Заступа - Иван Александрович Белов

– Собрались мы по такому случаю… – Выдержав паузу, воздел руку Фрол. – Тишина! Тишина, я сказал! Зверь нечистый за грехи послан нам, людей бьет без счета, что ни день, то новая кровь. Никакой управы нет на зловредную тварь. Заступа бездействует. – Пристав поискал глазами Руха и не нашел. – Ну, не бездействует, а толку все одно нет. Нарушает, стало быть, договор.

– Правильно! Нарушает! Кровь нашу задарма пьет, вурдалак! – заорали в толпе. – Не дело!

– Договор и правда нарушен. – Со своего места поднялся главный из старейшин, иссохший сгорбленный Никанор. В руке старик держал пожелтевший, обветшалый пергамент. – Отдельно прописано тут: «Заступа обязан село всеми силами оберегать и людям верой-правдой служить». А раз нету защиты, значит, не действует и договор. Нечего тут долго судить и рядить, пускай народ принимает решение, гнать такого Заступу поганой метлой или оставить.

Толпа заволновалась, заспорила на разные голоса. Спокойными остались только купцы, ну им и не по чину орать. Тем более новгородское вече – оно лишь на словах народная власть. Как купцы порешат, так и будет, каждому сунут по медяку и все голоса соберут, не впервой.

– Вы, суки неблагодарные, решайте, а я пока вам сказочку расскажу про всяких интересных собак! – перекрыл гомон пронзительный крик. Все головы повернулись одновременно. На самой верхней ступеньке церковной паперти сидел Рух Бучила, кривя рожу в мерзкой усмешке. Весь закопченный, расхристанный, под ногами грязный холщовый мешок. Рух отыскал в первых рядах Силантия Дымова, подмигнул волколаку и с видом заправского чародея запустил руки по локоть в мешок. Выпрямился, и толпа удивленно ахнула: на правую руку Бучила нацепил череп огромного волка, на левую – два маленьких черепка и заблажил на весь мир, изображая диалог на разные голоса.

– Мама, мама, – закричали маленькие черепа. – А где наш папочка-пес?

– Знать не знаю, где этот блохастый кобель, – ворчливо ответил большой череп. – И сколько раз я вам говорила, он вам никакой не отец. Ваш отец – нелюдовский Заступа Бучила, ох и красавец, ох и горячий мужик.

Рух не сводил глаз с Силантия. Да-да, милок, этот балаган для тебя. Волколак побелел, рана на лице дергалась и пульсировала, губы скривились. Давай, мохнатик, давай.

– К тебе, мама, кто только не ходит! – звонко пропели маленькие. – Может, поэтому папа-пес тебя шалавиной какой-то зовет?

Силантий не выдержал и зарычал, его резко выгнуло дугою назад, кафтан затрещал под грудой поперших словно из ниоткуда шерсти и мышц. Руки превращались в когтистые лапищи, лицо заострилось и вытянулось, с хрустом полезли клыки. Волколак обращался у всех на виду. Народ с воплями бросился по сторонам, визжали бабы, кого-то сбили с ног, кто-то упал. А надо всем этим жутким хаосом гордо поднялся Бучила с пистолем в левой руке. Силантий корчился и подвывал, наполовину волк, наполовину все еще человек. Бахнуло – тяжелая серебряная пуля ударила оборотня в середину груди. Волколак захрипел и, шатаясь, побежал с площади прочь. Толпа отхлынула в панике, никто не встал на пути.

– Куда же ты, серенький? – Рух вприпрыжку направился следом и пальнул из второго пистоля. Кусок серебра угодил Силантию между лопаток, он споткнулся, упал на колени, с трудом поднялся и заковылял в сторону ближних ворот. «Живучий, паскуда», – восхитился Бучила, на ходу перезаряжая пистоль. Получалось хреново, прокушенная рука не слушалась, пальцы не гнулись, потерял две пули, глотнул кислого пороху, неудачно разорвав зубами бумажный патрон. – Выпускай его, выпускай! – издали заорал воротникам Рух. Волчара, слава тебе господи, решил сбежать из села, добраться до леса, отыскать логово и забиться в спасительную влажную темноту. А ведь мог, падла, обезуметь и начать рвать всех подряд. Стража распахнула ворота и спряталась, Силантий побрел через поле в чернеющий лес, оставляя кровавые мазки на заиндевевшей хрупкой траве. Небо затянули брюхатые зловещие тучи, слева от дороги стая ворон пировала на трупах убитых волков, отяжелевшие, сытые птицы неуклюже скакали по оголенным ребрам и свежему мясу, выхватывая самые лакомые куски. Силантий задрал башку и издал долгий тоскующий вой.

– Скулишь, сучара! – ликующе выкрикнул Бучила. Волколак не дошел до леса всего пару десятков шагов. Ноги подломились, и он упал, успев подставить когтистые лапы. С морды, на которой жутким образом смешались звериные и человечьи черты, сочилась и капала тягучая кровь. Серебро остановило превращение, черный мех висел клочьями, розовела кожа, кости раздулись и вывернулись под самым замысловатым углом.

Бучила приблизился танцующей походкой и резко остановился. Ну твою же мать! Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. На кромке леса появился пяток крупных волков – все, что осталось от стаи, брошенной Силантием на убой. Теперь ясно, зачем эта сволочь вздумала выть, братишек серых звала. Рух почувствовал, как ослабли колени.

– Надо было тебя раньше кончать. – Волколак хрипло рассмеялся, голос больше напоминал горловое ворчание. – Ты почти победил.

– В смысле – почти? – удивился Бучила. Страх улетучился, волки не обращали на него никакого внимания. Звери пристально уставились на Силантия. Вожак, крупный, покрытый шрамами, первым оскалил клыки. – Знаешь, волчишки очень не любят оборотней, а у тебя, глянь, руки-ноги, рожа странная, срам болтается, штаны-то зря потерял. Ты это, слышь, извиняй за представление с костями жены и детей. Самому противно, но, как говорится, «алягер ком алягер» [21]. Ладно, Силантий, бывай, не буду мешать. – Рух попятился, держа подступающих волков на виду. Кто его знает, что у них на уме. Силантий обернулся и издал надсадный болезненный хрип, он все уже понял, волки неуловимыми тенями окружили раненого волколака плотным кольцом. Бучила не стал смотреть, как будто мало видел дерьма, повернулся и пошел обратно к селу. Сзади зарычали, раздался истошный визг, треск раздираемой плоти и перемолотых челюстями костей. Над замершим, испуганно притихшим Нелюдовом первый раз за зиму густым облаком повалил крупный снег, укрывая землю, трупы и алую кровь.

После Рождества ударили невиданные морозы, лед на реке встал толщиною в сажень, рядом с кладбищем лопнули от корней до верхушек столетние тополя, замерзли колодцы и родники, солнце покрывалось дымчатым маревом и тонуло в пылающий багрянцем закат. Снега навалило по пояс, и Рух проклял все на свете, пока проторил тропинку до опушки Гиблых лесов. Остановился на самом краю и сбросил с плеча плетеный короб на снег. В коробе завозилось и заворчало.

– Все, потерпи, недолго уже, – проворчал Бучила, откинул запоры и легким пинком перевернул короб на бок. Сначала ничего не происходило, потом медленно и неуверенно из плетенки выбрался зверь: волчица-подросток, крупная, гибкая, с темной лоснящейся шкурой и