Натянутый лук - К. Паркер

— Меня уже тошнит от этой лавки, — жаловалась Ветриз. — Клянусь Богом, на ней невозможно сидеть.

Алексий кивнул.

— Я тоже устал от наших уютных посиделок с директором, — ответил он. — Ничего не происходит, а потом меня мучает головная боль, и я не могу вспомнить, о чем мы говорили. Интересно, коровы так же себя чувствуют после того, как их подоят?

Ветриз покосилась на него.

— У нас обычно два разговора, один здесь и один — там, куда нас засылают. Проблема в том, что, когда мы там, врать или притворяться бесполезно. Но мы всегда говорим о разной ерунде. Между прочим, раз уж ты упомянул… я тоже не помню, о чем мы говорили. Коровы, которых доят? — Она поежилась. — Лично мне больше нравится сравнение с пауком и мухами.

Алексий вздохнул.

— Думаю, самое неприятное — унижение. По крайней мере для меня. В конце концов, я должен был знать о таких вещах.

Дверь открылась. («Не так плохо, — прошептала Ветриз, — на этот раз меньше часа»), и знакомый клерк с постным лицом провел их в кабинет. За столом директора сидел мужчина. Он казался стройнее и старше, но одновременно выше и сильнее, чем когда Ветриз видела его в последний раз. Странно.

— Привет, — сказал Горгас.

Ветриз кивнула в ответ и посмотрела на Ньессу. Та выглядела ужасно, вся бледная, даже волосы, казалось, поблекли и обвисли. Может, заболела?

— Нет, — сказала Ньесса, — просто волнуюсь. А теперь слушайте. Сегодня на собрании каноников Фонд проголосовал за то, чтобы послать на Скону шесть тысяч алебардщиков. Мы не сможем противостоять такой атаке. Молчи, Горгас, даже если и сможем, на это уйдут все наши силы. Понимаешь, о чем я?

Алексий кивнул.

— Кажется, ты хочешь вести войну в каком-то другом месте.

— Конечно. Единственным разумным действием в данных обстоятельствах было бы заставить их передумать. — Она замолчала и закрыла глаза. — К несчастью, мы недооценили их упорство.

Горгас сделал шаг вперед и сел на краешек стола.

— Она имеет в виду, что у нас будет больше шансов, если мы атакуем их.

— Я, кажется, попросила тебя помолчать, — сказала Ньесса. — Фактически то, что сказал мой брат, недалеко от правды. Пытаться избавиться от них с помощью Принципа — довольно сложно, особенно учитывая, что им известно о моих намерениях. Я просто не рассчитывала на это, — добавила она. — Возомнила, что только я умею колдовать, и ошиблась.

— Простите, — перебил Алексий, — вы хотите сказать, Фонд умеет колдовать?

Ньесса нетерпеливо покачала головой.

— Я не намерена обсуждать заумную терминологию. Когда я услышала новости с собрания каноников, то использовала… черт, опять эта проклятая терминология… ну, проводник или связку, в общем, то, что я построила между вами и вашим другом Геннадием, чтобы заставить их передумать. Однако у меня ничего не вышло! Помнишь, как он сидел перед тобой, а ты не смог привлечь его внимания или увидеть, на что он смотрел?

Алексий ничего не ответил.

— Я поражена, насколько хорошо у них получалось скрывать все от меня, — продолжала Ньесса. — Теперь они совсем закрылись. Я даже не могу попасть внутрь. Как, черт побери, мне работать в таких условиях? В довершение ко всему они еще и атакуют меня. — Она повернулась и гневно посмотрела на Ветриз. — Атакуют нас. Через Бардаса.

Ветриз вдруг похолодела.

— А, — вот и все, что она сказала.

Ньесса с недовольством покосилась на нее, и Ветриз вспомнила шутку Алексия о честных намерениях.

— Конечно, — продолжала Ньесса, — я сделала все возможное. Бардас вернется на свое место примерно через день. — Она кинула взгляд на Горгаса, тот отвернулся. — Сейчас вы вдруг стали для всех важны, что, должна признать, меня очень удивило. Очередная моя ошибка, о которой я, без сомнения, пожалею. По правде говоря, я держала вас здесь только для порядка. И теперь, — вздохнула она, — наша безопасность зависит от вас троих. Горгас организует оборону. Алексий, ну, для него тоже найдется работа. У меня неприятное предчувствие, что без вас мне не обойтись, особенно теперь, когда они забрали вашего бестолкового друга. А ты, — продолжала Ньесса, недовольно глядя на Ветриз. Девушка чуть не рассмеялась, но, к счастью, сдержалась. — Ты будешь присматривать за моим непутевым братцем, и я желаю тебе удачи. Она тебе пригодится; мы пытались контролировать его на протяжении последних двадцати лет, и видишь, что у нас вышло.

Глава пятнадцатая

— Спать не нужно, — говорил Горгас. — Если бы на вашем пороге появился сборщик налогов и потребовал треть вашего дохода, вы бы перерезали ему горло и устроили бунт. Но когда приходит сон и требует треть вашей жизни, вы сдаетесь без боя. Я не такой. — Он зевнул и прикрыл рот кулаком. — В детстве я дал себе обещание не поддаваться этому прощелыге. Я начал постепенно, год за годом, на полчаса сокращать время сна, и теперь мне достаточно четырех часов за ночь, и я могу обходиться без сна три или четыре дня подряд. В результате, когда я достигну вашего возраста, то проживу на восемь лет больше, чем вы. Можете достать счеты и подсчитать, если не верите. Только подумайте, восемь лет жизни. Торговцы на рынке делают то же самое с монетами, знаете, отщипывают кусочек от каждой серебряной монеты, которая проходит через их руки, и через некоторое время у них уже целый кувшин серебра, который они могут обменять на новую монету. Сержант улыбнулся.

— Верно. Вы, Лорданы, обманываете всех на свете, так почему бы не попробовать обмануть смерть? По крайней мере справедливо.

Горгас покачал головой:

— Не все Лорданы такие. Ньесса использует дешевые свечи. К тому времени, когда я собираюсь заняться полезной домашней работой, она только идет в постель, полусонная. Бардас чуть получше, но тоже не сова. — Он вздохнул и свесил руку за борт лодки, пробуя воду. — Говорю вам, если бы я изобрел лекарство, гарантирующее дополнительные восемь лет жизни, полная гарантия, если не сработает — деньги назад, я стал бы таким богатым, что смог бы купить Шастел вместо того, чтобы с ним воевать. Однако когда ты предлагаешь людям сократить сон на несколько часов, они смотрят на тебя так, будто ты хочешь убить их детей. Безумие.

— Вы бы поладили с моим младшим сыном, — печально произнес сержант. — Всего четыре года, и никогда не ложится спать раньше матери. Если его заставить, то он только дожидается, пока все заснут, а потом снова встает. Я на днях поймал его, когда малыш пытался зажечь лампу, а было уже за полночь, и чуть не спалил весь дом. Четыре года, — повторил он, качая головой. — Если верить вам, то к моему возрасту он будет уже вдвое старше меня.

Горгас рассмеялся.