Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон

– Фу! Назад! – крикнула Марион.

Шерифа Кристи на них не было! Признавать за авторитет мою тетку эти драконы не желали. С ревом и лаем они мчали через луг, на мордах читалось намерение порвать мне глотку.

Раздался визг перепуганных женщин.

– Стоять! Лежать! Апорт! – заорал я.

Иногда такой серией разномастных команд можно сбить пса с толку, но здесь был не тот случай. Барбосы решительно неслись меня загрызть.

Удирать от собаки нельзя: она бросится в погоню за дичью. Уж на что я резво бегаю, и то не рискнул припуститься. Забрался бы куда повыше – но деревья далеко; взлетел бы – крыльев нет. Ни камня под рукой, ни палки, столы и стулья остались позади.

Тогда я с отчаянья упал на четвереньки, оскалился от уха до уха, кошмарно зарычал и бросился на летевшего впереди кобелину. От неожиданности он сделал свечку и присел на задних лапах. Сука затормозила, взрыв когтями землю. Я – на них, с рычанием и жуткими воплями. Они – боком-боком, да в сторону. Скалятся, ворчат, но уже не столь грозно. Чтобы окончательно показать, кто отныне вожак в стае, я подхватился с земли и обеими руками вцепился кобелю в загривок. Он клацнул зубами у ноги, промахнулся, а я приподнял его, встряхнул – представляете, каким гигантом должен быть вожак, если способен оттрепать подобную махину? – и для пущей острастки добавил ботинком в пах. Пес взвыл и позорно бежал; его подруга бросилась следом.

На беду, с перепугу они рванули не в кусты, а на гостей. Ох, и крик поднялся! Отродясь такого не слыхал. И вдруг – дуплет и собачий визг. Гляжу: кабысдохи валяются на земле, а Карлос – плюгавец в военной форме – опускает руку с пистолетом. С тем самым – наградным.

Настала полная тишина и неподвижность.

Я машинально проверил, на месте ли Хрюндель. Бедняга был чуть жив от ужаса, но держался крепко.

Потом с места тронулась Марион, подошла к собакам и опустилась на колени. Голова поникла, темные локоны струились вниз.

Не люблю песье племя; на дух не переношу. Но когда я приблизился к тетке и услышал, как скулит раненая сука, в горле встал ком.

– Ирма… – всхлипнула Марион. – Ирмочка, маленькая…

– Может, ее в клинику? – предложил я.

– Не успеем… Ирмочка! – Тетку затрясло.

Почему она сочла, что слишком поздно? Лично я бы попытался. Собака лежала на боку, на груди краснело мокрое пятно – однако псина была жива.

– Бедная моя… больно маленькой… Лен! – Марион схватила меня за руки. – Сделай что-нибудь!

Ирма засучила лапами и захрипела, из раны ударил красный фонтанчик.

– Господи… не могу… Пристрели ее! – взмолилась тетка. – Ей же больно! Ле-ен! – закричала она страшно, словно умирала сама.

Я обернулся к гостям, обвел взглядом застывшие лица.

– Карлос! Пристрели собаку.

Военный не шелохнулся.

– Ирма, Ирмочка… – плакала Марион.

Собака дергалась и хрипела.

– Да кончайте ее, – нервно сказал кто-то из мужиков.

Карлос гадливо кривился и не трогался с места. С него сталось пальнуть в удирающих от меня псин, но добить подранка духу не хватало. И за что этого урода наградили оружием, хотел бы я знать.

– Дай пистолет.

Его пальцы судорожно сжались на рукояти.

– Дай сюда, говорю!

Молчание; только плачет моя жалостливая тетка. Я пошел к Карлосу. Шагал к военному через лужок, всей кожей чувствуя, как у него натягиваются нервы.

Он меня ненавидел; ненависть ясно читалась на морде. А я пер на него, вздернув подбородок и задрав нос, – то, чего делать нельзя: этому меня научили в Травене. Но мучительно умирала собака, и билась в истерике Марион, и я должен был положить этому конец.

Рука с пистолетом дрогнула.

– Не дури. Карлос!

Оружие вскинулось и уставилось мне в брюхо. Нервишки у военного ни к черту.

– Стоять! – хрипло каркнул он. Лицо посерело, над бровями заблестела испарина.

Я стал как вкопанный, молясь про себя, чтобы никто не дернулся и не завизжали тетки. Резкий звук или движение – и нервы у мужика сдадут: он всадит пулю мне в кишки. Нас разделяло метра три. Три метра низенькой, любовно взлелеянной газонной травки. Сейчас Лен Техада на ней поваляется…

– А-а-а-а!!! – заорал я как полоумный, бросаясь на землю.

Хлопнул выстрел. Перекатившись, я вскочил и зигзагом ринулся к Карлосу. Хотя эта предосторожность уже была лишней: стравив пар, он обмяк и уронил руку. Я вырвал пистолет и едва не треснул рукоятью по дурной башке; а что сказал, то повторять не буду.

Опомнившиеся мужики схватили Карлоса за локти – будто теперь в том был какой-то смысл! – а я бегом вернулся к собаке. Она еще хрипела, и рядом на коленях стояла Марион. Глаза у тетки остекленели, лицо стало землистым. Губы шевельнулись:

– Ленни…

Я сунул дуло в ухо Ирме и нажал курок. Пегая голова дернулась.

Бросив пистолет на землю, я подобрал свалившегося Хрюнделя и ушел. Пускай дальше сами разбираются. Пусть военный объяснит, какой черт толкал его под руку, заставлял пулять в собак. И с какой стати он чуть не продырявил шкуру племяннику хозяйки. А я и словечка не молвлю ему в оправдание – дескать, Карлос не виноват, при виде Лена Техады мужики поголовно сходят с ума и норовят вцепиться ему в глотку. Ничего не скажу; пусть сам выкручивается.

Наутро я получил, как награду, официальное приглашение в дом Виктора и Ирены Вэр. Послала его Юлька, которая учтиво звала в гости Марион Техаду с семьей – читай, с племянником.

– Тетя, мы пойдем?

Марион подняла глаза от запотевшего бокала с соком. Мы завтракали в комнате, больше всего похожей на будуар. Здесь все было в кружевах: кружевной оникс каменных плит на полу, резные панели розового дерева на стенах, шелковое плетение скатерти и занавесок. Вид у тетушки после вчерашнего был неважнецкий.

– Один поедешь, – решила она. – А я двинусь к Кристи.

– Замиряться?

– У него сердце прихватило.

Я прикинул, нет ли в том моей вины. И заговорил проникновенно:

– Милая тетя, чуть только нахальный племяш станет осложнять вам жизнь, сразу скажите. Я вытурю его взашей.

– Милый Ленни, – усмехнулась Марион, – я не забуду твоих посулов. Придет время – непременно воспользуюсь предложением. У Вэров будь осторожен, – добавила она всерьез.

– В смысле?

– В прямом. У Юльки сегодня день рождения, явится орава гостей. А у тебя особый дар вызывать в людях неприязнь, к тому же, извини, ты – беглый. Мои-то вчера вон как распыхтелись! Лучше поехать завтра. Хочешь, я договорюсь?

– Еще чего! День рождения – святое дело.

– Лен, послушай, – не