Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - Михал Огинский

Французский представитель в Берлине уточнил, что генералы Мадалинский и Домбровский с почестями были приняты в королевском дворе. Домбровский был в униформе польского генерала. Король спросил у него о настроениях поляков и как они относятся к его особе… Домбровский ответил, что монарх вполне мог рассчитывать на преданность поляков, чьи желания сводятся к тому, чтобы он поставил на польский трон одного из своих сыновей и восстановил конституционное правительство. Такого ответа король явно не ожидал. Немного помолчав, он возобновил разговор, воздавая хвалу мужеству и силе польского народа.

15 июня я отправил большой отчет депутации в Париже, в котором подробно изложил содержание беседы с главным драгоманом Оттоманской Порты и пересказал новости, полученные от Вернинака. Я также написал в Париж о случае, который наделал много шума в Константинополе и дал повод для ложных слухов о перемене отношения Порты к Французской республике.

В тот самый день, когда султан присутствовал на церемонии отправки флота к Архипелагу, капудан-паша дал указание поднять на флагманском корабле флаги всех европейских держав за исключением французского триколора. Вопреки традиции не было флагов Франции на самом почетном месте и на французских кораблях, входящих в состав турецкого флота. В связи с этим Вернинак подал жалобу. В ответ на нее капудан-паша прислал своего переводчика, который извинился за эту, по его словам, «непроизвольную ошибку» и передал Вернинаку приглашение посетить корабль командующего флотом, где ему будут оказаны все знаки уважения, достойные представителя великой державы.

Назавтра Вернинак поехал в порт. В его честь прогремел двадцать один залп артиллерийского салюта. А вот флага Франции на флагманском корабле по-прежнему не было. Это породило новые слухи и порадовало представителей всех государств, враждебно настроенных к Французской республике. Впрочем, радовались они недолго, потому что в день, когда корабли покидали порт, по команде капудан-паши самым первым подняли французский флаг, а затем – английский, испанский, шведский, голландский и венецианский. В ответ над французским фрегатом взвился турецкий флаг, а затем французы отсалютовали уходящему флоту двадцатью одним залпом. Столько же залпов дали и с флагманского корабля. К Вернинаку тут же явился переводчик капудан-паши с дополнительными извинениями за недавний инцидент и вручил подарок: фарфоровые вазы, наполненные шербетом, огнестрельное оружие и др.

Я так и не смог понять, какие причины скрывались за этим недоразумением с французским флагом, и почему это так расстроило Вернинака, но у меня никогда не было сомнений, что капудан-паша вовсе не является сторонником французов.

1 июля я пожаловался парижским соотечественникам, что уже почти семь недель не получал от них никаких вестей, и написал о том, что главнокомандующему в Адрианополе было приказано выдвигаться вместе с вверенными ему войсками в сторону границы. Однако по неизвестным причинам за два дня до марша приказ отменили.

11 июля гражданин Константин Стеммати, недавно назначенный генеральным консулом Франции в Молдове и Валахии, доставил мне из Парижа пакет, датированный 23 марта. Депутация характеризовала Стеммати как активного республиканца, который готов страстно служить делу Польши и будет весьма полезен в качестве руководителя консульства, поскольку сообщество поляков в изгнании будет формироваться на территории Галиции и Подолии. Мне рекомендовалось поддерживать с ним доверительные отношения и прислушиваться к его мнению.

Из Парижа меня информировали о том, что нового посла Франции в Константинополе будет сопровождать генерал Бопуаль, которому депутация передала планы военных операций. Генерал дал свое согласие на инспектирование польских офицеров в приграничных районах.

В пакете я обнаружил также письмо от 27 марта за подписью гражданина Барса. Он ставил меня в известность, что поляки, нашедшие пристанище в Париже, приняли решение направить в Константинополь гражданина Дембовского, который доставит мне важные документы и подробные сообщения о контактах депутации с французским правительством. Гражданин Барс сообщал, что несколько недель назад в Париже появился Сулковский[62] и поведал ему неутешительные новости о разладе среди поляков не только во Франции, но и в других краях.

Письмо Барса содержало немало подробностей о направленных на рассмотрение французского правительства проектах создания польских легионов. Особый интерес представляла аналитическая записка, содержащая разумные взвешенные наблюдения и выводы о современной обстановке в Европе, об отношениях между Францией, Швецией и Турцией, о линии поведения польских представителей в этих странах и их работе по восстановлению родины. Под текстом стояли подписи Барса, Выбицкого, Прозора, Войчинского, Кохановского, Юзефа Вельгорского и многих других.

13 июля Вернинак предупредил меня, что недавно получил из Парижа письмо на имя молодого грека по фамилии Киркор, который длительное время находился в Варшаве и не так давно приехал к своей семье в Константинополь поправить здоровье. Несколько дней назад молодой человек скончался, и Вернинак вскрыл полученное письмо, полагая, что там могли быть какие-либо сведения о событиях в Польше. Он хорошо знал Киркора как горячего сторонника Польши, который имел много связей среди поляков и передавал полезную информацию французской миссии.

Письмо на четырех страницах было написано по-польски и датировалось 7 февраля 1796 года. Его автором был Сулковский. Вернинак передал письмо мне и попросил перевести его на французский язык. Перевод я ему отдал, а оригинал сохранил как свидетельство постоянной заботы Сулковского о своей родине.

В письме Сулковский сообщал добрые вести о расположенности французского правительства к восстановлению Польши. В то же время он с досадой говорил о раздорах в среде польских патриотов. Сулковский поименно называл наших соотечественников в Париже, характеризуя их личные качества, политические принципы и принадлежность к той или иной партии.

Он пояснял, что поскольку в Париже не имели никаких известий о моем прибытии в Константинополь[63] и, быть может, даже уже сомневались в успехе моих переговоров, было принято решение о поездке Дембовского, который должен был вручить мне документы и инструкции в случае, если, конечно, застанет меня в Константинополе. Дембовскому поручалось также отправить в Париж подробный отчет обо всем, что он увидит и услышит в Константинополе.

По оценкам Сулковского, среди поляков в Париже были роялисты, приверженцы конституции 3 мая, сторонники революции 1794 года, умеренные республиканцы и даже якобинцы и демагоги. В этой классификации каждый получил свое персональное место. При этом автор письма подчеркивал, что не знает таких поляков, которые бы симпатизировали России, Австрии или Пруссии и не были бы готовы по первому сигналу взяться за оружие и проливать кровь за родину независимо от их партийной принадлежности и политических пристрастий.

Сулковский рекомендовал Киркору сообщить Вернинаку те сведения, которые он сам сочтет нужными, и постараться не навредить общему делу поляков, компрометируя фамилии названных в письме лиц. Он настаивал, чтобы Киркор сразу же сообщил о моем приезде в Константинополь. Советовал ему сблизиться со мной и относиться ко мне с полным доверием, так как я не принадлежу ни к какой партии, имею собственное мнение, поколебать которое никому не дано, и работаю исключительно по своим убеждениям и принципам долга и чести, делая все возможное для успеха и благополучия соотечественников.

17 июля. Все новости, полученные в последние дни, могли вывести из равновесия самого смелого и решительного человека, и только убежденность в том, что ты должен быть готов на любые жертвы ради служения родине, дала мне новые силы достойно встретить очередные нелегкие испытания.

Здоровье мое совсем расшаталось, финансы были на исходе. Своими деньгами я делился с соотечественниками, приезжающими в Константинополь без всяких средств к существованию. Французская миссия могла оказать им лишь очень слабую поддержку. Я устал от туманных обещаний и неопределенных обнадеживающих заверений Вернинака. Выводила из терпения двусмысленная позиция турецкого правительства. Удручало бесконечное ожидание новостей из Парижа. Ничего кроме отчаяния не вызывали мысли о разногласиях в рядах соотечественников во французской столице…

Я начал сомневаться, кому все же следует посылать корреспонденцию в Париж. Если вначале все материалы от депутации приходили ко мне за подписью всех пяти ее членов, то последний документ подписал лишь один человек. Присланная недавно гражданином Барсом аналитическая записка, о которой я уже говорил, была подписана многими соотечественниками. Среди них фигурировал и Прозор, чьи патриотические чувства и человеческие качества вызывают у меня глубочайшее уважение. Однако до этого я полагал, что Прозор является членом депутации.