Том I: Пропавшая рукопись - Мэри Джентл

Улыбка ди Конти немного померкла, он добавил:

— Командир, что нам всем там толпиться!

— Ну ладно, хоть половина из вас не будет сидеть у меня на коленях! Пускай. — Аш сделала резкий поворот кругом и пошагала в центр лагеря.

Разъяренная, она быстро шагала и не сразу заметила преследующего ее очень рослого темноволосого мужчину. Кожа его была белой, у него была редкая черная бородка, ростом он был явно выше шести футов — она все поднимала и поднимала голову, пока наконец увидела его лицо. Одна собака тявкнула на него, и он отпрыгнул в сторону с неожиданной легкостью.

— Вы ведь… Фаверхэм? — вспомнила она.

— Ричард Фаверхэм, — подтвердил он по-английски.

— Вы священник, помощник Годфри, — почему-то она не могла вспомнить титул.

— Дьякон. Хотите, я буду читать мессы до приезда магистра Годфри? — серьезно спросил Ричард Фаверхэм.

Англичанин был ненамного старше ее; он вспотел в своей темно-зеленой рясе священника, был босиком, но острая солома не колола его затвердевшие ступни. На одной щеке синими чернилами был вытатуирован небольшой крестик. На шее висели звякающие при ходьбе медали с изображениями святых, в том числе несколько амулетов святой Барбары. note 103 Аш оценила его предложение:

— Согласна. Он не говорил вам, когда вернется из…. — она незаметно за спиной скрестила пальцы, — … Дижона? Дьякон Фаверхэм благожелательно улыбнулся

— Нет, командир. Я ведь соображаю, что магистр Годфри — человек не от мира сего. Если он повстречал человека больного или бедного, он не уйдет, пока не поможет всем, чем может.

Аш почти поперхнулась, резко остановившись среди солдат, собак на привязи, оттяжек палаток и пахучих лошадиных яблок.

— Это Годфри-то — не от мира сего?! Ричард Фавершэм неуверенно щурил на солнце свои маленькие черные глазки. Но голос его звучал уверенно:

— Магистр Годфри когда-нибудь станет святым. Не было случая, чтобы он не принес Тело Господне самому вульгарному алебардщику или самой грязной шлюхе. Я свидетель, как он ухаживал за больным ребенком сорок часов подряд — и ровно такое же время за больной собакой. После смерти его причислят к лику святых.

Аш вновь обрела дыхание и сообразила сказать:

— На данный момент он устроил бы меня здесь, на земле! Если увидите его, передайте, что он нужен командиру сейчас; а тем временем готовьтесь прочитать мессу.

Она шла дальше к командирской палатке, всего один раз остановившись по пути: сказать пару слов Джону де Виру и пришедшему с визитом Оливье де Ла Маршу, он как раз беседовал в свое удовольствие с английским графом; и вот уже она стоит под вымпелом Льва Лазоревого перед своей палаткой и приглашает своих офицеров перейти на открытую площадку.

Спотыкаясь, они выбрались из палатки под яркое солнце Бургундии: у Герена развязаны шнурки одежды, рейтузы закатаны до бедер; Роберт Ансельм в доспехе нагрудном и наспинном; Анжелотти в белом шелковом камзоле, — Аш, искренне изумившись, пробормотала: «белый!», «шелк!» и отметила, что ее главный пушкарь переодет во все чистое; и Джоселин ван Мандер, от солнца прикрывший глаза капюшоном.

Она подняла руку. Эвен Хью приложил горн к губам и сыграл сигнал всеобщего сбора. Она не очень удивилась, что все быстро сбежались и заполнили до отказа открытую площадку в центре лагеря, а кто не поместился — столпились на противопожарных полосах между палатками. Ей пришло в голову: «Иногда слухи о моих намерениях расходятся в народе до того, как я задумаю их…»

С перевернутой бочки, стоявшей под вымпелом отряда Лев Лазоревый, Аш согнала квохчущую курицу и легко вспрыгнула на бочку. Уперлась руками в бока. Из-за полного безветрия синий с золотом вымпел висел неподвижно, сложившись складками: «Ну что же, все сразу не бывает!» — подумала она и обвела глазами толпу, задерживая взгляд на отдельных лицах, которые в ответ улыбались ей.

— Господа, — она бросила только одно слово, чтобы они затихли и были готовы слушать ее. — Господа — я обращаюсь ко всем, — вам будет приятно узнать, что мы снова идем на войну.

Ее слова были встречены глухим рокотом удовольствия, но отчасти и тревожными воплями (некоторые были по-настоящему обеспокоены).

Аш не знала, как меняет ее лицо улыбка, когда она выступает перед своими людьми; не понимала, что ее лицо освещает искренняя радость. В канун битвы выражение ее лица передавало им ее полную (конечно, подсознательную) уверенность, что все будет хорошо.

— Будем воевать с визиготами, — объявила она. — Отчасти потому, что нас устраивает, чтобы у нас тут, в Бургундии, было солнце! В основном потому, что милорд граф Оксфорд нам за это платит. Но главным образом, — и эти слова она особо выделила, — главным образом мы воюем с визиготской шлюхой за возвращение моих, блин, доспехов!

Одновременно грянули раскаты хриплого здорового мужского хохота и приветственные крики, и от громкого триумфального вопля разве что не задрожала земля под перевернутой бочкой. Аш подняла вверх обе руки, призывая к молчанию.

— А Карфаген? — в тишине раздался голос Бланш из вагончика.

Ну вот, а что я говорила о слухах?

— Это подождет! — Аш заставила себя улыбаться во весь рот. — Через три-четыре дня мы выйдем в поле против этих тряпичников. Все сегодня получат аванс. Ваша обязанность на остаток дня — пойти и нализаться до упаду и дважды оттрахать всех шлюх Дижона! Я не… — Тут на нее обрушилась волна шума и криков, в ошеломлении она пыталась расслышать, о чем кричат, и прекратила попытки; от широкой улыбки у нее заболели щеки; и как только чуть снизился уровень шума, она договорила: — …не хочу видеть сегодня ни одного трезвого в цветах Льва Лазоревого!

— Этого-то не боись, командир! — прокричал голос с валлийским акцентом.

Аш взглянула на Герена аб Моргана, приподняв серебристую бровь:

— Вроде бы я не говорила, что это касается и офицеров?

От этих слов шум, если это возможно, стал еще громче: восемь сот мужских глоток вопили в чистом восторге. Под воздействием адреналина в крови Аш почувствовала душевный подъем:

— Ладно, тпру! Я сказала — тпру! Заткнитесь! — Аш набрала в грудь воздуха. — Вот так-то лучше. Катитесь, валите местных девок. Те, кто смогут доползти назад, пойдут в бой и устроят тряпичникам хреновую жизнь. — Она хлопнула ладонью по шесту, на котором висел вымпел, шелковые складки над ней затрепетали. — Помните: не хрен вам, ребята, умирать за свое знамя, — добейтесь, чтобы визиготы дохли за свое.

Радостно поорав, задние ряды толпы стали разбегаться. Аш кивнула самой себе и, рискуя упасть, развернулась на бочке:

— Минхер ван Мандер!

При этих словах разбегавшиеся остановились на полпути. Джоселин ван Мандер неуверенным шагом вышел из группы офицеров. Огляделся. Аш заметила, как он переглянулся с Полем ди Конти и полудюжиной командиров фламандских копьеносцев.

— Прошу вас подойти. — Она настойчиво манила его рукой. Как только он оказался достаточно близко от нее, она наклонилась и схватила его за руку, сильно ее встряхнула и обернулась к теснящимся вокруг, не выпуская руку фламандского рыцаря. — Этот человек! Я сейчас сделаю то, чего не делала никогда… — наклонившись вперед, она обняла озадаченного ван Мандера и прижалась щекой к его грубой щеке.

Низкие мужские голоса заулюлюкали, пораженные и ликующие. Те из вояк, кто уже отошли на некоторое расстояние, вернулись к центральной площадке. Посыпался град вопросов.

— Ладно! — Аш развернулась и снова подняла обе руки, требуя тишины. — Я хочу при всех признать свой долг этому человеку. Тут и сейчас! Он много сделал для Льва Лазоревого. Но вот одна беда — я больше ничему не могу его научить!

Фламандские воины, вне себя от гордости, стукали себя кулаками по нагрудным латам. Лица их сияли. На грубом лице ван Мандера были написаны и гордость, и дурные предчувствия. Аш сдержала желание угрюмо засмеяться. Убегай скорее, сынок… Ожидая, пока смолкнет шум, она наблюдала за лицами Поля ди Конти и других командиров копейщиков. И за выражением лица Джоселина ван Мандера.

Твои офицеры теперь слушают не мои приказы, а только твои. Значит, это не мои офицеры…

Значит, у них нет причин оставаться в моем лагере.

— Минхер Джоселин, — она сказала громко и официально, — наступает время для ученика и для наемника оставить мастера. Я научила вас всему, что умею. Теперь я не могу командовать вами. Теперь настало время вам самому вести свой отряд.

Наступила тишина; Аш решила, что так оно и должно быть.

Она обвела рукой собравшихся солдат:

— Джоселин, тут двадцать копейщиков, двести фламандцев, все пойдут за вами. Когда я организовывала свой отряд Лев Лазоревый, у меня было меньше людей.

— Но я не хочу уходить из Льва Лазоревого, — выпалил ван Мандер.

На лице Аш заиграла улыбка.

Еще бы тебе не хотеть. Чем плохо оставаться в моем отряде со своей толпой рядовых и офицеров и стараться расшатать порядок, который создала я. Поэтому тебе нужен слабый командир — чтобы захватить всю власть и не нести ни грамма ответственности.