Иван III - Николай Борисов

На Городище разместилась своего рода штаб-квартира московского князя. А его многочисленные полки, без которых ни он, ни его отец не рисковали появиться на Волхове, деловито устраивались в пригородных селах и монастырях. «А вся его сила по всем монастырем, было полно по обе стороны около всего Великого Новагорода» (41, 202). Железным обручем охватила святую Софию московская рать. Достаточно одного слова великого князя — и этот обруч начнет сжиматься…

Как обычно, незваные гости вели себя довольно бесцеремонно. «Тем же (новгородцам. — Н. Б.) было от них силно (сильное притеснение. — Н. Б.), много христиан пограблено по дорогам и по селом и по манастырем и числа края нет; тако же и владыке и посадником и всему Новугороду кормом и даровы и всему сполу числа же края нет колко золота и серебра вывезе от них» (41, 202).

Уже в первый день князь Иван воспользовался случаем, чтобы лишний раз напомнить новгородцам о том, как им следует относиться к своему Государю. Архиепископ Феофил прислал на Городище двух своих людей, Никиту Савина и Тимофея Лунева, «кормы отдавати», то есть выделять продукты и фураж по требованию великокняжеских бояр — «дворецкого» и «конюшего». Статус владычных порученцев показался Ивану ниже, чем статус тех бояр, с которыми им предстояло иметь дело. Таким вещам не придавали особого значения в демократическом Новгороде, однако московский двор уже давно жил по иным законам. Здесь внимательно следили за соответствием человека (с точки зрения его знатности) и должности. В итоге «князь великый тех не похотел да и на владыку о том озлобился, что те к тому делу не пригожи, да и корму взяти не велел» (27, 315). Оплошавший владыка поспешил назначить ответственным за снабжение москвичей своего наместника Юрия Репехова. Такое решение удовлетворило государя. Однако он все же отклонил приглашение в тот же день приехать на пир к архиепископу. Вместо этого великий князь позвал новгородскую знать во главе с владыкой к себе на Городище, где на другой день он устроил пышный прием. В среду 22 ноября на Городище собрались все те, кого Иван при случае с удовольствием отправил бы на плаху: верный меч Новгорода, князь Василий Гребенка Шуйский, один из предводителей «литовской» партии степенный посадник Василий Ананьин, осторожный и двуличный владыка Феофил.

В четверг 23 ноября, после торжественного въезда в новгородский Кремль и богослужения в Софийском соборе, Иван III нанес ответный визит архиепископу и всей новгородской знати. «По совершении же службы поиде князь великы на обед к архиепискупу, и яде у него и пить весело; а архиепискуп многими дары одари великого князя» (27, 316).

С первого и до последнего дня пребывания Ивана в Новгороде пиры и торжественные богослужения тянулись бесконечной чередой. Великий князь, подобно своему отцу, отдал дань уважения новгородским святыням. Долгими часами выстаивал он службы в знаменитых храмах и монастырях. А вечерами новгородская знать давала в его честь один пир за другим. Главы всех боярских кланов стремились зазвать Ивана к себе в дом, щегольнуть роскошным столом и щедрыми подарками. Князь в долгу не оставался и дарил новгородских бояр серебряными чарами и кубками, отрезами заморского сукна, породистыми лошадьми. Шумное застолье с бесконечными здравицами, пьяным умилением и взаимными признаниями в любви понемногу растапливало лед недоверия. Грозный Государь представал здесь совсем в ином обличий — щедрого хозяина, хорошего собеседника, почти друга.

Прирожденный тиран, Иван понимал, что сильная власть строится не только на страхе, но и на любви. Подданные должны любить Государя. Он открывается им попеременно то как неприступный и грозный земной Бог, то как обаятельный и добрый человек. И в этой непостижимой изменчивости его облика — сокровенная тайна власти.

Благочестивые паломничества и шумные застолья не мешали Ивану заниматься тем, ради чего он, собственно, и прибыл в Новгород, — «судом праведным». Уже на следующий день по приезде он принял у себя на Городище целую толпу всякого рода жалобщиков и просителей. Московский летописец саркастически изображает эту картину: «И того же дни многые новугородцкыи жалобникы и всякые люди житьи, и рушане (жители Русы. — Н. Б.), и манастырскыи, и прочи, иже в приделех ближних Новагорода, приидоша бити челом великому князю: овии (одни. — Н. Б.) приставов просить, да быша от вой (воинов. — Н. Б.) его неизграблени, а инии с жалобою на свою же братью на новугородцев, кийждо о своем управлении — понеже (потому что. — Н. Б.) бо земля она (эта. — Н. Б.) от многа лет в своей воле живяху, а о великых князех отчине своей не брежаху и не послушаху их, и много зла бе в земли той, межи себе убийства, и грабежи, и домов разорениа от них напрасно, кой с которого сможаше» (27, 315).

Последние штрихи этой мрачной картины — безвластие, грабежи, убийства, произвол сильного над слабым — несомненно, относятся прежде всего к последним годам существования Новгородской боярской республики, когда традиционные устои были окончательно расшатаны яростным противоборством партий, когда в ожидании скорого конца Великого Новгорода всеми овладела какое-то неудержимое безумие.

Самые тяжелые дела были представлены на суд Ивана III в субботу 25 ноября. Жители сразу двух улиц — Славковой и Никитиной — обвинили знатнейших новгородских бояр Василия Ананьина, Богдана Есипова, Федора Исакова (младшего сына Марфы-посадницы. — Я £.), Ивана Лошинского и других в небывалом преступлении: «что наехав те со многими людьми на те две улицы, людей перебили и переграбили, животов (имущества. — Н. Б.) людских на тысячю рублев взяли, а людей многих до смерти перебили» (27, 316). В тот же день на разбой среди бела дня, учиненный теми же лицами, стали жаловаться и другие новгородцы. Иван III заявил о своем намерении серьезно разобраться с этой дикой историей: «Хочеть бо ми ся обиденым управу дати» (27, 316). (Вероятно, московские летописи несколько односторонне представляют суть дела. Вражда между жителями соседних улиц, часто переходящая в настоящие сражения, — обычное явление для любого средневекового города. Однако после 1471 года, в условиях безвластия и брожения, эти конфликты в Новгороде вышли из-под контроля местных властей. В городе, по сути дела, началась глухая гражданская война, причем враждующие стороны делились не только по «политическим» пристрастиям, но и по многим другим признакам.)

Суд над боярами, обвиненными в грабежах и убийствах своих сограждан, князь Иван решил провести в присутствии всей местной знати. Обвиняемых доставили под конвоем новгородских приставов, выделенных владыкой. Заявление князя о том, что ему хочется дать обиженным «управу», то есть справедливый суд, прозвучало как приговор. Выслушав истцов и ответчиков, великий князь признал обвиняемых виновными. Четверо названных выше бояр 26 ноября были взяты под стражу московскими воеводами и отосланы под сильной охраной в Москву. Им суждено было окончить свои дни в московской темнице. Прочие были переданы на поруки архиепископу и отпущены под крупный денежный залог.