Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

—   Вы пользовались успехом?

—  Было такое. Если был какой-нибудь праздник, они мне винцо предлагали. Если бы я своей любви предпочла какие-то близкие отношения с начальством, то у меня бы и ордена были, и что хотите...

—   Были у вас в полку такие?

—  У нас в полку таких не было. Вот когда мы ехали с Борей в эшелоне в Полоцк, после моей демобилиза­ции, с нами из других частей ехали девочки с ордена­ми. Они были не из авиачастей, а из наземных, а там ведь жили одним днем. Поэтому, конечно, и награды получали, кто заслуженно, а кто и нет. А в наш полк из дивизии радиоинженер приехал, тоже клинья ко мне подбивал. Я ему, конечно, хороший отпор дала. Он сказал: «Я тебе отомщу». Меня представили к ордену Красной Звезды, а прислали только медаль «За бое­вые заслуги». А мне не нужно никаких орденов. Я под­готовила больше 1000 боевых вылетов, и ни одного отказа радиосвязи по моей вине не было, и я этим горжусь. У меня есть медали «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией». Все, что у меня есть, то — мое. Мне и это не обязательно. Главное, что у меня была честь. Я им всем говорила, что вы мне все как братья, все одинаковые. Другие девочки у нас тоже бы­ли очень скромные. С командиром полка одна была, но это их дело.

— По беременности никто не уезжал?

— Нет. Вообще у нас очень скромные девчонки были.

—  Тяжело было Бориса Степановича из полета ждать?

—  Всех тяжело было ждать. Пришлют к нам в полк молодежь, уже через день кто-то из них погиб... Моло­дежь только из школы, еще не облетались. Был у нас один летчик, знаю, что его звали Мишей, а фамилию и не знала. Он говорит: «Ты мне только скажи, что после войны за меня замуж выйдешь, только пообещай, что выйдешь». Погиб... А вот Борис Степанович без моего ведома пошел к командиру полка...

—  Вроде вы были не против?

—  У нас были дружеские отношения, но близости, конечно, не было. Я ему просто отдавала предпочте­ние. Мне было его жалко. Он так переживал. Я всем ре­бятам говорила, что они мне как братья. И тут вдруг Шурочка Полева говорит, что вот Боря так пережива­ет, сказала бы ты ему, что вы будете друзьями. Это было в Польше. Мы там организовали танцы. Смотрю, инженер полка подошел, потом начальник штаба, сели рядом. Говорят: «Рая, о чем ты думаешь?! За Бориса замуж выходить! Да он же горячий, его же собьют. Что это ты придумала?!» Я ничего не знаю, а они уже слы­шали о приказе. Я отвечаю: «Какой есть, что будет, то будет». Никто из нас не знает, что его ждет. Вдруг появ­ляется он. Говорит: «Я рапорт написал». Я говорю: «Ты что?!» — «Вы живете в землянке, девчонки все время тебя ждут, чтобы что-то сделать, печь без тебя расто­пить не могут. У них работы поменьше, а ты день и ночь на аэродроме. Мне тебя жаль. Давай поженимся, и все». Помню, он мне унты как-то притащил, потому что знал, что я мерзну. Куда мне было деться? Никуда не денешься, раз он уже написал рапорт. Командир полка одобрил. Тут у меня действительно переживаний при­бавилось: то за всех переживала, а теперь за всех, да за него еще больше. Он горячий в бою, очень сильный летчик был. У него больше сбитых самолетов, чем запи­сано, но для него главное было, что он сбил, что дело сделал. А запишут — не запишут, — это его не волнова­ло. И везде он такой. Но, славу богу, выжил. И вот уже в марте было 61 год с тех пор, как мы поженились. Командир полка распорядился, чтобы нам дали жилье. На Украине в домах когда-то были умывальные комнатки. Вот такую отдельную комнатку нам и выделили. Там стоял широкий шкаф, мы его перевернули и на нем спали. Приходилось приспосабливаться. Но все равно было хорошо. Меня и наши командиры уважали. Распи­сались мы в Белоруссии. Когда война закончилась, Бо­риса командир полка в отпуск отпустил. Мы приехали в Полоцк, когда я уже демобилизовалась. Там и расписа­лись 22 августа 1945 года.

Инструктаж технического состава. Раиса Михайлова вторая слева

Технический состав 66-го ИАП измеряет девиацию компаса самолета. Раиса Михайлова крайняя слева

Шугаев Борис Александрович

Я родился в городе Ревде Свердловской области. Еще в детстве я начал заниматься в кружке «Юный авиастроитель». Сначала сам учился, а с 7-го класса уже и других учил, то есть, можно сказать, был на руко­водящей должности. Получалось у меня неплохо. Я по­строил фюзеляжный самолетик с размахом крыльев примерно 1,2 метра, с резиновым мотором. На сорев­нованиях по Свердловской области он пролетел 418 метров, и я занял второе место.

Когда руководителя авиамодельного кружка дет­ской технической станции при Доме пионеров забрали в армию, меня и моего товарища, что на соревнованиях занял первое место, назначили его руководителями. Мы разделили между собой оклад, часы занятий и при­ступили к работе. Помимо всего прочего, нам приходи­лось обслуживать демонстрации 1 Мая и 7 Ноября. Ко­гда погода была штилевая, мы запускали воздушные шары диаметром 3—4 метра из папиросной бумаги. В то время их называли монгольфьерами. К шарам прикреплялись специальные плакатики: «Да здравству­ет 7 Ноября!», «За ваши трудовые успехи!».

Подготовить шар к полету было не особо трудно. Ведро с выбитым дном ставилось на костер. Получа­лась такая своеобразная труба, теплый воздух из кото­рой заполнял воздушный шар. Конечно, перед запус­ком приходилось делать расчеты, чтобы шар прошел как раз над демонстрантами. Но зато все с восторгом смотрели, как у нас получалось.

Так мы и проработали 6—8 месяцев, а зимой с 1940 на 1941 год я ушел учиться в аэроклуб. Если раньше в аэроклубах занимались без отрыва от производства, то есть работали или учились, а потом шли в аэроклуб, ко­торый заканчивали в пределах полутора или двух лет, то я попал в спецнабор. Нас отправили в Арамиль под Свердловском, где поселили в общежитии, нам выдали зимнее обмундирование. Впрочем, от морозов оно спасало далеко не всегда, ведь летать приходилось и при тридцати градусах мороза.

На самолете У-2 кабина открытая. Инструкторам выдавали кротовые маски, а курсантам фетровые, очень неудобные. Эта маска нам не помогала, а скорее вредила. Ее наденешь, очки наденешь, раза два дох­нул — очки покрылись льдом, ничего не видно. Инст­руктор в рупор кричит: смотри то, смотри это. А чего ты увидишь?

Кроме того, в зимнее время было очень трудно оп­ределить высоту на посадку. Снег — он ведь с высоты белый, ровный: нигде никаких ориентиров. Тем не ме­нее мы все-таки как-то садились на лыжи. И в резуль­тате, представляешь, за каких-то 3,5 месяца все окон­чили аэроклуб: и теорию, и практику изучили. Конечно, после ускоренного обучения в таких условиях у меня лицо, руки и ноги были обморожены. Та же беда была и у большинства моих товарищей по учебе.