведь в школу пойдешь ты, а не кто другой из нашего дома.

«Какое стихотворение ты расскажешь, если предложит учительница?» — спрашивает мама. У тебя наготове два-три десятка стихотворений.

«А если будете рисовать, то нарисуй закат солнца. Это у тебя хорошо получается». Бабушка уверена в этом.

А я советую тебе подружиться сразу со всеми ребятишками и с первого же дня полюбить свою учительницу.

Ты уже знаком с некоторыми буквами. Можешь написать свое имя. Ты этому научился в детском саду, у своих товарищей. Возвращаясь из детского сада, ты приставал к маме или папе с просьбой научить тебя читать. Тогда я решил научить тебя способу звукового анализа слова.

Сперва я обратил твое внимание на отдельные звуки:

«Скажи, пожалуйста, как шумит ветерок в листьях деревьев?» — «Шшш!..» — «А как жужжит пчела?» — «Жжж…!»

Затем научил медленному и растянутому проговариванию слов: «дууууб», «мммааамммааа».

Порой задавал тебе задачи: я говорил предложение или слово неестественно растянуто и медленно, а ты должен был догадаться, что я сказал.

Потом я дал тебе фишки — маленькие квадратики из картона и предложил «написать слово»: проговорить какое-нибудь слово медленно, выделить в нем последовательные звуки и для обозначения каждого из них положить фишку. Этот прием, разработанный известным психологом Д.Б.Элькониным, помог тебе усвоить способ звукового анализа и «написания» слов.

Так ты научился всем звукам грузинского языка.

Считать до десяти не составило для тебя большого труда. Но вот преодолеть так называемые феномены Пиаже ты затруднялся.

По моему заданию ты пересчитывал десять фишек и клал слева, столько же — справа. И справа, и слева фишки лежали кучками.

«Сколько здесь фишек?» — «Десять» — «А здесь?» — «Десять» — «Где больше фишек, тут или там?» — «Нигде, они равны».

Пока все правильно.

Тогда я раскладываю кучку фишек справа, фишки слева остались в прежнем положении.

«Скажи, пожалуйста, где теперь больше фишек — здесь или там?»

Ты, не задумываясь, отвечал:

«Здесь!» И указывал на разложенные фишки.

Было достаточно собрать их опять в кучу, и ты говорил, что теперь фишки равны.

А вот другой опыт.

Я брал два стакана, один из них был низким и широким, другой — узким и высоким. Наполнял низкий стакан. «Смотри, теперь я эту воду перелью в узкий стакан!» И переливал. Естественно, в узком стакане вода поднималась выше. «В каком стакане больше воды — в низком или узком?» Опять ты, не задумываясь, говорил, что воды становится больше в узком.

Скажу еще об одном опыте.

«Вот шарик из пластилина. Смотри, из этого шарика я сделаю лепешку. Скажи, пожалуйста, когда было больше пластилина — когда он был шариком или когда он превратился в лепешку?» — «Когда превратился в лепешку…»

Повторение этих опытов в разных вариантах, рассмотрение результатов с разных точек зрения в конце концов привело тебя к пониманию того, что количество фишек не может меняться в зависимости от того, расположены они врозь или кучкой.