Четвертая мировая война - Маркос

Со смертью Агуаскальентес умирает и «синдром Золушки» некоторых «гражданских обществ» и патернализм некоторых национальных и международных неправительственных организаций. По крайней мере, они умирают для сапатистских общин, которые с этого момента больше не получат подачек и не позволят навязывания им проектов.

По этой и по другим причинам, которые мы увидим потом, ближайшего 8 августа 2003 года, в день рождения первого Агуаскальентес, будет объявлено о смерти Агуаскальентесов. Праздник (потому что есть смерти, которые нужно праздновать) будет в Овентике и приглашаются все те, кто эти десять лет поддерживал восставшие общины, будь то проекты, лагеря мира, караваны, просто внимание к ним или товарищеское слово, все что угодно, за исключением жалости и милостыни.

9 августа 2003 года родится нечто другое. Но об этом я расскажу вам завтра. Точнее, чуть позже, потому что здесь, в горах юго-востока Мексики, достойном уголке родины, восставшей земле, убежище нарушителей закона (всключая закон притяжения) и кусочке великой мировой головоломки сопротивления ради человечества и против неолиберализма, уже рассветает.

Часть третья: ИМЯ

Идет дождь. Этот бесконечный дождь июля, седьмого месяца года. Я дрожу у костра, пpоворачиваясь вокруг собственной оси, как цыпленок на веретеле, чтобы хоть немного обсохнуть. Вышло так, что собрание с комитетами закончилось очень поздно, глубокой ночью, и наш лагерь находился довольно далеко от места собрания. Когда мы выходили, дождя не было, но кажется, он дожидался нас. Ливень обрушился как раз, когда мы были в середине пути, то есть когда было совершенно все равно идти дальше, или возвращаться. Повстанцы зашли под навесы, чтобы переодеть промокшие униформы. А я нет, и не потому что я такой герой, а по глупости, потому что желая облегчить вес моего рюкзака, я не взял сменной одежды. И вот я здесь, в роли «цыпленка а-ля Синалоа». Причем, все это совершенно безрезультатно, потому что по непонятно какой причине, моя фуражка во время дождя впитывает воду, как губка, и сама выжимает ее на меня, как только я захожу под крышу. Так что под навесом, под которым разведен костер, у меня есть собственный персональный дождь. Но эти странности меня уже давно не удивляют. В конце концов мы на сапатистских землях, где абсурд так же постоянен, как и дождь, особенно в седьмом месяце года. Сейчас я подбросил еще дров в огонь, причем совсем не в переносном смысле, и языки пламени грозятся поджечь крышу. «Нет худа, которое не может ухудшиться», напоминаю я себе поговорку Дурито и выхожу.

Дождь снаружи кончился, но под моей фуражкой начинается настоящий потоп. Я пытаюсь зажечь трубку, держа ее вертикально, чтобы не намочить, когда подходит майор Роландо. Он смотрит на меня. Потом на небо (оно уже совершенно чистое, и луна напоминает полуночное солнце). Потом опять на меня. Я понимаю его удивление и говорю: «Это фуражка». Роландо говорит: «Ммм», что значит нечто наподобие: «Ааа». Но вот появляются еще повстанцы, и конечно гитара (кстати, совершенно сухая) и все начинают петь. Роландо и ваш слуга перед недовольной публикой затягиваем дуэтом «Чанклу», потому что здешний «хит парад» предпочитает кумбии, корридо и нортеньяс.

Ввиду провала моего дебюта в как певца, я ушел в угол и последовал мудрому совету Монарха, который, вслед за Роландо, сначала посмотрел на меня, потом на небо, потом опять на меня и сказал только: «Сними кепку, Суп». Я снял ее, и этот приватный дождь, разумеется закончился. Монарх ушел к остальным. Я сказал капитану Хосе Луису (который выполняет задачу моей охраны), чтобы он шел отдыхать, что на сегодня все закончилось. Капитан ушел, но не отдыхать, а до утра предаваться песнопениям.

Так я остался один. Еще дрожа от холода, но по крайней мере уже без освежающих струй. Я попытался зажечь трубку, на этот раз придав ей правильную, горизонтальную форму, но оказалось, что зажигалка промокла и выжать хоть какую-нибудь искорку из нее просто невозможно. Я пробормотал: «ммм… да… я уже не в состоянии даже трубку зажечь, наверняка мой «секс имидж» упадет окончательно». И вместо карманного экземпляра «Камасутры» я начал искать в карманах брюк (которых множество) сухую зажигалку, когда возле самого моего лица, вдруг вспыхнул другой огонек.

За светом я узнал лицо старика Антонио, приблизил трубку к зажженной спичке и вдыхая сказал старику Антонио: «Холодно». «Да», — ответил он, и другой спичкой зажег свою сигарету, сделанную при помощи его крутилки. При свете спички старик Антонио задержал свой взгляд на мне, потом посмотрел на небо, потом опять на меня и ничего не сказал. Я тоже молчал. Наверняка старик Антонио уже как и я привык к абсурдным явлениям, населяющим юго-восток Мексики. Неожиданный порыв ветра погасил огонь и мы остались при свете луны, похожей на стершийся топор, глядя, как дым скребет мрак. Мы уселись на ствол поваленного дерева. Кажется, мы провели какое-то время молча, не помню точно, и я не заметил момента, когда старик Антонио начал рассказывать мне…

«Как говорили самые старшие из нас, небо необходимо поддерживать, чтобы оно не упало. То есть небо не держится само по себе, время от времени оно обессиливает и как бы падает в обморок и просто опускается вниз, как осенние листья с деревьев, и тогда повсюду начинаются сплошные несчастья, пропадают посевы маиса, дожди размывают все, солнце сжигает землю, начинает всем править война, побеждaет ложь, смерть отправляется в путь и боль думает свою думу. Говорили самые старшие из нас, что это случается, потому что боги, создавшие мир, первые из первых, столько сил отдали для его создания, что когда закончили, у них уже не было сил, чтобы доделать небо, то есть крышу нашего дома и сделали его на скорую руку, и с тех пор небо над землей ненадежно, как эти пластиковые крыши. Поэтому небо не всегда держится над нами, иногда оно начинает падать. И знай, что когда это случается, ветры и воды сбиваются с пути, огонь мечется в беспокойстве и земля встает на дыбы и бросается из стороны в сторону, не зная на что опереться.

Поэтому сказали пришедшие задолго до нас, что четыре бога окрашенные в разные цвета вернулись в мир и превратившись в гигантов, встали на четырех углах света и подняли небо на руки, чтобы оно больше не падало и было спокойным и ровным, чтобы легко брелось по нему солнцу, луне, звездам и нашим мечтам.

Но бывает, говорили пришедшие задолго до нас, что иногда один или некоторые из бакабе, держателей неба, начинают дремать или отвлекаются, засмотревшись на одну из туч, и не держат свой угол неба, то есть крыши мира, как положено, и тогда небо, то есть крыша мира, начинает провисать и опускаться на землю, и солнце, луна и звезды теряют свой путь и сбиваются с дороги.

Так было с самого начала, поэтому самые первые из богов, те, что создали мир, поручили одному из держателей неба постоянно следить за ним, и если небо начинает опускаться, он должен будить других держателей, чтобы они не позволили небу упасть.

Поэтому этот держатель неба никогда не спит, он всегда начеку и будит других, если видит, что зло спускается на землю. И говорят самые старшие из нас, что на груди этого держателя неба всегда подвешена раковина улитки и через нее он слушает звуки и тишину мира и через нее он зовет или будит других держателей, если слышит, что что-то где-то не в порядке.

И говорят самые первые из нас, что чтобы не уснуть этот держатель неба постоянно ходит вовнутрь и наружу своего сердца, путями, проложенными у него в груди, и говорят эти древние учителя, что этот держатель неба научил мужчин и женщин слову и письму, потому что, говорят они, пока по миру идет слово, зло может быть побеждено и этот мир может быть в порядке.

Поэтому слово этого бессонного держателя неба, хранящего мир от зла, не путешествут просто так в ту или иную сторону, а постоянно идет к себе самому вовнутрь, следуя линиям сердца и постоянно идет наружу, следуя линиям разума, и говорят древние мудрецы, что у сердца мужчин и женщин форма улитки и что те у кого настоящее сердце и добрый разум, обращаются и к тому и другому, будя богов и людей, чтобы следили за тем, чтобы в мире все было правильно. Поэтому тот, кто бодрствует, пока остальные спят, постоянно прибегает к помощи своей раковины улитки, которая полезна для многих вещей, но прежде всего она нужна чтобы не забывать».

С этими последними словами старик Антонио взял палочку и что-то нарисовал на земле. Старик Антонио уходит и я вместе с ним. Солнце на востоке едва выглядывает, как бы проверяя, кто не спит, есть ли кто-то следящий за тем, чтобы в мире опять все стало все на свои места.

Я вернулся к этому месту во время завтрака, когда солнце уже высушило землю и мою фуражку. На земле возле поваленного ствола я увидел рисунок старика Антонио. Это была спираль с глубоко прочерченными изгибами, то есть улитка.