Триста неизвестных - Петр Стефановский

- Сколько? - спрашиваю. Гольд показал пятерню и добавил:

- Литэра...

Торговаться не приходилось. Нужно было спешить. Я согласился, предупредив, что сейчас спирта у меня нет, но я непременно привезу его из Комсомольска. Медлительность председателя как рукой сняло. Он начал бегать по дворам и собирать лаек. Снарядили две нарты, в каждой упряжке по семь собак. За каюра пошел сам председатель. Ему помогал мужчина лет двадцати пяти. Я поинтересовался - кто это?

- Однако, мой сын, учитель. Он отпустил школьников по домам и поедет с нами.

Пора в дорогу. Лайки впряжены в нарты. Но они сразу же спокойно уселись. Председатель на лыжах вышел вперед и окликнул собак. Они поднялись и дружно побежали за ним. Председатель, ему было лет пятьдесят, быстро скользил по насту. Через час его сменил сын и бежал минут двадцать пять, а отец отдыхал На нартах. Вслед за учителем вел упряжки я, с трудом пробегая десять минут. Так и менялись всю дорогу. Эта зарядка была крайне нужна мне: в шинели я промерз бы окончательно.

Образовавшаяся на реке наледь позволяла беспрепятственно двигаться собакам. Наш председатель вскоре взамен лыж надел коньки и легко заскользил впереди упряжек. Лайки уже достаточно притомились. Шерсть у них покрылась инеем. То и дело они лизали снег. Вдруг в передней упряжке произошла свалка. Пока лаек усмиряли, одна из них выскользнула из шлеи и кинулась назад, к поселку. Дав нам с учителем команду продолжать путь, председатель побежал вслед за улизнувшей собакой.

- Куда он? - заволновался я.

- Отец сейчас догонит собаку, - спокойно ответил учитель.

- Разве может человек догнать собаку?

- Однако, он догонит!

Часа через полтора гольд и верно привел на поводке четвероногого дезертира. Собаку тут же водворили в упряжку.

- Как же вы ее поймали? - задал я недоуменный вопрос.

- Просто! Так же, как мы ловим соболь. Бежим за ним до тех пор, пока он уже не может бежать. Тогда мы его убиваем и забираем себе.

- Удивительно какой вы выносливый!

- Нет, сейчас уже плохой! Ведь я пятнадцатый год председатель. Когда я был охотник, то мог без отдыха бежать сколько надо. На ходу проглочу горсть лимонника, закушу снегом и опять бежать. Иначе зверя не добудешь.

Часто путь нам преграждали поваленные бурей лиственницы. Они были настолько густые, что приходилось прорубать лазы. Иногда толстый ствол дерева лежал так низко, что мы вырубали проход сверху, пропускали в него собак и на руках переносили нарты. Временами мы останавливались на полчаса, разводили костер, кипятили и с наслаждением пили горячий чай. Уставшие собаки, свернувшись, сразу ложились в снег.

К вечеру на одной из таких остановок я сказал проводнику, что нужно было бы покормить собак.

- Нет! - ответил он. - Собаке надо одна сушеная рыба-юкола в сутки.

Интересно, что во время нашего чаепития, при котором мы с аппетитом уплетали захваченный проводником черный хлеб, собаки совершенно не обращали на нас внимания, спокойно лежали, уткнув носы в свою длинную шерсть. Короткий зимний день кончался. Мы продолжали бежать в темноте. Река становилась все уже. Завалы сделались чаще. Я боялся заблудиться и высказал свое опасение проводнику.

- Нет! Еще рано сворачивать, - ответил он.

Перед походом я показал ему карту, на которой была характерная излучина реки. От нее следовало свернуть влево. Сейчас мне казалось, что этих излучин мы уже прошли несколько. Наконец председатель, влекомый только одному ему известным чувством, остановил нарты. Постояв в раздумье несколько минут, он снял одноствольное ружье, выстрелил вверх и прислушался. Я тоже напряг слух, но никакого отзвука не уловил. Проводник кивнул, предложив следовать за ним. С нартами остался учитель. Мы углубились в тайгу. Снег был глубокий. Временами под ногами хлюпало болото. Прошли километра два. Он опять выстрелил. И опять безмолвие было ответом. Но проводник быстро двинулся вперед, заявив:

- Уже близко.

Спустя некоторое время мы увидели костер и бегущих к нам людей.

Аварийный лагерь был найден. Председатель, не мешкая, вернулся за упряжками. Вскоре раненых и детей разместили на нартах. Мы двинулись в обратный путь. Он оказался более трудным: нагруженные нарты собаки тащили медленнее и нам не приходилось периодически отдыхать на них. Перед утром мы повстречали лыжную экспедицию. Ее заблаговременно снарядили из Комсомольска-на-Амуре. Врач осмотрел раненых и присоединился к нашей группе. Лыжники же направились дальше, к самолету, чтобы забрать оставшихся там пассажиров и членов экипажа.

С рассветом мы прибыли в поселок гольдов. Там нас уже ожидал транспортный самолет Си-47, поставленный на лыжи инженером дивизии инженер-полковником Шенайхом, моим бывшим сослуживцем по НИИ ВВС. Он и сам прилетел на маленькую таежную площадку. Я туг же поведал ему о своем долге проводнику.

- Ну, это пустяки! - ответил инженер-полковник и приказал борттехнику принести пять литров спирта и стакан. Он, по-видимому, прекрасно знал местные обычаи.

Председатель сельсовета, увидев бидончик со спиртом, радостно заулыбался. Налив стакан до краев, он залпом опрокинул спирт и закусил снегом. Ту же операцию проделал и его сын.

Погрузив раненых в самолет Си-47, я запустил свой Як-12, который периодически прогревал оставшийся возле него техник. Мы вылетели в Комсомольск. Остальные в тот же день прилетели в Хабаровск, и каждый продолжил свой путь. Специалисты ВВС округа установили причины отказа самолетной аппаратуры. Принятые командованием меры позволили не остерегаться повторения подобных происшествий в будущем.

* * *

Проверка состояния боеготовности авиационных частей и соединений округа, постоянный контроль за техникой пилотирования, разбор разного рода неприятностей, случившихся на земле или в воздухе, и вместе с тем настойчивое внедрение полетов в сложных метеорологических условиях - всем этим были до отказа заполнены мои рабочие дни, а нередко и ночи.

По существующему положению принимать у летчика зачет на первый класс может только командир, имеющий такую же классность. В ту пору в ВВС Дальнего Востока только я среди истребителей имел первоклассную квалификацию. А офицеров, подготовленных к сдаче зачетов на первый класс, становилось все больше. Люди стремились летать в любую погоду, днем и ночью. Поэтому мне частенько приходилось работать, как говорится, на втором дыхании.

Второе дыхание... Такое определение пришло на ум теперь. А тогда я не думал об этом, летал и летал, порой не покидая кабину самолета даже во время его дозаправки горючим, воздухом и кислородом. Помню, однажды сорок минут непрерывно выполнял различные фигуры высшего пилотажа на высоте 6000 метров. Сел, дозаправил машину и снова повторил тот же комплекс. Выдерживать пяти-шестикратные перегрузки позволяли летная натренированность и физическая закалка, приобретенные за годы работы испытателем.