Верный садовник - Джон Ле Карре

«Дорогой сэр!

В моем распоряжении находится письмо, написанное Вами миссис Тессе Куэйл, в котором Вы приглашали ее убежать с Вами. Мустафа приведет Вас ко мне. Пожалуйста, никому об этом не говорите и приходите немедленно, или мне придется передать письмо в другие руки».

Без подписи.

Вудроу мгновенно протрезвел, словно его окатили из полицейского водомета. Человек, идущий на эшафот, успевает передумать о многом, и Вудроу, пусть и выпивший немало виски, не облагаемого налогом, не был исключением из общего правила. Он решил, что его общение с Мустафой не укрылось от внимания Глории, и не ошибся: она дала себе зарок на вечеринке не спускать с него глаз. Поэтому он ободряюще помахал ей рукой, как бы говоря: «Нет проблем», и последовал за Мустафой. И в этот же момент впервые встретился взглядом с Гитой и обнаружил в ее глазах холодную расчетливость.

Одновременно он пытался вычислить шантажиста и связал его с присутствием полиции. Логика его сводилась к следующему: в какой-то момент полиция провела обыск в доме Куэйлов и нашла то, что не удалось отыскать ему. Один из них припрятал письмо, выжидая момент, когда оно принесет дивиденды. Вот этот момент и наступил.

Почти одновременно в голове возник и другой вариант: Роб, Лесли или они оба, помимо своей воли отстраненные от расследования, решили обратить свои находки в наличные. Но почему здесь и сейчас? Мелькнула мысль о том, что к записке имеет отношение Тим Донохью, но Вудроу тут же ее отмел. Да, Донохью присутствовал на вечеринке, сидел с Мод, своей молчаливой женой, в темном углу тента, но едва ли годился на большее.

Одновременно у Вудроу обострились все чувства: он замечал каждую мелочь. Плохо вбитые колышки, провисшие веревки, банановую шкурку на дорожке («Кто-нибудь поскользнется, упадет и подаст на меня в суд»), неохраняемую приоткрытую дверь в спальню для гостей («чертовы воры могут обчистить весь дом, а мы ничего не заметим»).

Огибая кухню, он увидел с дюжину непрошеных гостей, дожидающихся объедков с барских столов. В свете фонаря-«молнии» они группками сидели на траве. Около них копошились двадцать детей. Нет, только шесть. На самой кухне за столом, сытые и пьяные, дремали полицейские, повесив кители и оружие на спинки стульев. В таком состоянии, решил Вудроу, едва ли кто из них мог быть автором письма, которое он сжимал в руке.

Кухня осталась позади. Мустафа, с ручным фонариком в руке, вел его через холл к входной двери. «Филип и Гарри! — в ужасе вспомнил Вудроу. — Господи, а вдруг они увидят меня? Впрочем, что они могут увидеть? Своего отца в смокинге, который ослабил галстук, чтобы открыть шею палачу». Но тут он вспомнил, что на ночь Глория отправила детей к друзьям. Она насмотрелась на детей дипломатов на танцах и решила, что Филипу и Гарри такие впечатления пока ни к чему.

Мустафа открыл входную дверь, махнул фонарем в сторону подъездной дорожки. Вудроу вышел из дома. Его тут же окружила чернильная тьма. Ради романтического эффекта Глория выключила прожектора, обычно освещавшие подъездную дорожку. Ночь выдалась ясная, но Вудроу не испытывал желания любоваться звездами. Мустафа фонариком звал его к воротам. Сторож из племени балуйа открыл ворота, а члены его многочисленной семьи, как всегда кучковавшиеся за его спиной, с интересом разглядывали Вудроу. Автомобили стояли по обе стороны дороги, их сторожа дремали или негромко переговаривались друг с другом. «Мерседес» с водителями, «Мерседес» со сторожами, «Мерседес» с овчаркой и обычная толпа африканцев, наблюдающих, как жизнь проходит мимо. Музыка гремела почти как у тента и с удалением не становилась лучше. Вудроу не сомневался, что завтра ему придется разбираться с жалобами. К примеру, эти бельгийские судовладельцы из номера двенадцать подавали на человека в суд, стоило его собаке пернуть в их воздушном пространстве.

Мустафа остановился у автомобиля Гиты. Вудроу хорошо его знал. Частенько поглядывал на него из окна кабинета, обычно со стаканом в руке. Изготовленный в Японии, такой маленький и низкий, что всякий раз, когда она влезала в него, Вудроу мог представить себе, как Гита надевает купальный костюм. «Почему мы здесь остановились? — взглядом спросил он у Мустафы. — Каким образом автомобиль Гиты связан с шантажом?» Он начал думать о том, а сколько у него денег. Вдруг они запросят сотни фунтов? Тысячи? Десятки тысяч? Ему придется занимать у Глории, но под каким предлогом? Впрочем, если речь пойдет только о деньгах, он вздохнул бы с облегчением. Автомобиль Гиты стоял далеко от уличного фонаря. Фонари не горели из-за отключений энергии, но никто не знал, когда они могут зажечься. Он подсчитал, что при нем только восемьдесят фунтов в кенийских шиллингах. На них молчание не купишь. Он уже начал думать о предстоящих переговорах. Какие гарантии он мог получить в том, что шантажист не вернется через шесть месяцев или шесть лет? «Придется обращаться к Пеллегрину, — подумал он, едва не рассмеявшись. — Спрашивать старину Бернарда, как заталкивать лишнюю зубную пасту обратно в тюбик».

Если только. На ум пришла самая безумная из версий. Утопая, Вудроу схватился за последнюю соломинку.

Гита. «Гита украла письмо! Нет, более вероятно другое: Тесса отдала ей письмо на хранение! Гита послала Мустафу, чтобы выманить меня с вечеринки и наказать за то, что произошло у Елены. И вот же она, сидит за рулем, ждет меня. Каким-то образом выскользнула из дома первой и уже сидит в кабине, моя подчиненная, шантажистка!»

Если он и разозлился, то лишь на мгновение. «Если это Гита, мы договоримся. С ней я смогу все уладить. Возможно, письмо станет первым шагом в наших новых отношениях. Возможно, ее желание причинить мне боль — прикрытие других, более конструктивных желаний».

Но за рулем сидела не Гита. По силуэту он понял, что это мужчина. Водитель Гиты? Ее бойфренд, дожидающийся окончания танцев, чтобы отвезти ее домой? Со стороны пассажирского сиденья дверцу открыли заблаговременно. Под бесстрастным взглядом Мустафы Вудроу осторожно полез в машину. Какой там купальный костюм. Прямо-таки кабинка карусели, в которой он катался с Филипом в парке аттракционов. Мустафа захлопнул за ним дверцу. Автомобиль качнуло, но мужчина за рулем не шевельнулся. Одет он был, как многие горожане-африканцы, в стиле Санкт-Морица, несмотря на жару: шерстяная шапочка, надвинутая на лоб до самых бровей, и темная стеганая куртка на «молнии» с капюшоном. Белый этот мужчина или черный? Вудроу втянул носом воздух, но не уловил сладкого запаха Африки.

— Хорошая музыка, Сэнди, — нарушил тишину Джастин и протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания.

Глава 22

Вудроу сидел за резным столом из тропического тика стоимостью пять тысяч американских долларов. Сидел ссутулившись, касаясь локтем обрамленной серебром подставки для бумаг, которая стоила существенно меньше. В пламени единственной свечи его лицо блестело от пота. Пламя это отражалось и в свисавших с потолка зеркальных сталактитах. Джастин стоял в темноте, далеко от стола, привалившись спиной к двери, точно так же, как приваливался Вудроу к двери Джастина, когда приехал с известием о смерти Тессы. Руки Джастин держал за спиной. Должно быть, боялся, что они перестанут его слушаться. Вудроу изучал тени, отбрасываемые на стену пламенем свечи. Мог различить слонов, жирафов, газелей, носорогов. И самых разных птиц, с длинными шеями, маленьких, хищных, певчих. Дом находился на тихой улочке. Никто не проезжал мимо. Никто не стучал в окно, чтобы узнать, почему в половине первого ночи пьяный белый мужчина в смокинге и развязанным галстуком должен отчитываться о содеянном при свечах в галерее африканского и восточного искусства мистера Ахмад Хана, расположенной в пяти минутах езды от «Мутайга-клаб».

— Хан — твой друг? — спросил Вудроу. Ответа не последовало.

— Тогда где ты взял ключ? Он — друг Гиты, так?

Ответа не последовало.

— Вероятно, друг семьи. Разумеется, семьи Гиты. — Вудроу достал из нагрудного кармана смокинга шелковый платок, смахнул со щек пару слезинок. Тут же появились новые, ему пришлось смахнуть и их. — Что я скажу им, когда вернусь? Если вернусь.

— Ты что-нибудь придумаешь.

— Обычно придумываю, — согласился Вудроу, вытирая рот платком.

— Я в этом и не сомневался.

В испуге Вудроу вскинул голову, чтобы посмотреть на него, но Джастин стоял на том же месте, в той же позе, сцепив руки за спиной.

— Кто велел тебе положить документ под сукно, Сэнди? — спросил Джастин.

— Пеллегрин, кто же еще? «Все сожги, Сэнди. Сожги все копии». Приказ свыше. Копия у меня была только одна. Я ее сжег. Много времени это не заняло, — он всхлипнул, подавляя желание вновь расплакаться. — Следуя всем нормам секретности. В таких делах никому доверять нельзя. Сам спустился в котельную. Сам сжег рукопись в топке. Меня хорошо учили. Всегда ходил в лучших учениках.