Гражданская война в США, 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники) - Кирилл Маль

Несколько часов ушло на то, чтобы ликвидировать образовавшийся затор, а когда артиллерию наконец удалось извлечь из лесных тисков, всему корпусу пришлось поворачивать [417] вспять и искать обходные пути. Проплутав 15 миль вместо запланированных 9, он наконец появился у Колд-Харбора, но не к 4.30, а к 7 утра. К тому же солдаты Хенкока были до того измотаны утомительным ночным маршем, что едва ли теперь годились для наступления. Как заметил по этому поводу один офицер из штаба армии, федеральные солдаты еще до марша чувствовали себя не лучшим образом, а бестолковые перемещения ночью по извилистым лесным дорогам совсем их доконали. «У наших людей больше нет физической силы, которой они обладали всего месяц назад, — писал он. — И я действительно не знаю, почему они все еще живы».

К обеду 2 июня положение не только не улучшилось, но, наоборот, стало хуже. Правда, 6-й корпус Райта все же был приведен в боевую готовность и построился на дороге, ведущей в Ричмонд. Но 18-й корпус, судя по докладу его командира — Смита Плешивого, насчитывал всего лишь 9 тысяч из 16, которых он повел с собой от Бермуда-Хандрид. Остальные либо числились в боевых потерях, либо просто отстали и плелись где-то сзади по пыльным лесным дорогам. Однако даже те, кто оставался в строю, были до того усталыми, что, по мнению Смита, не смогли бы удержать позиции в случае вражеской атаки. «Атака моими частями будет просто абсурдной», — заявил командир 18-го корпуса.

Оставались еще корпуса Уоррена и Бернсайда, составлявшие правое крыло армии, однако и они сделали за день столько бесполезных движений, переходя с одной позиции на другую, что в конечном итоге было решено оставить их в обороне.

В результате запланированную атаку пришлось отложить до следующего утра т. е. до рассвета 3 июня. «Отсутствие готовности, изнуренность жарой и недостаток физических сил у людей, утомленных прошлой ночью маршем, — писал Грант в своем письме Миду вечером 2 числа, — все это, я думаю, делает необходимым и разумным отложить атаку до завтрашнего утра. Все перемены позиций, приказ о которых был отдан, следует совершить уже сегодня, а людям, готовящимся участвовать в завтрашней атаке, надо дать возможность хорошенько отдохнуть, скажем, до, 4.30 утра». [418]

Но Грант ошибался, и откладывание атаки на утро 3 июня отнюдь не было разумным решением. Проблема заключалась в том, что в отличие от северян, измотавших себя бесполезными маршами, конфедераты провели весь день 2 июня за неторопливой, но крайне основательной работой. Сменив штыки и кружки на лопаты, они буквально от рассвета до рассвета углубляли и расширяли заложенную ими накануне траншейную систему. К утру следующего дня она уже превратилась в настоящий лабиринт оборонительных сооружений, где каждый бугорок, впадина или овраг были использованы для усиления позиции. Генерал Ли, невзирая на свое все еще болезненное состояние, прибыл в Колд-Харбор и лично руководил всеми работами, дав своему инженерному таланту развернуться в полную силу.

По свидетельству очевидцев, он предложил северянам для оценки настоящий шедевр фортификации, который представлял собой совокупность «хитроумных зигзагообразных линий внутри линий; линий, защищающих фланги; линий, построенных, чтобы накрывать противоположные линии анфиладным огнем; линий, на которых были установлены батареи… Это — путаница и лабиринт укреплений внутри укреплений, это укрепления без укреплений, каждое из которых заложено с какой-то определенной целью — или для наступления, или для обороны».

Кроме того, чтобы добавить федералам пищи для размышлений, генерал Ли тщательно выбрал позиции для своих орудий и разместил их так, чтобы они накрывали подступы к траншеям конфедератов все сметающим огнем. А в силу того, что линия обороны Северовирджинской армии представляла собой вогнутую дугу, этот огонь должен был стать перекрестным.

Но ни Грант, ни тем более Мид не сумели с первого взгляда оценить всю красоту и мощь представленного на их обозрение произведения военно-инженерного искусства. Они даже не отдали распоряжений о проведении тщательной рекогносцировки местности, полагая, что корпусные командиры сами до этого додумаются. Но их предположение оказалось в корне неверным, поскольку в Потомакской армии разведка никогда не входила в обязанности командующих [419] корпусами, и, как следствие, никто так и не узнал, что находится впереди. Командиры разного уровня знали только, что наутро предстоит атака неприятельской армии силами примерно в 40 тысяч солдат, и этого было для них достаточно.

В отличие от своих генералов и офицеров рядовые янки очень хорошо знали или предчувствовали, что ожидает их утром 3 июня, и многие из них готовились к смерти. «Люди спокойно писали свои имена на листках бумаги и пришпиливали их булавками к мундирам сзади так, чтобы их тела можно было опознать», — вспоминал генерал Хорас Портер. Но даже такое предчувствие не помешало этим храбрым и опытным ветеранам хладнокровно построиться и пойти в атаку, когда им был отдан соответствующий приказ.

Время для исполнения этого приказа настало сразу после рассвета 3 июня. Ливший всю ночь дождь внезапно прекратился, а сквозь уходящие на восток тучи забрезжило первое сияние зари, осветившее мрачную колд-харборскую равнину сероватым сумеречным светом. Это невеселое начало нового дня стало для северян своеобразным сигналом, и их одетая в синее пропыленное сукно пехота начала выдвигаться на передовые позиции. Офицеры сперва сопровождали свои подразделения верхом, но затем спешились и отправили лошадей в тыл, разумно рассудив, что в предстоящем бою шансы выжить есть только у тех, кто не выделяется на общем фоне. Пехотинцы тем временем развернулись в боевую линию, и на мгновение все застыли в напряженном ожидании. На поле предстоящей битвы повисала звенящая томительная тишина. Вдруг в этой тишине гулким раскатом прозвучал выстрел сигнальной пушки, и массы войск резко пришли в движение.

Первыми начали действовать федеральные батареи, поливавшие окопы врага огнем по всей линии. Орудия конфедератов тотчас ответили им со своих скрытых позиций, а потом — еще мгновение назад пустые — траншеи внезапно наполнились людьми, и к реву орудий добавился несмолкаемый треск пехотных винтовок. «Он напоминал по ярости перестрелку в Глуши, на которую наложились громовые раскаты геттисбергской артиллерии», — вспоминал один участник атаки. [420]

А пехота северян меж тем двинулась в наступление. Поначалу она представляла собой единую компактную линию из 40 тысяч человек, но по мере развития атаки эта линия стала разваливаться на отдельные элементы — дивизии, бригады и полки. На левом фланге атакующих со своими обычными отвагой и азартом на южан обрушились две дивизии 2-го федерального корпуса (третью Хенкок оставил в резерве). [421]

Одна из них во главе с адвокатом Берлоу развернула в первой линии две бригады, которые вопреки вражескому огню легко преодолели рубеж «утопленной» дороги, отбросили пикеты конфедератов и даже ворвались в передовые траншеи. После ожесточенного сопротивления федералам удалось вытеснить части дивизии Бекенриджа, а также захватить несколько сот пленных и несколько полевых орудий, что давало им основание считать совершенный прорыв невероятным успехом.

Увы, конфедераты быстро убедили северян в обратном. Их артиллерия со своих удачных позиций накрыла всю местность позади захваченного участка траншей перекрестным огнем, напрочь отсекая подкрепления. В то же время другие батареи конфедератов принялись навесом посылать людям Берлоу одну гранату за другой, а поскольку орудия были хорошо пристреляны, то очень немногие из этих снарядов пролетали мимо цели. Когда же в бой включилась пехота второй линии обороны, открывшая по захваченным батареям огонь с трех сторон (свою роль сыграли заранее подготовленные фланкирующие траншеи и брустверы), положение федералов стало и вовсе несладким.

Какое-то, видимо, очень недолгое время, две бригады адвоката Берлоу еще просидели во временно завоеванных укреплениях, а затем, убедившись, что эти укрепления оказались мышеловкой, оставили их и бегом бросились назад. Впрочем, бежали северяне недалеко: всего в 15–20 метрах от окопов они упали на землю, штыками и жестяными кружками принялись лихорадочно закладывать собственную цепочку стрелковых ячеек. Однако их достойная восхищения отвага оказалась в итоге бесполезной и лишь добавила новые имена в списки убитых и раненых. Сумев закрепиться вблизи вражеского бруствера, они все равно не могли пробиться сквозь стену шквального огня.

Второй из атакующих дивизий корпуса Хенкока пришлось еще хуже. Она также двинулась вперед, имея в первой линии бригады Тайлера и Смита. За ними в качестве поддержки двигались бригады Мак-Кина и Оуэна. В таком боевом порядке дивизия стремительно бросилась в атаку. Ветераны, из которых она в основном состояла, конечно, знали, что ждет [422] их впереди, но все равно считали для себя делом чести участие в штурме вражеских окопов. Правда, один из них, капрал 19-го Массачусетского полка, отклонил просьбу своего полковника поднять выпавшее из рук убитого знамя. «Слишком много капралов было убито в тот момент, когда они несли знамена», — сказал он. «Когда мы доберемся, куда надо, я произведу тебя в сержанты», — ответил на это полковник. «Вот это дело, — сразу согласился капрал. — Я понесу знамя».