Тайна Запада: Атлантида - Европа - Дмитрий Мережковский

Вот почему, глядя на Сына, нельзя не вспомнить о Матери: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» Он — в Ней, Она — в Нем: вечная Женственность сквозь Мужественность вечную.

Здесь, в Елевзинских таинствах, люди как будто уже видят это лицо Иисуса Неизвестного.

Будущий Дионис, Иакх, — еще не тело, не образ, а только тень, звук, клик в безмолвии ночи: Iakchôs от iakchô, «кличу», «зову»; клик и зов всего дохристианского человечества к Сыну.

В хоре Софокла, Иакх — «хоровожатый небесных светил», choragos astrôn. Вечною пляскою, уносящею души, солнца и атомы, предводительствует он. В хоре Аристофана, Иакх — «Звезда Светоносная», phosphores astêr (Fr. Lenormant. 1. c., 383). — «Радостный Иакх, ужас богов, приди, Блаженный!» — кличут орфики. Боги умрут — звезды потухнут, и только одна загорится, на ровно светлеющем небе, утренняя звезда, вестница солнца, — Иакх.

В росписи одной аттической вазы новорожденный Иакх изображен со светочем в руке и с надписью:

Свет Божий, Dios phôs.

Это и значит: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». — «Я есмь свет миру».

Люди ничего не знают о нем; знают только, что вот-вот родится. «Иакх есть Дионис Младенец, у груди Матери», epi tô mastô (Suidas, s. v. Jacchos, ap. Harrison, Proleg., 543. — Lanzani, 1. с., 95). Это последний, к христианству ближайший, из бесчисленных, рассеянных по всему Средиземно-Атлантическому пути в Европе, Азии, Африке, от неолитиской древности идущих образов: Матерь с Младенцем.

Иакх — вечное «Дитя», Pais, так же, как последний Самофракийский Кабир — Кадмил. Имя Иисуса, Мужа в совершенном возрасте, столь необычное и непонятное для нас, в «Постановлении Двенадцати Апостолов», — тоже «Дитя», Pais. Сын подобен Отцу, Ветхому деньми: «волосы Его белы, как белое руно, как снег» (Откр. I, 14). Имя же Его — «Дитя», «Младенец», потому что Он не только однажды родился, но и вечно рождается в мир.

Parvus puer, «маленький Мальчик», называет Его и «первый из нас, христиан», nostorum primus, Maro (Lactant., Divin, instit., ap. — S. Reinach, 1. с., 83), Виргилий, в IV эклоге, столь обвеянной елевзино-орфическим веяньем. Самые маленькие грудные дети, узнавая издали мать, вдруг начинают смеяться.

Incipe, parve puer, risu cognoscere matrem.Матерь начни узнавать, засмейся, маленький Мальчик! —

как будто глазами увидел Виргилий то, что будет в Вифлееме. Может быть, прав был Константин Равноапостольный, когда в речи к отцам первого Никейского собора, переведя на греческий язык IV эклогу Виргилия, поставил его наравне с Исаией (Jeremias, 1. с., 225).

Я возвещаю Всевышнего Бога — Иао,

сообщает Макробий стих будто бы самого Орфея (W. Baudissin. Studien zur semitischen Religionsgeschichte, 1876, p. 213).

Иао-Иагве — Иакх: в смысле не филологическом, а более глубоком и действительном: эти два имени, может быть, недаром созвучны: Иакх — чужой Сын; Иагве — родной Отец, наш иудео-христианский Бог.

Искра молния, соединяющая два полюса — иудейство и эллинство, вспыхнула «Великим Светом» в христианстве.

Иао — Иакх — радостный Клич — Свет —

сказано в надписи на одном послехристианском магическом камне-талисмане, с изображением змея древнеегипетского бога Хнубиса — одного из вечных и всемирных символов, идущих, может быть, от «перворелигии» всего человечества (Baudissin, 215).

Иудеохристианская книга «Pistis Sophia» так объясняет три звука этого «неизреченного» имени

IAÔ

«Iота — мир исходит, exiit mundus; альфа — все к себе возвращается, reventuntur intus; омега — будет конец концов, erit finis finium» (Baudissin, 243).

Так, в имени Божием, заключены имена трех миров — Отца, Сына и Духа-Матери — первого, второго и третьего человечества.

Чаяние царства всемирного и вечного — царства Божьего, принадлежащего еще не рожденному Богу Младенцу, слышится, за всю языческую древность, только в Елевзинских и Самофракийских таинствах. Главная новизна их, небывалость, единственность, в том, что здесь Дионис-Иакх не в мифе, позади, а впереди, в истории; не в прошлом, как все остальные боги Атлантиды — Кветцалькоатль, Озирис, Таммуз, Аттис, Адонис, Митра, — а в будущем, как Мессия пророков израильских. «Был», — говорили о нем во всех древних таинствах; только здесь сказали: «Будет».

Вот почему имя того единственного на земле, святого места, где люди впервые узнали, что Он будет, придет, «Елевзис» — «Пришествие».

В ночь на 20-е месяца боэдромиона (начало октября), в конце святой Елевзинской недели, совершалось торжественное шествие. Юноши-эфебы, в белых одеждах и миртовых венках, с круглыми щитами и копьями, сопровождали колесницу с изваяньем новорожденного Иакха. Медленно влачилась за ней, на паре волов, простая, сельская, с деревянными, сплошными, пронзительно-скрипучими колесами, телега, подобная тем, в каких возили пшеницу на гумна и виноград на точила. Круглые, с плоскими крышками, перевязанные шерстяными пурпурными лентами, плетеные корзины и кошницы, с «ненареченными святынями», стояли на этой смиренной телеге. Следом за нею шли иерофант, иерофантида, жрецы и жрицы, факелоносцы, глашатаи и весь афинский народ. Шествие двигалось в блеске бесчисленных факелов, как будто с неба на землю сошел «Хоровожатый пламенеющих звезд» (Foucart, 1. с., р. 302, 325. — Demetrios Philos., Eleusis, p. 21). Тихая земля, тихое небо, тихое море — все оглашалось таинственным кликом:

Iakche, ô Iakche!К нам, о Диево чадо,К нам, о бог-предводительПламенеющих хоровПолуночных светил!(Sophocl., Antig.)

Люди радовались, в эту Елевзинскую ночь, что Бог Человек вот-вот родится, так же как в ту, Вифлеемскую, что Он уже родился. Ангелы как будто уже пели на небесах:

Слава в вышних Богуи на земле мир!

«Мир» — величайшее слово земли — повторяло небо и сходило на землю, как будто на земле все уже исполнилось — готово к Царству Божьему.

Две колеи — след колесничных колес, проложенный Иакховым шествием, в течение многих веков, на Елевзинской Священной дороге, via sacra, там, где она проходит по камню, сохранился до наших дней (Foucart., 302).

Мы, новые язычники, хуже древних, — те, еще не видя, верили, а мы не верим, уже видя, — может быть, не обратимся в христианство, как следует, пока не поцелуем смиренно, в святой пыли Елевзинской дороги, этот первый след, проложенный шествием человечества к Царству Божьему.

За немного дней до Саламинской битвы, сообщает Геродот, афинянин Дикей и лакедемонянин Демарат, находясь на Фрийской равнине (Thria), увидели подымающуюся со стороны Елевзиса тучу пыли, как бы от шествия тридцатитысячного войска, и услышали клик, в котором Дикей узнал «таинственный клик» Иакхова шествия. «Голос этот есть сила Божия, идущая от Елевзиса, на помощь афинянам и союзникам», — сказал Дикей Демарату (Herodot, VIII, 95).

Кажется, Геродот ошибается: Иакховы шествия совершались только по ночам, при свете факелов; значит, Дикей и Демарат могли бы увидеть не тучу пыли, а лишь зарево елевзинских огней, а так как, в самый разгар войны, не совершались, конечно, таинства, то зарево было одним из тех чудесных видений, какие посылаются людям в роковые минуты жизни. В Саламинской битве, так же как во всей Персидской войне, — третьем великом поединке Востока с Западом (первый — баснословная или доисторическая война Атлантиды с Европой, второй — полуисторическая Троянская война), решались вечные судьбы не только всей Греции, но и всего европейского — будущего христианского — человечества. Вот кому на помощь шла от Елевзиса великая «Сила Божия».

«В полночь видел я солнце, белым светом светящее». Этого солнца зарю, восходящую над Елевзисом, и увидели с Фрийской равнины Дикей и Демарат.

Мы, новые язычники, может быть, не обратимся в христианство, как следует, пока не увидим той же зари, не поверим, что людям в древних таинствах уже являлся Тот, Кого они еще не знали, а мы уже не знаем.

За семь дней до Голгофы, когда множество народа, выйдя с пальмовыми ветвями навстречу к Иисусу, восходившему в Иерусалим, восклицало: «Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» — совершилось то, что можно бы назвать «Елевзисом» — «Пришествием», в самом Евангелии. Эллины, пришедшие на праздник Пасхи, захотели видеть Иисуса; но были робки: знали, что они для Иудеев — «необрезанные», «нечистые», «псы», подбирающие крохи со стола детей; прямо подойти к Иисусу не посмели, как делали это последние люди в Израиле, блудницы и мытари. Подошли сначала к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, «страны языческой». — «И просили его, говоря: господин! мы хотим видеть Иисуса».

Люди, от начала мира хотели этого, жаждали, умирали от жажды, и вот эти три слова: «Иисуса видеть хотим» — как бы открытые, сжигаемые Танталовой жаждой, уста.