Последний рубеж - Андрей Стерхов

– А вам, полковник, знакома такая вещь, как Вторая поправка?

– Ну как же, как же! Конечно. Уголовно-процессуальные па для нас – святое.

– Так вот, полковник, я не собираюсь топить себя своими собственными руками и против себя показаний давать не буду. Зарубите на носу.

– Ладно, солдат, не горячись, я знаю, что ты ни при чем, – примирительным тоном сказал Харднетт, а потом заговорщицки подмигнул: – Его муллваты кокнули.

Как обухом по голове.

Делано хохотнув, Влад покачал головой, дескать, бред какой-то. И, стараясь, чтобы голос звучал натуральнее, сыронизировал:

– Ага, это они кокнули Курта. Потом зажарили и схавали. Как аборигены Кука. А косточки закопали. – Он перестал улыбаться и еще раз соврал: – Говорю же, он сам куда-то делся вместе с грузом.

Номер не прошел, Харднетт по-прежнему ему не верил:

– Туземцев защищаешь? Добрый? Или в доле?

Владу все это порядком надоело. Невольно сорвавшись на «ты», он перешел в наступление:

– Слушай, полковник, хватит прессовать. Ага? Мы сейчас не у тебя в застенках, а на огневой позиции, где за старшего, между прочим, я. Вот Зверя сковырнем, тогда и будем – разбираться: кто, кого, как и за что. А пока заткни фонтан. Хочешь – помогай, не хочешь – вали отсюда.

Харднетт изобразил на лице обиду и сказал с осуждением:

– Чего так грубо? А еще филолог.

– Я не филолог. Потому и знаю главные слова.

– Это какие же слова у нас главные?

– Те, которые придумали воины. Эти вот главные. Остальные – мусор. Шелуха словесная. Белый шум и детский лепет.

Харднетт панибратски похлопал Влада по плечу:

– Крутой?

– Крутой не крутой, а в бубен заехать – запросто, – предупредил Влад и с не меньшей развязностью похлопал по плечу Харднетта.

– Ну-ну. Не боишься, значит?

– Кого?

– Меня.

Влад хмыкнул:

– Я только себя боюсь. Ну и еще немного высоты. Поэтому ты не дергай меня, начальник. Я и без того дерганый. К тому же – Зверем покусанный. Осерчаю – сразу в бубен.

По лицу Харднетта пробежала тень:

– Зверем, говоришь, покусанный?

– Зверем-Зверем, – подтвердил Влад, недоумевая, куда это вдруг исчезла игривость полковника. Если до этого по его лицу гуляло чудное выражение, странным образом сочетавшее в себе иронию, язвительность и высокомерие, то теперь, когда речь зашла о встрече со Зверем, вид полковника переменился он сделался серьезным и внимательным.

– Как дело было? – поинтересовался особист.

Влад рассказал. В общих чертах.

Полковник какое-то время молчал, что-то обдумывая, потом заявил:

– Ладно, солдат, ты, пожалуй, прав. О чэпэ на Колее позже побеседуем.

Влад хотел сказать на это что-нибудь увесистое, но тут стрелки взволнованно загалдели. Короткая передышка закончилась. Зверь пошел на второй заход.

На этот раз впереди следовала точная копия погибшей в неравной схватке с невидимым врагом конная гвардия федерального правительства Схомии. И следовала она во всем своем блеске: стеклянные аксельбанты, серебряные шпоры, стальные кирасы и покрытые лаком ложа арбалетов.

– Готовность – три! – дал Влад команду стрелкам и, повернувшись к Харднетту, предупредил: – Все, на жалость больше давить не будут. Теперь стрелять будут.

Полковник уточнил:

– Умеют?

– Умеют. Полагаю, обезьянничают.

– Ну что ж, посмотрим, кто кого. – Полковник, аккуратно раскладывая вокруг себя запасные стрелы, не сводил глаз с приближающегося врага. А по ходу дела еще и прокомментировал: – Нет такой пустыни, где бы птица не могла пролететь над головой, где бы кролик не мог выскочить из своей норки. А мне кажется, что и птицы, и рыбы, и кролики – все они стали шпионами кардинала. Так лучше продолжать начатое нами предприятие, отречься от которого мы, впрочем, уже и не можем, не покрыв себя позором.

Влад сначала сообразил, что это цитата, а потом и вспомнил откуда:

– «Три мушкетера»?

Харднетт кивнул:

– Да, глава про осаду Ла-Рошели. Вижу, знакомый текст?

– Читал.

– Фило-о-олог, – понимающе протянул Харднетт. И перевел: – Любитель слова.

Влад возразил:

– Шалишь, начальник, не филолог я. Солдат.

– Ну, солдат так солдат, – примирительно произнес полковник, хотя, судя по тону, не одобрял стремления Влада забыть о прошлом. И зачем-то спросил: – Книжка-то понравилась?

– Нет, – коротко ответил Влад и кинул влево: – Готовность – два!

Болдахо продублировал приказ, стрелки подняли арбалеты. А Харднетт озадачился:

– Почему не понравилась?

Влад пожал плечами:

– Просто не понравилась.

– Нет, ты скажи – почему?

– Главный герой сволочь.

– Это д'Артаньян-то сволочь?! – вскинулся Харднетт, обидевшись за любимого литературного героя.

– Еще какая, – кивнул Влад. – Исключительная сволочь. Друзей втемную использовать – последнее дело. А он использовал. Шагу без этого ступить не мог.

Харднетт закатил глаза:

– О! Пошло-поехало патентованное чистоплюйство.

Влад спорить не стал. Не потому, что сказать было нечего, а просто не до того стало. Скомандовал:

– Готовность – ноль!

И через секунду:

– Огонь!

Болдахо заорал как резаный.

– Нет, Кугуар, ты не прав, – выпустив первую стрелу, крикнул Харднетт. – В «Трех мушкетерах» д'Артаньян совсем еще пацан зеленый. Не умел финтить, брал нахрапом. – Выпустив вторую стрелу и потянувшись за новыми, продолжил: – Вот двадцать лет спустя он уже, конечно, предстал мастером разводок. Что да, то да. Но все равно, что касается друзей…

– Манипулировал он ими, – оборвал Влад монолог полковника, не переставая усердно кромсать спирали.

– Для их же пользы. – Харднетт быстро перезарядил арбалет и прицелился. – Счастья они своего не знали. Вот что. А он их носом ткнул…

– В счастье? – завернув летящую стрелу, спросил Влад.

Харднетт сначала выстрелил, только потом ответил:

– Нет, не в счастье. В убогость их существования. В это вот ткнул, а к счастью повел. К житейскому.

И, почти не целясь, выпустил вторую стрелу.

– Во-во, повел он их, и огребли парни счастья совковой лопатой, – подытожил Влад. – Аж пупки надорвали.

Харднетт не успел возразить – заорал. Вражеская стрела, срикошетив от камня, оставила на его щеке глубокую кровавую борозду.

Влад пнул ногой мешок в его сторону:

– Там аптечка.

Харднетт, зажимая рану ладонью, мотнул головой:

– Потом.

И поднял арбалет.

А спустя миг стрелу словил продавец соли из Киарройока.

Обернувшись на приглушенный крик, Влад увидел, как парнишка ухватился за древко двумя руками, будто собрался выдернуть его из груди, неестественно попятился к парапету и, опрокинувшись, улетел вниз.

– Суки! – заорал Влад. Подхватив винтовку, запрыгнул на ящик со стрелами и, оказавшись над бруствером, дал очередь веером.

– Не психуй! – крикнул ему Харднетт и постарался успокоить: – Береги пульки, Кугуар. Еще не вечер – пригодятся.

Влад к совету прислушался, но еще парочку оборотней одиночными выстрелами все же вскрыл. И потом еще одного. Вскрыл и успокоил. Не удержался.

Минут через двадцать поток стрел со стальными наконечниками заметно уменьшился, а вскоре и вовсе сошел на нет – Зверь отступил зализывать раны.

Барабанный бой постепенно стих.

Влад выждал какое-то время, убедился, что это не хитроумный маневр, и пробежался легкой трусцой по боевому ходу.

Оказалось, что потеряли шестерых. Еще пятнадцать человек было ранено. Из них четверо – тяжело. Приказав спустить убитых и тяжелораненых вниз, на попечение Тыяхши, Влад вернулся на свой командный пункт – к центральной амбразуре сектора.

Харднетт, который уже наложил на рану бактериальный пластырь, деловито осведомился:

– Потери?

– Шесть-четыре-одиннадцать, – поделился с ним расстроенный Влад.

– Терпимо, – подбодрил полковник. – Мы их тоже потрепали неслабо.

– Так их и больше в десятки раз.

– Что да, то да.

Помолчав, Харднетт спросил:

– Скажи, Кугуар, а какие они из себя на самом деле?

Влад сначала отдал распоряжение Болдахо:

– Вскрой ящик, подели запас поровну. – Только потом повернулся к полковнику: – Ты, начальник, про Зверей?

Тот кивнул:

– Про них. Ты же их видишь насквозь. Или нет?

Влад помедлил перед тем, как ответить. Потом подтвердил:

– Вижу. – И как мог, обрисовал: – Представь, начальник, огромное яйцо с прозрачной скорлупой, у которого вместо белка светящаяся хрень, а вместо желтка – клубок закрученных в спирали энергетических дуг. И все это – штырь им в стык! – до того отвратно, что как только увидел, так сразу возникает непреодолимое желание немедленно раздавить тварь прессом. Или катком наехать. Или напалмом сжечь. Обмотать колючей проволокой и сжечь. Так хочется, что прямо аж зудит все внутри и руки чешутся.