Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Почти касаясь щекой моей щеки, он шепнул мне на ухо:

— Я знаю, кто в этом виноват.

— Неужели? И кто же?

Он вновь быстро удостоверился, что рядом никто не возник из-под земли, и опять обдал меня жарким дыханием:

— Помещик, у которого я арендую землю.

— Но при чем тут он?

— Палец о палец не ударит. — Мистер Уэнтворт повернул ко мне лицо с широко раскрытыми глазами, а затем вновь прильнул к моему уху: — Сколько лет обещает осушить этот луг — и ничего не делает.

Я отступил на шаг.

— Тут я ничем вам помочь не могу, мистер Уэнтворт. Но в любом случае у вас есть и другой выход — истребить улиток медным купоросом. Потом я объясню вам как, но для начала займусь бычком.

У меня в багажнике был гексахлорэтан. Я разболтал его в бутылке воды и подошел к бычку. Могучее животное без сопротивления позволило открыть ему рот и влить лекарство в глотку.

— Он очень ослабел, — заметил я.

— Очень! — Мистер Уэнтворт тревожно посмотрел на меня. — Я думаю, он скоро ноги протянет.

— Зачем же так мрачно, мистер Уэнтворт! Выглядит он, конечно, очень плохо, но, если это сосальщик, лекарство должно помочь. Сообщите мне, как он будет себя чувствовать.

Примерно месяц спустя я прохаживался в базарный день между ларьками, установленными на булыжнике. У дверей «Гуртовщиков», как всегда, толпились фермеры, разговаривая между собой, заключая сделки с торговцами скотом и зерном, но все заглушали зазывные выкрики продавцов.

Меня прямо-таки заворожил продавец сластей. Он горстями сыпал их в бумажные пакеты, бойко приговаривая:

— Мятные лепешки, лучше не найти! Лакричные палочки всех сортов! Леденчики тоже не помешают! Вложим парочку шоколадок! Подсыплем ирисок! Добавим рахат-лукумчику! — И, помахивая набитым пакетом, торжествующе выкликал: — Давай налетай! Шесть пенсов все удовольствие!

«Поразительно! — подумал я, отходя. — Как это у него ловко получается!»

И тут от дверей «Гуртовщиков» меня окликнул знакомый голос:

— ЭЙ, МИСТЕР ХЭРРИОТ! — Не узнать Лена Хэмпсона было невозможно. Он надвинулся на меня, краснолицый И бодрый. — ПОМНИТЕ БОРОВКА, КОТОРОГО ВЫ У МЕНЯ ПОЛЬЗОВАЛИ? — Он, несомненно, выпил по поводу базарного дня пару-другую кружек пива, и его голос не стал от этого тише.

Фермеры кругом навострили уши. Болезни чужого скота — извечная тема, полная животрепещущего интереса.

— Конечно, помню, мистер Хэмпсон, — ответил я.

— ОН ТАК И ЗАЧАХ, — взревел Лен.

Я заметил, как вспыхнули глаза фермеров. Плохой исход — это даже еще интереснее.

— Да? Мне очень жаль.

— АГА! В ЖИЗНИ НЕ ВИДЕЛ, ЧТОБ СВИНЬЯ ТАК ХУДЕЛА!

— Да?

— ТАЯЛ, МОЖНО СКАЗАТЬ, НЕ ПО ДНЯМ, А ПО ЧАСАМ!

— Очень жаль. Но, если помните, я предупреждал…

— ТОЛЬКО КОЖА ДА КОСТИ ОСТАЛИСЬ! — громовой рев раскатывался по рыночной площади, заглушая жалкие выкрики продавцов. А торговец сластями даже умолк и слушал с таким же жадным любопытством, как и все вокруг.

Я тревожно посмотрел по сторонам.

— Что же, мистер Хэмпсон, я ведь сразу объяснил…

— НУ НИ ДАТЬ НИ ВЗЯТЬ ЖИВОЙ СКЕЛЕТ! ПРЯМО ЖУТЬ БРАЛА, НА НЕГО ГЛЯДЯ.

Я понимал, что Лен вовсе не жалуется, а просто делится со мной впечатлениями, но я предпочел бы, чтобы он воздержался.

— Спасибо, что вы мне рассказали, — пробормотал я. — Но мне пора…

— УЖ НЕ ЗНАЮ, ЧТО ЗА ПОРОШОЧКИ ВЫ ЕМУ ОСТАВИЛИ…

Я откашлялся.

— В них входили…

— …ТОЛЬКО ПОЛЬЗЫ ОНИ ЕМУ НИКАКОЙ НЕ ПРИНЕСЛИ!

— Ах, так. Но мне действительно пора…

— НА ТОЙ НЕДЕЛЕ Я СДАЛ ЕГО ЖИВОДЕРУ.

— К сожалению…

— ПОШЕЛ НА СОБАЧЬЕ МЯСО, БЕДНЯГА!

— Да, конечно…

— НУ ТАК ВСЕГО ВАМ ХОРОШЕГО, МИСТЕР ХЭРРИОТ!

Он повернулся и ушел, а кругом воцарилась вибрирующая тишина. Чувствуя себя центром нежелательного внимания, я собрался было улизнуть, но тут кто-то мягко потрогал меня за локоть. Обернувшись, я увидел Элайджу Уэнтворта.

— Мистер Хэрриот, — шепнул он. — Помните бычка?

Я уставился на него. Только этого мне не хватало! Фермеры тоже уставились на него, но с явным предвкушением.

— Так что же, мистер Уэнтворт?

— Знаете, — он нагнулся и прошелестел мне в ухо, — это же просто чудо. Начал поправляться, как только вы дали ему это лекарство.

Я отступил на шаг.

— Прекрасно! Но если можно, говорите погромче. Очень трудно что-нибудь расслышать! — Я торжествующе поглядел по сторонам.

Он настиг меня и положил подбородок мне на плечо.

— Я, конечно, не знаю, что вы ему дали, но лекарство чудесное. Просто поверить трудно. Каждый день глядел на него, а он все тучнее становится.

— Отлично! Но не могли бы вы говорить чуточку погромче? — настойчиво попросил я.

— Такой стал жирный, хоть на хлеб намазывай! — Еле слышный шепот защекотал мне ухо. — На аукционе за него дадут высшую цену.

Я снова попятился.

— Да… Да… Простите, я не расслышал.

— Я уж думал, ему не выжить, мистер Хэрриот, но вы спасли его своим искусством, — сказал он, произнося каждое слово мне в ухо самым нежным пианиссимо.

Фермеры ничего не услышали, их интерес угас, и они начали разговаривать между собой. Продавец сластей принялся снова наполнять пакеты и восхвалять их содержимое, и тут мистер Уэнтворт доверил мне свою главную тайну:

— Такого блистательного, можно сказать, волшебного исцеления мне еще видеть не доводилось!

Эта порода свиней была выведена в Йоркшире и заметно преобладала там над остальными. Она распространилась по всей Англии. А когда ее стали разводить за границей, у породы появилось второе название йоркширы. Большие белые свиньи и ландрасы составляют основу современного свиноводства, а остальные постепенно исчезают. Фермерам требуется свинья с длинным туловищем, нагуливающая внушительные окорока. Большие белые свиньи отвечают именно этим требованиям, как и спросу на нежирную грудинку и нежирную ветчину.

Широкая белая голова с желтыми рогами, чуть волнистая рыжая шерсть и белое брюхо позволяют сразу узнать мясной скот герефордской породы, который можно увидеть в Англии повсюду. Разводят его также в Канаде, Австралии, Аргентине и на ранчо американского Запада. По выносливости он остается непревзойденным. Выведены герефордцы были столетия назад в пограничной области Уэльса, круглый год живут под открытым небом, не боятся ни холодов, ни засухи, быстро и отлично нагуливают вес на подножном корму без каких-либо добавок. Эти качества передаются потомству герефордских быков, полученному и от коров другой породы. Такие гибриды обязательно имеют белую морду и плотное сложение.

8. Сладость мести

— У Хэрриота этого молоко на губах не обсохло. Дурак круглый, одно слово.

От такой характеристики носа не задерешь, и добрый эль у меня во рту вдруг стал кислее уксуса. На пути домой я заглянул в «Корону и якорь» и уютно расположился в полном одиночестве в «кабинете». Фразы эти донеслись до меня из общего зала сквозь неплотно притворенную дверь.

На это неприятное воспоминание меня натолкнул вывод, к которому я пришел в тот момент: мой летный инструктор лейтенант Будем явно считает меня человеком, стоящим на крайне низком уровне умственного развития.

А тогда, в «Короне и якоре», я подвинулся так, чтобы заглянуть сквозь щель в ярко освещенный зал. Ораторствовал Сет Пиллинг, чернорабочий, субъект, всем в Дарроуби известный. Хотя именовался он рабочим, но лишней работой предпочитал себя не утруждать, и его дюжую фигуру и мясистую физиономию можно было регулярно созерцать на бирже труда в дни, когда он являлся туда расписаться в получении пособия по безработице.

Ораторствовал Сет Пиллинг, чернорабочий, субъект, всем в Дарроуби известный.

— Пустая башка. А уж про собак и вовсе ничего не знает! — Верзила влил себе в глотку полпинты разом.

— В коровах он ничего, разбирается, — вмешался другой голос.

— И пусть его. Я же не про чертовых коров толкую, — со жгучим презрением ответил Сет. — Я про собак говорю. Чтоб собак лечить, голова на плечах нужна.

Тут раздался третий голос:

— Так он же ветеринар или нет? Должен в своем деле разбираться.

— Ну и что? Ветеринары, они всякие бывают. А уж этот — пустое место. Я бы мог вам про него кое-чего порассказать.

Народная мудрость гласит, что тот, кто подслушивает, ничего хорошего про себя не услышит, и благоразумие требовало, чтобы я поскорее выбрался оттуда и не слушал, как этот тип поносит меня на весь переполненный зал. Но, конечно, я остался и с болезненным интересом навострил уши, всем существом вслушиваясь в разговор.